- Так отчего не завести такую традицию во Франции? Представьте себе, к примеру, герцогство Далласское. За титул герцога десять миллиардеров передерутся. Правда, граф Форт-Уорта может объявить новоявленному герцогу войну. Ну разве не здорово! А как их жены станут задирать нос друг перед дружкой. А сейчас чем им чваниться? Разве что нефтяными вышками да кондиционерами?
- Вы, наверное, шутите!
- Нисколько! Допивайте, мистер король, и я закажу еще по одной. "Мари Блессе" не мартини, с ног не валит.
- Мне кажется, нам сперва стоило бы позавтракать.
- Так ведь мы уже завтракаем! Тут свежий, полезный для здоровья томатный сок, а уж калорий…
- Пожалуй, - покорно согласился король.
- Ну так как насчет титулов? - продолжал гнуть свое Тод. - Обронить слово-другое потенциальным клиентам. Конфиденциально - как маклер на бирже.
- Но разве законы вашей страны не запрещают гражданам носить титулы?
- Пустяки. Наши нефтяные воротилы и скототорговцы крутят как хотят и законами о налогах, и антимонопольными, и еще черт-те знает какими. Со старым глупым законом о титулах хлопот не будет. Пообещаем рыцарское звание любому правильно проголосовавшему конгрессмену, и дело в шляпе. Учредим гранд-титулы для больших шишек - за настоящие деньги!
- Я встречал техасцев, - задумчиво сказал король. - Мне показалось, они очень демократичные. Они и представляются обычно как "простые сельские ребята".
- Да, мистер король, и эти простые сельские ребята обычно имеют полмиллиона акров земли, три личных самолета, яхту и дом в Канне. Но Техас - только начало. Только подумайте про Лос-Анджелес! А когда и этот источник иссякнет, возьмемся за Бразилию, за Аргентину. Непаханая целина.
- Вы напоминаете мне дядюшку.
- Я все это с ним обсуждал. Дело пахнет крутым наваром. Мистер король, всю организацию я беру на себя.
Король молчал так долго, что Тод встревожился:
- Вам опять плохо, сэр?
Пипин смотрел прямо перед собой, и хотя в глазах у него двоилось, вид у него был величественный.
- Вы забыли, мой юный друг, - произнес он наконец, - что наиважнейшее для носителя короны - это счастье его подданных. Всех без исключения.
- Я знаю, - сказал Тод. - Однако, как говорит мой отец, чтобы добиться хоть чего-нибудь, требуется капитал и организация. Люди, посадившие вас на трон, сделали это неспроста. Рано или поздно вам придется или плясать под их дудку, или драться с ними.
- А как насчет простого здравого смысла? Честности? - не сдавался Пипин.
- Пустые слова. Не хочу вас обидеть, но вспомните свою же историю: Людовик Четырнадцатый был мот и чудовище. Он довел страну до ручки. Воевал все время, выскреб казну и загубил поколение молодежи. И кто он после этого? Король-Солнце. Его обожали, даже когда Францию пинали со всех сторон. А потом был Людовик Шестнадцатый - простодушный, честный. Он старался навести в стране порядок. Созывал ассамблеи, пытался выслушать, понять. А результат? - Тод провел ребром ладони по горлу.
Пипин опустил голову.
- И зачем только меня сделали королем, - сказал он угрюмо.
- Извините, сэр. - Тод посмотрел на часы. - Кажется, от разговоров со мной вам не легче. Но все же: если сидишь на троне, надо этим воспользоваться.
- Я хочу пользоваться только моим телескопом.
- Вам придется воспользоваться властью. Как всем власть имущим приходится… Сэр, простите, я все держу вас тут. Может, прошвырнемся по городу?
- Мне нужно возвращаться.
- Может, вы уже никогда так вот не выберетесь. К тому же разве не долг короля - быть со своим народом?
- Ну, если так…
- Наденьте что-нибудь из моего гардероба. В моей одежде вас никто не узнает.
- Вы не хотите позвонить Клотильде?
- Нет, - ответил Тод. - Устроим холостяцкую гулянку.
В полчетвертого утра лейтенант королевской охраны Эмиль де Самофраки, дежуривший у версальских ворот, услышал странный шум. Присмотревшись, в предрассветном сумраке лейтенант различил двоих мужчин, которые, заботливо поддерживая друг друга, двигались к воротам, распевая:
Вперед, сыны Отечества,
Вперед, как долг велит.
На нас все человечество
Восторженно глядит!
Бе-е-е, бе-е-е!
Лейтенант де Самофраки прокричал положенное по уставу: "Стой! Кто идет?" - а неизвестные заорали: "Вперед! На Бастилию!" - и бросились на него, размахивая зонтиками.
В рапорте лейтенант записал: "Один из задержанных объявил себя кронпринцем Петалумы, а второй все время блеял: "Бе-е, бе-е!" Я отконвоировал обоих к коменданту дворца для допроса".
