- Если бы ты был в моей шкуре и постоянно жил под наведенным на тебя дулом ружья, разве тебе не хотелось бы покончить с таким положением?.. Слушай внимательно. Ты занимаешься рискованным промыслом, и тебе небесполезно заручиться надежной поддержкой в судебном мире Парижа... Шествуя по своей стезе, я рассчитываю года через три стать помощником королевского прокурора или адвокатом королевского суда... Сегодня я предлагаю самую преданную дружбу, она тебе безусловно пригодится, а позднее я обещаю добиться для тебя выгодной должности. Вот мои условия...
- Ты еще ставишь условия! - крикнул Серизе.
- Через десять минут я принесу тебе двадцать пять тысяч франков, а ты возвратишь мне векселя...
- А Дюток? А Клапарон? - вырвалось у Серизе.
- Что тебе до них?.. - шепнул Теодоз на ухо своему дружку.
- Мило! - протянул Серизе. - И ты предлагаешь мне этот жульнический трюк, чтобы заодно прикарманить пятнадцать тысяч франков, которые тебе не принадлежат!..
- Ведь я прибавляю к ним еще десять тысяч... К тому же мы отлично знаем друг друга...
- Если ты смог вытянуть десять тысяч франков у своих буржуа, - быстро сказал Серизе, - тебе никто не мешает потребовать у них двадцать... За тридцать тысяч я согласен вступить с тобою в сговор... Откровенность за откровенность.
- Ты требуешь невозможного! - воскликнул Теодоз. - Кстати, если бы ты имел дело не со мной, а, скажем, с Клапароном, то твои пятнадцать тысяч франков приказали бы долго жить; ведь дом-то уже принадлежит Тюилье...
- Пойду скажу ему об этом, - ответил Серизе, направляясь в комнату, которую Клапарон покинул за десять минут до прихода Теодоза, нарядившись в женское платье.
Противники, как понимает читатель, говорили вполголоса, и если у Теодоза порою вырывалось громкое восклицание, Серизе жестом давал понять адвокату, что Клапарон может их услышать. Минут пять Теодоз напряженно прислушивался к бормотанию двух мужских голосов, испытывая жестокую тревогу: ведь ставкой в игре была его жизнь. Наконец Серизе спустился и подошел к своему компаньону; на устах его играла улыбка, глаза светились адским коварством, на лице была написана радость, которая могла испугать самого Люцифера.
- Не понимаю, что произошло! - проговорил он, пожимая плечами. - Но, оказывается, Клапарон - стреляный воробей, недаром он имел дело с крупными банкирами. Не успел я передать ему твои слова, как он расхохотался и сказал: "Я этого ожидал!.." И тебе придется завтра принести мне двадцать пять тысяч франков, о которых ты говорил, дружок, причем векселя останутся у меня.
- Это еще почему?.. - пробормотал Теодоз, испытывая непередаваемое ощущение в спине, словно сквозь его позвоночник пропустили электрический ток.
- Дом принадлежит нам! - выпалил Серизе.
- Каким образом?
- Клапарон потребовал повышения продажной цены от имени некоего десятника, одного из заимодавцев: этого малого зовут Совенью. По его поручению поверенный Дерош вчинил иск, и завтра утром вы получите уведомление... Это дело стоящее; Клапарон, Дюток и я, пожалуй, сложимся и сами купим дом... Что бы я делал без Клапарона? Мне пришлось забыть старые обиды... Да, да, я все простил ему, ты даже не поверишь, дружище, я обнял его! Так что тебе придется изменить свои условия...
Последняя фраза прозвучала особенно страшно, потому что Серизе сопроводил ее ужасной гримасой; он не отказал себе в удовольствии разыграть сцену из "Единственного наследника", не переставая наблюдать за поведением провансальца.
- О Серизе! - воскликнул Теодоз. - А я-то желал тебе добра!
- Говоря между нами, мой милый, ты этого заслужил!..
И Серизе ударил себя в грудь:
- У тебя нет сердца! С тех пор, как ты решил, что взял над нами верх, ты пытаешься нас раздавить... Я тебя вытащил из грязи, спас от голода! Ты подыхал, как последний болван... Мы проложили тебе путь к богатству, создали тебе прекрасное положение в обществе, ввели в дом, где есть богатая невеста... А как ты нам отплатил? Отныне я тебя знаю, и мы всегда будем начеку.
- Значит, война? - спросил Теодоз.
- Ты первый открыл стрельбу, - ответил Серизе.
