- Прости, я совсем забыл, - ведь ты не читала книгу "За рубежом". Там рассказывается об одном русском, который живет в Париже. Как-то ночью он так закричал во сне, что разбудил весь дом. Оказывается, ему приснилась страшная свинья. Хозяйка говорит ему, что это часто случается с ее жильцами, так как по соседству с домом находится бойня и по ночам оттуда доносится визг свиней. "Ах, мадам, - ответил русский, - тут есть разница. Если французу снятся свиньи, то это свиньи, которых едят люди; а если свиньи приснятся русскому, то это такие свиньи, которые едят людей".
- Все равно ничего не понимаю, - грустно сказала Оливия. - Мне очень жаль, но я все равно не понимаю.
Владимир нетерпеливо повернулся к окну.
- Давай лучше вернемся к работе, - устало проговорил он. - Ну как тебе понять?
Он придал ее руке нужное положение и начал лепить. Однако вскоре отодвинул глину в сторону.
- Бесполезно. Ничего не выходит.
- Сегодня ты слишком устал. Отдохни.
- Ты думаешь, это только сегодня? Пойдем лучше назад к детям.
Оливия с чувством облегчения набросила на голову платок и взяла в руки большой зонт. Присутствие посторонних хоть на время избавит ее от необходимости постигать непостижимое.
Выйдя под проливной дождь, они увидели, что навстречу им по склону холма с трудом поднимаются два человека. Первый из них, судя по одежде, - кучер, обратился к Владимиру:
- Будьте добры, ваша милость, не откажите в ночлеге проезжим. Я кучер князя Репнина. Вез к ним ка охоту гостя по Торопецкой дороге, да вот наскочил ненароком на поваленное дерево. Коляска перевернулась, колесо отскочило, да и сами чуть в озеро не угодили. А тут еще погодка такая распроклятая... Уж коли ваша милость позволит...
- Никто не покалечился?
- Нет. Да барин вымок до нитки и прозяб, а до места еще далече.
- Конечно, ночуйте у нас. Сегодня уже вам нельзя ехать. Сколько вас всего?
- Трое. Барин, его слуга да я. Барин-то, видать, из французов. Я ихнего разговору не разумею. Слуга остался с лошадьми, а барин пошел со мной. Может, ваша милость потолкует с ним?
- Добро пожаловать к нам, - сказал по-французски Владимир. - Я сейчас распоряжусь, чтобы сюда доставили ваши вещи. Ну что вы, какое же в этом неудобство? В наших краях мы привыкли к подобным происшествиям. Входите, прошу вас.
Он в сопровождении кучера направился к дому, оставив Оливию с незнакомцем, который, продолжая извиняться, вошел в павильон, скинул с себя плащ и протянул к огню озябшие руки. У него была замечательная внешность: парижанин с головы до пят, с выразительными глазами и кольцами вьющихся седых волос. Таких людей, подумала Оливия, обычно величают "маэстро". Лицо гостя показалось ей странно знакомым. Очевидно, он был какой-то знаменитостью и она видела его фотографии.
- Разрешите представиться, - обратился он к ней, - моя фамилия Дюшан.
Оливия вздрогнула: не удивительно, что лицо его показалось ей знакомым.
- Мосье Леон Дюшан, художник?
Гость поклонился.
- Мой друг князь Репнин пригласил меня принять участие в осенней охоте, и я согласился, так как давно хотел увидеть настоящий девственный лес. Я впервые в России и совсем не знаю русского языка. Нетрудно понять, что, когда экипаж сломался и мы очутились одни в этой глуши, я всей душой пожалел, что покинул свой уютный дом в Париже. Я счастлив встретить здесь такой радушный прием.
- Для вас уже готовят комнату, - сказал подоспевший Владимир, задыхаясь от быстрой ходьбы. - Сядьте поближе к огню и отдохните. Ужин будет скоро готов. Ваш слуга разбирает вещи.
Кровь прихлынула к лицу Владимира, когда он услышал имя незнакомца. Но он тут же сильно побледнел. О встрече с Леоном Дюшаном он мечтал еще в юности. "Если бы только попасть в Париж, к Дюшану, - думал тогда Владимир, - он поверил бы в меня и помог мне стать настоящим художником".
Художник придвинул кресло к огню, не сводя с хозяина проницательных темных глаз. Он, как и Бэрни, сразу подметил странную красоту головы Владимира и, несмотря на усталость, почувствовал в озябших пальцах зуд - так захотелось набросать эту голову на бумаге.
- Я, кажется, попал к коллеге, - проговорил он, указывая на глину. - Мосье - скульптор?
