- Весело…
Они прошли несколько шагов молча.
"Неловко как-то говорить с этими масками! Ничего в голову нейдет".
Навстречу им попалось черное домино с черным шишаком на голове… Это домино подошло к той, с которою прохаживался Онагр, и сказало:
- Катишь, я тебя давно ищу. Я потеряла Дмитрия Васильича…
- А, Катерина Ивановна! Теперь вам нечего скрываться. Видите ли, я узнал вас…
- Не стыдно ли тебе, ма-шер, изменить мне? - с упреком произнесла Катерина
Ивановна, обращаясь к своей приятельнице с шишаком и качая головой. - Вот Дмитрий
Васильич, поди к нему, а я немного пройду с Петром Александрычем и буду вас ждать с левой стороны у первого бенуара.
"Она хочет пройтись со мною: это недаром!" - подумал Онагр.
- Мне сердце сказало, что это вы, - начал он, прижимая как бы нечаянно локоть ее к своему боку.
- Сердце? Вы мне сказали, что узнали меня по моему кавалеру.
- Он мог идти и не с вами, а сердце мне…
Офицер с серебряными эполетами подбежал к Онагру и шепнул ему на ухо:
- С кем это ты идешь, мон-шер? Кажется, хорошенькая! О чем вы говорите? - потом он закричал: - Я сейчас ходил все с какой-то аристократкой. Она говорила мне разные нежности: у них пресвободное обращение, мон-шер.
- Не мешай мне, пожалуйста… Мне надо поговорить. с моей дамой.
Офицер улыбнулся, присвистнул, осмотрел с ног до головы коричневое домино и исчез.
Онагр продолжал:
- Сердце никогда не обманывает… оно… оно…
- Приезжайте послезавтра обедать к нам, - сказала Катерина Ивановна рассеяннее, чем обыкновенно; и, говоря это, она как будто искала кого-то в толпе: - приедете?
- Непременно.
- Я давно хотела говорить с вами, я хотела… Вы знаете этого адъютанта, вот, что стоит один, с белым султаном?
- Знаю, а что?
- Так… об нем я много слышала от одной моей приятельницы… Она… Ах… я и позабыла… Завтра большой бал у Горбачевой. Вы будете?
- Буду.
- Я с вами танцую четвертую и шестую кадрили… Слышите? Мне надо поговорить с вами о многом.
- Я всегда к вашим услугам. Назначьте час, минуту, секунду…
Онагр был счастлив; он весь превратился в улыбку самодовольствия, он думал:
"Я на одну черту от блаженства".
- Подойдемте к адъютанту, я буду его мистифицировать…
Она оставила Онагра и шепнула ему:
- Помните, до завтра.
- До завтра! - повторил он выразительно.
Господин высокого роста и крепкого сложения, следивший за коричневым домино, мрачно взглянул на адъютанта и на Онагра; усы его пошевельнулись с какою-то торжественностию, а губы сделали такое движение, как будто он затягивался…
Долго прохаживался Онагр по залам, поглядывая на маски в золотой лорнет, но они не обращали на него внимания; одна только мимоходом пропищала ему: "Bon soir!", а другая, у которой на руках были широкие темно-бурые перчатки, погрозила пальцем. Он искал
Катерины Ивановны и адъютанта - и не находил их.
"Странно! - говорил он сам себе, - маски сами должны бы подходить ко мне: теперь, верно, уж всему Петербургу известно, что у меня тысяча восемьсот душ и сто семьдесят пять тысяч…"
Он остановился… легкий трепет пробежал по его членам: в двух шагах от него стоял лев, против которого два раза удалось ему обедать за общим столом у Дюме…
- Comment votre sante? - сказал ему Онагр робким голосом, краснея и прикладывая дрожащую руку к шляпе.
Лев едва заметно пошевельнулся и с величием львиным произнес:
- Здравствуйте.
Это "здравствуйте", переведенное с львиного на человеческий язык, означало: "Что тебе надобно от меня? Зачем ты мне кланяешься?"
- Сегодня в маскараде много публики, - продолжал Онагр еще с большею робостию.
Лев пробормотал: "Да", и отодвинулся от Онагра.
Онагр запел про себя какую-то песенку, споткнулся, поправил шляпу и виски и подскочил к толстой госпоже в маске и в белом кисейном платье.
- Бо-маск! Отчего вы одни? Тебя не занимает маскарад?
Кисейное платье молчало.
- Ты не хочешь говорить со мной?
Кисейное платье повернуло голову к стене.
- Зачем вы отвертываетесь?
- Отстаньте! - закричало кисейное платье. - Что вы пристали-то?
- Зачем вы сидите одни? Пройдемтесь со мною.
- Не на такую напали: у меня есть свой кавалер. Прошу не беспокоиться.