На следующий вечер, заступив на дежурство, лейтенант обнаружил, что его рапорт исчез, а вместо него в журнале дежурств красовалось лаконичное: "Три часа тридцать минут - никаких происшествий". И подпись коменданта.
Лейтенанту показалось, что песня продолжает звучать у него в голове. "Бе-е-е, бе-е-е!"
А тем временем Франция процветала. Дела шли так, что газеты возвестили приход даже не золотого, а платинового века. Нью-йоркская "Дейли ньюс" провозгласила Пипина "Атомным королем". "Ридерз дайджест" перепечатал сразу три статьи о нем: первую из "Сатердей ивнинг пост", озаглавленную "Монархия: новый взгляд", вторую из женского журнала "Домоводство для леди" под заголовком "Славное настоящее" и третью из "Ежемесячника Американского легиона" - "Король против коммунизма".
"Ситроен" объявил о выпуске новой модели.
Кристиан Диор положил начало новой "роялистской" (сокращенно "Р") моде в женском платье - с самой высокой линией талии и самым пышным лифом со времен Монтескье.
Итальянские кутюрье из зависти заявили, что линия "Р" делает бюст похожим на раздутый зоб. Джина Лоллобриджида по дороге в Голливуд заявила, как итальянская патриотка, что с этой новой модой ей и себя не видно. Но все понимали - Францию ругают только из зависти.
Британия хмурилась и выжидала.
Советский "Внешторг" заказал четыре железнодорожных цистерны французских духов.
Америка была в экстазе. Во Всемирном торговом центре целый этаж назвали "королевским".
А во Франции вступала в свои права теплая, добрая осень. Она прокралась вверх по Сене, потом по Луаре, разлилась над Дордонью, затопила холмы Юра и захлестнула предгорья Альп. Пшеница уродилась необыкновенная, виноград зрел сочный, сладкий. Трюфели росли как на дрожжах - черные, круглые, чуть не выпрыгивая из известковой почвы. На севере коровы едва таскали налившееся вымя, а яблок уродилось в кои-то веки столько, что всю Англию можно было залить сидром.
И никогда еще туристы не бывали такими простодушными и щедрыми, а их французские хозяева - такими любезными и степенными.
Международные отношения превратились и братские. Самые-пресамые консервативные крестьяне покупали себе бархатные брюки. Из-под винных прессов текли красные реки "Бордо". У всех овец молоко годилось для сыра.
После каникул партии и фракции съехались в Париж внести свой вклад в работу над "Пипиновым кодексом", который собирались принять в ноябре.
Христианские атеисты наконец протолкнули поправку о взимании с церковных служб налога на зрелища и развлечения, как с кинотеатров и цирков. А христианские христиане подготовили проект закона об обязательном посещении мессы.
Правые и левые центристы дружно шагали в ногу.
Коммунисты и социалисты стали раскланиваться при встрече.
А месье Деклозье, советник по культуре и фактический глава французских коммунистов, наконец облек в слова то, что давно уже бродило в умах членов всех партий. На закрытом секретном собрании он представил проекты интриг и ловушек, изощренных настолько, что любое действие короля могло грозить монархии крахом.
Франция достигла пика благоденствия - с этим соглашались все. Туристы спали на клумбах возле лучших отелей.
На фоне всеобщего благополучия трудно объяснить появление на политическом горизонте в середине сентября небольшого облачка, потемневшего и разросшегося в первые недели октября и к ноябрю нависшего над страной, как грозовая туча.
Историю любят истолковывать, исходя из собственных предпочтений. Экономист усматривает причины событий в экономике, политик - в политике, а биолог - в особых свойствах пыльцы или в глистах. Очень немногие исследователи ищут причины в человеческих настроениях. Но разве не правда, что эра наибольшего процветания Соединенных Штатов была также и временем наибольших опасений и недовольства? И разве не правда, что в те счастливые недели французского процветания среди всех без исключения слоев общества начали расти и укрепляться беспокойство, неуверенность и страх?
Если вам трудно в это поверить, припомните в теплый, солнечный день обязательно найдется сосед, который, вздохнув, скажет вам, что завтра должно быть, пойдет дождь. Промозглой, слякотной зимой всякий верит, что лето непременно окажется жарким и сухим. А любой фермер, глянув на необыкновенно обильный урожай, непременно по жалуется на то, что рынок будет затоварен и продать ничего не удастся. Не думаю, что историкам следует искать подоплеку всего этого. Так уж устроена человеческая натура: мы не доверяем своему счастью. В плохие времена нам не до жалоб: мы заняты выживанием. Выживать мы умеем лучше всего, эволюция прекрасно экипировала нас для выживания. А вот против счастья мы бессильны. Сперва оно нас озадачивает, после пугает, злит и, в конце концов, доводит до ручки. Общечеловеческое мнение о счастье лаконичнее всего сформулировал один неграмотный, но великий бейсболист "На пять фартов всегда семь пролетов".
Крестьянин, подсчитывая возможный барыш, прикидывал, сколько сдерет с него перекупщик. Розничные торговцы плевались и бормотали сквозь зубы проклятия вслед оптовикам.