- Отец совершенно прав, - заявил Феликс, выходя из глубокой задумчивости, - он вполне заслуживает нашего уважения и любви, ибо теперь, как и всю свою жизнь, ведет себя с истинной скромностью и величайшим благородством. Нет, я не хочу, чтобы мое счастье вызывало в нем угрызения совести, не хочу я добиваться этого счастья и путем интриг, я люблю Селесту так, как люблю вас, мои родные, но превыше всего я ставлю честь своего отца, и коль скоро здесь затронуты его убеждения, не будем об этом больше говорить.
Фельон со слезами на глазах приблизился к старшему сыну и сжал его в объятиях.
- Сын мой! Сын мой!.. - выговорил он задыхающимся голосом.
- Все это глупости, - прошептала г-жа Фельон на ухо дочери, - помоги мне одеться, надо положить этому конец, я хорошо знаю твоего отца, если уж он упрется... Чтобы привести в исполнение план, предложенный тем славным и благочестивым юношей, мне понадобится твоя помощь, будь же наготове, Теодор, - вполголоса сказала она младшему сыну.
В эту минуту в гостиную вновь вошла Женевьева и протянула письмо старику Фельону.
- Тюилье приглашают нас на обед, - сказал он жене.
Блестящая и поражающая воображение мысль, пришедшая в голову адвокату бедняков, потрясла семейство Тюилье не меньше, чем семейство Фельонов. Ничего не открыв сестре, Жером, который считал себя обязанным сдержать слово, данное своему Мефистофелю, отправился к Бригитте и в полном смятении сказал:
- Дорогая крошка, - так Тюилье неизменно обращался к сестре, когда хотел ее задобрить, - у нас сегодня важные гости к обеду, я хочу пригласить Минаров, так что позаботься об угощении. Супругам Фельон я направлю письмецо, правда, немного поздновато, но с ними можно особенно не стесняться... Дело в том, что Минар мне вскоре понадобится, и я хочу пустить ему пыль в глаза.
- Четверо Минаров, трое Фельонов, четверо Кольвилей да нас двое - выходит тринадцать...
- Четырнадцатым будет ла Перад, стоит, пожалуй, пригласить и Дютока, он может быть полезен. Я сейчас поднимусь к нему.
- Что ты затеваешь? - удивилась Бригитта. - Обед на пятнадцать персон! У нас вылетит не меньше сорока франков!
- Не жалей о них, дорогая крошка, а главное, будь полюбезнее с нашим юным другом ла Перадом, ведь он нам так предан... Скоро сама в этом убедишься!.. Если ты меня любишь, береги его как зеницу ока.
С этими словами он вышел, оставив Бригитту в полной растерянности.
- О да, предпочитаю в этом сама убедиться! - пробормотала старуха. - Меня красивыми словами не прельстишь!.. Он славный малый, но прежде чем дать ему место в своем сердце, я должна изучить его лучше, чем до сих пор.
Пригласив к обеду Дютока, Тюилье нарядился в свой лучший костюм и отправился на улицу Масон-Сорбон, в особняк Минара, чтобы очаровать своей любезностью толстуху Зели и сгладить таким образом неприятное впечатление, которое могло возникнуть у Минаров из-за столь позднего приглашения.
Минар приобрел в собственность один из тех больших и роскошных домов, которые старые монашеские ордена построили вокруг Сорбонны. Поднимаясь по широкой каменной лестнице с чугунными перилами, свидетельствовавшими о том, что в царствование Людовика XIII процветало не самое утонченное искусство, Тюилье позавидовал и особняку господина мэра и положению, которое тот занимал в обществе.
Просторный дом, отделенный от улицы двором и садом, отличался красотой и пышностью, характерной для царствования Людовика XIII и занимающей своеобразное промежуточное место между дурным вкусом эпохи упадка Ренессанса и великолепием ранней поры царствования Людовика XIV. Это смешение стилей можно наблюдать во многих архитектурных памятниках. Для него характерны массивные завитки на фасадах Сорбонны и прямые линии колонн, выдержанных в духе греческой архитектуры.
Бывший бакалейщик, удачливый плут, занял особняк духовного руководителя некоего заведения, именовавшегося в свое время Управлением монастырским имуществом и находившегося в подчинении высших церковных властей Франции; учреждение это было основано благодаря прозорливому уму Ришелье.
Имя "Тюилье" отворило перед посетителем двери салона, где царила среди красного бархата и позолоты, в окружении великолепных китайских безделушек, несчастная женщина, чья тучность привлекала к себе внимание принцев и принцесс на открытых балах в королевском дворце.
- Надо признаться, что "Карикатура" во многом права, - сказала однажды с улыбкой некая разряженная дама некоей герцогине, которая не могла сдержать смех при виде Зели, увешанной бриллиантами, красной, как мак, и напоминавшей в своем расшитом золотом платье бочонок, каких немало было в прошлом в ее лавке...
