- Да, скрипка действительно моя, - ответил Петер Вик, - по фантазиями я никогда не балуюсь. Играет вот этот паренек. Он не знает как следует ни одной музыкальной пьесы, потому и перескакивает с одного на другое. Получается, как я это называю, гуляш из объедков за всю неделю.
- Так это ты? - спросил граф и посмотрел на Кристиана с некоторым интересом. - У тебя есть талант. Тебе следовало выбрать музыкальное поприще, там, возможно, тебе бы улыбнулось счастье.
- Ну как же, непременно! - усмехнулся Петер Вик. - Но, видите ли, сударь, когда в доме ничего нет, кроме хлеба и соли, что толку рассуждать о том, какое жаркое вкуснее, говяжье или баранье.
И он рассказал, в своей обычной шутливой манере, каким образом мальчик попал к нему на шхуну.
- Так ты, оказывается, маленький авантюрист, - сказал граф, кивнув Кристиану с улыбкой.
Сердце у Кристиана забилось чаще под взглядом незнакомого знатного господина, но, хотя речь шла о нем самом, он не посмел выговорить ни слова. Ему очень хотелось, чтобы Наоми сказала: "Я тоже знаю его. Мы вместе играли", но она сидела молча, не отрывая от него своих черных глаз.
Они поели, по выражению Петера Вика, не менее роскошно, чем на пирушке в Михайлов день.
Солнце клонилось к закату, обрамляя края туч багрянцем. Море представляло весьма своеобразное зрелище. Если стоять лицом к Зеландии, вся белая поверхность льда, покрытая трещинами, расходящимися в самых разных направлениях, походила на контурную карту, где и реки, и горные хребты, и государственные границы изображены темными линиями; непрестанный треск, вкупе с легким движением, предвещал перемену, которая уже произошла с частью пролива, обращенной к Швеции: здесь покачивались огромные глыбы льда и ледяные поля, похожие на большие стеклянные плиты. Они громоздились друг на друга и вместе плыли по зеленой вздувшейся воде.
Ближайшая ледяная кромка оторвалась от берега острова, ветер погнал ее в море.
- Смотрите, на ней зверек! - закричала Наоми.
Бедолага заяц в страхе стоял на самом краю льдины, как бы измеряя взглядом расстояние до берега, которое все увеличивалось. Льдина была его кораблем мертвых.
- Забавно будет посмотреть, как он прыгнет, - сказала Наоми. - До берега ему не достать.
Осознав наконец, что сама в безопасности, она улыбалась, как улыбаются испанки, глядя на бой быков.
В доме тем временем все было наилучшим образом подготовлено к ночлегу. Наоми и гувернантке отдали сиденья от возка, мужчинам же предоставлялось устраиваться кто как может. Пастух остался на дворе; усевшись в гуще своего стада и натянув шапку на уши, он заснул в тепле и уюте, как король, - во всяком случае, снилось ему то же, что фараону: тучные и тощие коровы. Когда граф вернулся с вечерней прогулки, все спали, кроме Кристиана, который сидел и подбрасывал торф в огонь.
- А ты не собираешься спать, мой мальчик? - спросил граф.
- Мне не спится, - ответил Кристиан, глядя на огненные картины, которые его фантазия рисовала ему в пламени.
Вот так горел дом, когда Наоми вынесли через окно, вот так охватило пламя тополь и гнездо аиста. Он помнил все, как будто это было вчера, а Наоми забыла! Она ни словом не обмолвилась о том, что они знакомы, а между тем они встречались глазами, как в ту пору, когда играли разноцветными лепестками. "Ты совсем не помнишь меня?" - чуть не сорвалось у него с языка, когда она пожелала ему спокойной ночи, но слова застыли на губах. И все же Наоми его узнала, и мысли ее, когда она засыпала, вертелись вокруг тех же событий, что и мысли Кристиана. Она хорошо помнила, как они вместе сидели на высокой ступеньке и как он принес ей большой лист щавеля и поцеловал ее в губы и щеки, но теперь он - всего лишь бедный-юнга.
Граф придвинулся к нему поближе.
- Значит, это ты играешь по вечерам в темной каюте? Что же ты больше любишь, море или музыку?
- Музыку! - ответил Кристиан, сверкнув глазами.
- Ну, если у тебя есть талант, а я думаю, что есть, то рано или поздно он пробьет себе дорогу. Не горюй, что ты беден. Бедное детство было у большинства великих артистов. Но и не возгордись, ежели паче чаяния когда-нибудь возвысишься до них. Если тысячи людей будут аплодировать тебе, у тебя может закружиться голова. И еще, - добавил граф уже более серьезно, - бедняку, чтобы возвыситься, нужен очень большой талант, и очень многому приходится учиться!
- Я буду делать все! - воскликнул Кристиан. - Все, что потребуется!