- Но если вы меня уничтожите, плакали ваши денежки! А если вам это не удастся, вы приобретете в моем лице врага!..
- Ты повторяешь слова, которые я говорил вчера Дютоку, - холодно сказал Серизе. - Но ничего не поделаешь, у нас нет иного выбора... Приходится действовать сообразно обстоятельствам... Однако я добрый малый, - продолжал он после паузы, - принеси мне завтра в девять утра двадцать пять тысяч франков, и Тюилье сохранит дом... Мы будем по-прежнему служить тебе верой и правдой, а ты в свое время с нами расплатишься... Ну, разве это не благородно, мой милый, после всего, что сейчас произошло?..
И Серизе похлопал Теодоза по плечу с циничным добродушием, куда более унизительным, чем клеймо палача.
- Хорошо, но дай мне срок до полудня, - ответил провансалец, - ибо, как ты любишь говорить, дело требует времени!
- Попробую уговорить Клапарона. Этот человек ужасно нетерпелив!
- Итак, до завтра! - проговорил Теодоз с видом человека, принявшего решение.
- До свиданья, дружище, - протянул Серизе, гнусавя так, что прекрасное слово "до свиданья" прозвучало, в его устах, как брань.
"Ну, он, кажется, готов, эк его качает!" - подумал Серизе, следя из окна за Теодозом, который шел по улице как потерянный.
Свернув на улицу Пост, адвокат быстрым шагом направился к дому г-жи Кольвиль; он был чрезвычайно возбужден и время от времени разговаривал сам с собой. Сильное волнение и пожиравшая его, как огонь, тревога, знакомая многим парижанам, ибо положение, в котором оказался Теодоз, - отнюдь не редкость в Париже, привели молодого человека в состояние одержимости; он испытывал непреодолимую потребность выражать свои чувства вслух. Небольшая подробность наглядно объясняет такого рода состояние. Достигнув места, где скрещиваются улица Сен-Жак дю О-Па и маленькая улочка Дез-Эглиз, ла Перад воскликнул:
- Я убью его!..
- Малый, видать, чем-то недоволен! - заметил проходивший мимо рабочий.
И эта шутка, словно чудом, погасила адское пламя, терзавшее душу Теодоза.
Выйдя от Серизе, он решил во всем признаться Флавии и довериться ей. Многие южане таковы: они сохраняют присутствие духа до определенного мгновения, а потом разом приходят в уныние. Он вошел в дом Кольвиля. Флавия была одна в комнате. Взглянув на Теодоза, она испугалась, решив, что он сейчас либо силой овладеет ею, либо убьет.
- Что с вами? - вскричала она.
- Я... - пробормотал он. - Любите ли вы меня, Флавия?
- Как вы можете в этом сомневаться?
- Любите ли вы меня беззаветно? Не перестанете ли вы любить меня, даже если я окажусь преступником?
"Неужели он кого-нибудь убил?" - подумала Флавия.
Она ничего не ответила Теодозу и лишь утвердительно кивнула головой.
Молодой адвокат почувствовал острую радость, какую чувствует утопающий, ухватившийся в последнюю минуту за ветвь плакучей ивы; вскочив со стула, он бросился к дивану, на котором сидела Флавия, и, содрогаясь от рыданий, способных тронуть сердце старого судьи, оросил слезами руки Флавии.
- Меня ни для кого нет дома! - сказала г-жа Кольвиль горничной.
Закрыв дверь, она возвратилась к Теодозу, испытывая прилив материнской нежности. Сын Прованса лежал, растянувшись на диване, и плакал, зарывшись головой в подушку. В руках у него был платок; когда Флавия взяла этот платок в руки, он был мокрым от слез.
- Что случилось? Что с вами? - спросила она.
Натура - величайший из актеров - сослужила отличную службу Теодозу. Он больше не играл роль, он был теперь самим собой, и его слезы, нервический припадок, как нельзя лучше увенчали комедию, которую он дотоле разыгрывал.
- Вы просто дитя! - проговорила Флавия нежным голосом, перебирая волосы Теодоза и с радостью замечая, как высыхают его глаза.
- Только вы одна существуете для меня в целом свете! - воскликнул он, покрывая страстными поцелуями руки Флавии. - И если вы останетесь со мной, если вы будете для меня тем, чем служит душа для тела и тело для души, - прибавил он, постепенно приходя в себя и с нежностью глядя на нее, - в таком случае я опять обрету утраченное мужество.
Он встал и прошелся по комнате.