Нечего было делать. Онагр отошел от грозного кисейного платья и принужден был прогуливаться один. Ему становилось скучно, он уже зевнул раза два и посмотрел на часы. К счастию, в эту минуту окружили его несколько приятелей, известных танцоров и любезников среднего круга. Он сделался центром этого избранного кружка, и между ними тотчас завязался живой и остроумный разговор. Вдруг, в самом пылу разговора, Онагр почувствовал легкое прикосновение к своему плечу; он обернулся: возле него стояла в театральной позе женщина в черном и коротеньком домино.
- Я вас знаю, - сказала она.
- В самом деле?
Онагр предложил ей свою руку и отправился с нею.
- У вашего кучера светло-голубая шуба и глазетовый кушак, - продолжала она.
- Точно. Ты говоришь правду, бо-маск.
- Вы недавно получили большое наследство.
- И то правда; впрочем, я всегда был богат.
- Вы всё ходите по Невскому.
- Хорошо. Еще что?
- Вы влюблены в одну даму, которую зовут Катериной Ивановной, и она отвечает вам.
- Diable, бо-маск! Все верно как нельзя больше! Почему же ты это знаешь?
- Скоро состареетесь, не скажу. Вы все, мужчины, прелюбопытные.
- Нет, женщины гораздо любопытнее.
- Извините. А сказать вам, как вас зовут?
- Скажи.
- Петр Александрыч.
Онагр стал заглядывать под маску.
- Полноте, что это вы?
- Снимите маску.
- Что вы, с ума сошли?
- Отчего?
- Вы часто мимо наших окон ездите.
- А где ты живешь?
- Отгадайте.
- Я отгадывать не умею.
Онагр снова заглянул под маску и пожал таинственной незнакомке руку.
- Зачем вы со мной ходите? На вас рассердится Катерина Ивановна.
- Пусть ее сердится.
- Как же: ведь вы влюблены в нее? Вам другими нельзя заниматься.
- Очень можно.
- Стало быть, вы ветреник?
- Хочешь испытать мое постоянство?
- Я вас боюсь… Какая у вас миленькая цепочка!
- Тебе нравится? Хочешь, я прикую тебя к моему сердцу этой цепочкой?
Однако в припадке нежностей и в жару объяснений Онагр почувствовал аппетит.
- Бо-маск, хочешь со мною ужинать?
- Пожалуй.
- Ты любишь трюфели, бо-маск?
- Мне все равно.
И они начали взбираться по лестнице в верхние залы. На половине лестницы маска сказала Онагру:
- Вернемтесь.
- Зачем?
- Так.
Перед Онагром и его неведомой спутницей очутился офицер с золотыми эполетами.
Он пристально посмотрел на последнюю.
- Поздравляю тебя, братец, - шепнул он Онагру.
- С чем?
- Да знаешь ли, кто твоя дама?
- Нет.
- Это Маша, моя старая приятельница. Посмотри, она на меня сердится, отворачивается от меня, - а славная, братец, девочка. Конечно, далеко не то, что Лиза… Мы с
Лизой выдумали сейчас свой язык, - она будет вести со мною разговоры со сцены.
- Так это Маша? Вот что!.. Ты ей рассказал все мои секреты?
- Что ж за беда?
- Нет, ничего… "Гм! - подумал Онагр, - очень кстати: у меня будет связь в обществе и связь на сцене: это необходимо для настоящего светского человека; об этом и Бальзак пишет, и вся петербургская молодежь большого света придерживается этой моды. Я буду кататься, как сыр в масле".
За ужином Маша совершенно подружилась с Онагром. Она развязала на минуту свою маску и вскользь показала ему свое личико. Он был в восторге и от ее красоты, и от ее любезности. Она кушала с аппетитом и довольно часто прикладывала бокал к своим губам, грациозно поддерживая кружевную бородку своей маски. После ужина Онагр, проходя мимо офицера с золотыми эполетами, сказали ему:
- Решено, душа! какую я квартиру найму для нее, как одену ее - точно куколку…
Было около трех часов. Залы пустели; отчаянные гуляки допивали последние бокалы и, покачиваясь, сходили вниз… В ложах давным-давно никого. Какой-то пьяный франт в светло-синей венгерке с черными шнурками, причесанный a la moujik, кричал музыкантам:
"Довольно!.. Я вас не хочу больше слушать!" Какие-то сомнительные физиономии ходили взад и вперед, с неудовольствием посматривая на крикуна; квартальный надзиратель стоял посреди залы, величественно подбочась; капельдинер дремал у боковой двери, да штатский с изнеженными движениями сидел у самого оркестра и не сводил глаз с музыкантов, потому что он был меломан.
Скоро и музыканты начали собираться домой.
Все разошлись и разъехались… Все…
Нет, не все еще: облокотись на прилавок, где разбирают шинели и шубы, стоял офицер с серебряными эполетами и страстно смотрел сквозь очки на толстую пастушку, у которой сзади не сходился корсет. Пастушка была уже без маски: пот градом катился по ее воспаленному лицу, и она обвевала его носовым платочком.
Огни потухали в окнах театра.