Разговор, казалось, забавлял господина графа; он рассказывал о выдающихся артистах, об их тяжелой судьбе, да и о том, сколь многие из них так и не узнали счастья и признания в своей земной жизни. Кристиан слушал, и ему мнилось, что его собственное будущее предстает перед его глазами в причудливых, но на диво реальных образах.
- О, сударь! - произнес он сдавленным голосом и не смог сдержать слез. - Я не знаю никого во всем городе, кто бы согласился мне помочь. Я хочу учиться музыке! О, я бы повторял про себя день и ночь то, чему бы меня учили.
И мальчик рассказал о своем доме, о том, как он одинок и всеми покинут.
Граф смотрел на пего участливо, а Кристиан прижал его руку к своим губам, оросил ее слезами и сказал, что готов служить ему, чистить ему башмаки и сапоги, быть у него на посылках, если только господин граф поможет ему учиться, чтобы стать артистом, подобно тем, о ком он рассказывал.
- Видишь ли, мой славный мальчик, - сказал граф, - это не так легко, как ты думаешь. Кроме того, нужен, как я сказал, большой талант, а есть ли он, покажет только время. Вспомни, что ты беден! Талант твой никуда не денется, если ты еще одну навигацию покувыркаешься по вантам. Per aspera ad astra. Преодолевая трудности, ты очищаешь, облагораживаешь свой талант. Если что-то должно из тебя получиться, тебе поможет небесное провидение, можешь быть в этом уверен, я же ничего не могу сделать для тебя, у меня так много других забот!
Он открыл кошелек, дал Кристиану серебряный далер и еще раз повторил свои утешения: мол, истинный талант всегда пробьет себе дорогу. Затем поплотнее завернулся в плащ и прислонил голову к стене, чтобы поспать.
Граф прикрепил к плечам Кристиана Икаровы крылья, предназначенные для смелого полета, но слепленные воском. Слова его были старой песней, которую из поколения в поколение приходилось выслушивать артистам, и с различными вариациями она будет звучать еще тысячи лет, пока мир таков, каким он был, когда подносил Сократу чашу с ядом и надевал на голову Христа терновый венец.
Кристиан заснул только перед рассветом, но вскоре его разбудил Петер Вик, который сообщил, что ветер переменился, лед снова замерз и надо воспользоваться благоприятным моментом, чтобы добраться до Амагера. В возок запрягли лошадь и подготовили все к отъезду. Пастух погнал свое стадо впереди, потому что где могло пройти стадо, там лед наверняка выдержит легкий возок с гувернанткой и Наоми.
Процессия двинулась в путь. Лед вокруг трещал. Много раз им приходилось ехать в объезд, чтобы не попасть в зияющую щель; в других местах надо льдом стояла вода, которую надо было переходить вброд. Наоми от страха зажмурила глаза.
- Мы утонем, - шепнула она Кристиану, который поместился на заднем сиденье.
- О нет, Бог не допустит нашей смерти, - ответил он.
Сани накренялись, лед как будто качался. Лошади поднимали тучу брызг, и тогда Наоми сжимала обеими ладонями руку Кристиана. Гувернантка наклонялась в другую сторону, чтобы выровнять сани. Наконец они выехали на более ровный и крепкий лед.
- Ну, вот мы и снова на проселочной дороге, - сказал Петер Вик. - Никто не напишет о нас скорбную песнь, если только я не сочиню ее сам, но это не мой хлеб. Я лишь один раз занимался писаниной, и мое сочинение украсило надгробье моего закадычного друга на кладбище в Хольмене: "В 1801 году он встал на ноги и устоял, в 1807 году он слег и с тех пор лежит".
- Ты совсем не помнишь меня? - шепотом спросил Кристиан у Наоми, завидев церковь в Амагере, где им предстояло расстаться.
- Помню, - ответила Наоми, но так же тихо, и ее бледные щеки порозовели. - Это ведь ты вошел к нам в зал в мой день рождения.
- А в Свеннборге?… - начал он.
- Ах, тогда! - сказала она. - Это я помню очень хороню. - Она вдруг повернулась к гувернантке: - Скоро приедем! - И снова Кристиану: - Не разговаривай со мной. - И снова гувернантке: - Какой холод! - И Наоми крепче стянула платок вокруг лица.
Кристиан слез и пошел за санями. Сам не зная почему, он был удручен; ему хотелось лечь на лед и проспать много лет, как семеро юношей из легенды.
Теперь они уже видели людей на берегу, и скоро всем страхам пришел конец. Когда путники достигли суши, граф предложил Петеру Вику деньги.
- Нет, сударь, - ответил тот, - ведь не я перевозил вас на своей шхуне, и если уж кому и платить, так это мне и моему парнишке за честь побывать в таком высокопоставленном обществе.
Гувернантка протянула шкиперу руку, то же сделал граф, и Наоми последовала их примеру. Кристиан, сняв шляпу, второй раз в жизни смотрел, как подруга его детских игр важно катит по белу свету, покидая его.
- Мы поедем немного позже, на собственных подметках, - сказал Петер Вик.