Владимир сейчас же насупился.
- Всего лишь любитель, не больше.
Мрачный тон этого ответа несколько удивил Дюшана, но голос его звучал по-прежнему любезно.
- Вы слишком скромны, мосье. Скульптура этой большой птицы...
Он не договорил и, все больше изумляясь, стал разглядывать сокола.
- Это ваша работа? Но это просто замечательно. Уверяю вас - замечательно. Вы талантливы, бесспорно талантливы.
- Вы слишком снисходительны, - произнес Владимир таким тоном, что сразу отбил у собеседника охоту продолжать разговор. Француз с недоумением посмотрел на него.
- Простите, - тихо сказал он, - я, кажется, допустил бестактность.
Оливия сделала отчаянную попытку перевести разговор на другую тему. Вся эта сцена была для нее невыносимо мучительна, и она сказала первое, что пришло ей в голову:
- Усадьба князя Репнина очень далеко отсюда, и доехать туда за один день трудно даже в хорошую погоду.
- Вы правы. Перед отъездом я справился, нет ли по дороге жилья, где мы могли бы остановиться в случае необходимости. Но мне ответили, что нет. Я очень сожалею, что пришлось так бесцеремонно ворваться в ваш дом. Даже после того, как у нас сломалась коляска, мы долго не решались вас побеспокоить.
- Дело совсем не в том, что вы нас побеспокоили, - сказал Владимир тем же ледяным тоном. - Справедливости ради я должен поставить вас в известность, что люди избегают посещать наш дом. Поскольку вы иностранец и человек известный, вам нечего опасаться серьезных неприятностей из-за того, что вы переночуете здесь: разве только урядник попросит дать объяснения. Дело в том, что я нахожусь под полицейским надзором, как человек политически неблагонадежный и отбывший заключение.
Лицо художника, вначале растерянное, внезапно просветлело.
- Да это просто честь для меня, - проговорил он, протягивая Владимиру руку. - Мы, старое поколение, тоже немало выстрадали во Франции. Лучший друг моей юности был сослан в Новую Каледонию и там погиб, а я... я вот теперь беседую с вами... - Он пожал плечами. - Мне удалось спастись. Я выжил, чтобы посвятить себя живописи.
В дверь постучали, и Владимир взял поднос из рук Феофилакты.
- Ваша комната готова. Тетушка прислала вина. Она полагает, что это спасет вас от простуды.
Владимир взял со стола папку, освобождая место для подноса: при этом один из рисунков упал к ногам гостя. Тот поднял его. Это был эскиз головы Стеньки Разина.
- Черт возьми! - вырвалось у Дюшана. Несколько минут он молча разглядывал рисунок. Потом повернулся к Владимиру. От парижской учтивости не осталось и следа. - А это... это тоже вы сделали? - с неожиданной резкостью спросил он.
- Я рисовал это очень давно, в юности.
- А есть еще что-нибудь? Можно посмотреть? Лицо Владимира побелело и даже как будто заострилось.
- Если вам угодно, - ответил он, кладя папку на стол. - Когда-то я мечтал привезти их в Париж и показать вам.
- Так почему же вы не?...
- Меня арестовали.
- Так. А потом?
Владимир отвел глаза в сторону, засмеялся и пожал плечами.
- Не кажется ли вам. что мне уж поздно думать о карьере художника и начинать все сначала? Мне тридцать два года и... у меня чахотка.
Француз сел и открыл папку. Некоторое время он молча просматривал рисунки. Оливия и Владимир, потупив глаза, стояли около печки. Прошло несколько минут, показавшихся девушке вечностью. Наконец Дюшан встал и, подойдя к другому столу, стал пристально вглядываться в скульптуру сокола.
- Но это же преступление! - вскричал он, резко повернувшись к ним - Слышите? Самое настоящее преступление! Вас посмели арестовать... и все это погибло! Боже! Что за страна! - Гневным жестом он воздел к небу руки. - Но и вы тоже хороши - нечего сказать! Загубить свою жизнь из-за политики, из-за заговоров, когда сам всемогущий господь создал вас скульптором! И без вас нашлось бы кому ввязаться в борьбу! А вы могли бы стать...
- Не надо, - умоляюще перебила его Оливия, - не будем говорить о том, что могло бы быть: надо исходить из того, что есть.
Дюшан сразу замолчал. Оба посмотрели на Владимира.
- Мадемуазель права, - сказал художник, закрывая папку. - Я злоупотребил вашим терпением, пустившись в такие пространные разглагольствования. С вашего позволения я пойду переоденусь.