- Прошу простить меня, прекрасная дама, - проговорил Тюилье, извиваясь всем телом и принимая, наконец, позу номер два из своего репертуара 1807 года, - что я только сейчас вручаю вам приглашение к обеду. Я полагал, оно давно отослано, но внезапно обнаружил его на своем письменном столе... Обед состоится сегодня, быть может, я пришел слишком поздно?..
Зели взглянула на мужа, который шел навстречу Тюилье, чтобы поздороваться с ним, и ответила:
- Мы собирались отправиться за город и пообедать кое-как, у ресторатора, но тем охотнее откажемся от своего намерения, что, по-моему, уезжать по воскресеньям из Парижа стало уже унылой модой.
- Молодые люди, если их соберется достаточно, немного потанцуют под звуки фортепьяно, в предвидении этого я послал письмецо Фельону, ведь его жена тесно связана с госпожой Прон, преемником...
- Вы хотите сказать, преёмницей, - поправила госпожа Минар.
- О нет, - возразил Тюилье, - тогда уж следует сказать преемницей, подобно тому, как мы говорим "мэр" и "мэрша", да, преемницей мадемуазель Лаграв, ведь она из семьи Барниоль.
- Приходить в парадных туалетах? - спросила мадемуазель Минар.
- Ах нет, что вы! - воскликнул Тюилье. - Мне бы крепко досталось от сестры... Нет, нет, мы собираемся запросто, по-семейному! В годы Империи, мадемуазель, люди знакомились во время танцев... В ту великую эпоху хорошего танцора уважали не меньше, чем славного воина... Но в наши дни слишком уж увлекаются всем положительным...
- Не стоит говорить о политике, - с улыбкой промолвил мэр. - Король велик, он умело управляет нами, я испытываю восхищение перед своей эпохой и перед институтами, которые мы создали для самих себя. К тому же король отлично знает, что делает, развивая промышленность: он сражается врукопашную с Англией, и мы причиняем ей бóльший вред в годы этого плодотворного мира, чем во время войн Империи...
- Каким великолепным депутатом будет Минар! - простодушно воскликнула Зели. - Он уже пробует свои силы, произнося речи дома. Вы, конечно, поможете нам добиться его избрания, Тюилье?
- Не стоит говорить о политике, - ответил Тюилье словами Минара. - Приходите же к пяти часам...
- А молодой Винэ тоже будет? - осведомился Минар. - Он является, без сомнения, из-за Селесты.
- Пусть забудет о ней думать, - отрезал Тюилье. - Бригитта и слышать о нем не хочет.
Зели и Минар переглянулись с довольной улыбкой.
- И с кем только не приходится иметь дело ради сына! - воскликнула Зели, когда Тюилье в сопровождении мэра вышел на лестницу.
- А, ты хочешь быть депутатом! - бормотал Тюилье, спускаясь вниз. - Все им мало, этим бакалейщикам! Господи, что сказал бы Наполеон, увидя, что власть перешла в руки таких вот людей!.. Я, по крайней мере, понаторел в делах управления!.. И он собирается тягаться со мною! Любопытно, что скажет ла Перад!..
Честолюбивый помощник правителя канцелярии самолично пригласил на вечер также и все семейство Лодижуа; затем он зашел к Кольвилю и попросил Селесту надеть свое самое нарядное платье. Тюилье застал Флавию в глубокой задумчивости, она не знала, идти ли ей на обед, и Жером помог ей принять решение.
- Моя старая и вечно юная подруга, - сказал он, обнимая г-жу Кольвиль за талию, ибо в комнате никого больше не было, - я не хочу иметь от вас никаких тайн. Речь идет о весьма важном для меня деле... Большего я сказать не могу, но прошу вас быть особенно любезной с одним молодым человеком...
- О ком вы говорите?
- О ла Пераде.
- А почему я должна быть с ним любезна, Жером?
- В его руках мое будущее, а кроме того, это человек необыкновенно одаренный. О, уж я-то в людях толк знаю... У него есть хватка! - сказал Тюилье, подражая жесту дантиста, вырывающего коренной зуб. - Надо сделать его нашим другом, Флавия... Но, главное, пусть он ничего не замечает, не то слишком возомнит о себе... Он из тех людей, которые ничего даром не делают.
- Как? Уж не хотите ли вы, чтобы я с ним кокетничала?..
- Самую малость, мой ангел, - ответил Тюилье фатовским тоном.
И он удалился, даже не заметив, в какой растерянности пребывала г-жа Кольвиль.
"Да, как видно, этот молодой человек - большая сила... Ну, что ж, посмотрим", - сказала себе Флавия.
Причесываясь, она воткнула в волосы перья марабу; она надела свое серое с розовым платье и накинула черную мантилью, позволявшую видеть ее изящные плечи; на Селесте было миленькое шелковое платье; поверх плиссированного воротника была наброшена косынка, прическа ее напоминала модную в то время прическу - "а-ля Берт".
В половине пятого Теодоз уже был на посту; напустив на себя обычный, чуть придурковатый и подобострастный вид, он прежде всего увлек Тюилье в сад.