Только один Назиас не выказывал никакого беспокойства. Наши лодки, привязанные одна к другой веревками, плыли по воле случая, когда вдруг небо и воды наполнились таким ярким светом, который трудно было выдержать. Это было самое великолепнейшее северное сияние, когда-либо виденное нами, и в течение двенадцати часов его яркий свет не ослабевал ни на минуту, несмотря на то, что он представлял собою до бесконечности разнообразные феномены форм и красок, одни великолепнее других. Знаменитая корона, которую видят в этом трепете полярного света, стояла совсем отдельно в пространстве, и мы могли убедиться, что она исходит из того места, где находилась вершина горы, так как эта вершина выступила на средине светящегося круга подобно черному острию в золотом обруче.
Восхищение и изумление заставили умолкнуть страх. Наши эскимосы, нетерпеливо жаждавшие достигнуть этого волшебного мира, старались грести, хотя сила течения несла нас вперед и без их бесполезных усилий. Когда наступил день, они снова впали в отчаяние; вершина горы была так же далеко, как и накануне, и казалось даже, что она отдаляется по мере того, как мы приближаемся. Приходилось плыть таким образом еще несколько дней и несколько ночей; наконец, эта ужасная вершина как будто стала ниже; это было признаком несомненного приближения. Мало-помалу выступали на горизонте другие горы, менее высокие, за которыми главная вершина понемногу скрывалась, и пространная земля развернулась перед нашими взорами. С этих пор, с каждым часом приближаясь к земле, росла наша уверенность и радость. При помощи вооруженного взгляда мы уже различали леса, долины, потоки, страну, изобилующую растительностью, и жара сделалась так сильна, что нам пришлось освободиться от наших мехов.
Но как подплыть к этой обетованной земле? Когда мы уже довольно близко подплыли к ней, мы заметили, что она окружена вертикальным отвесом в две или три мили метров вышины, спускающимся прямо в волны; прочная, как крепость, черная и блестящая, как стеклярус, она нигде не представляла ни малейшего выема, по которому можно было добраться до нее. Вблизи оказалось еще гораздо хуже. То, что показалось нам блестящим в этих черных стенах, оказалось сплошной массой, составленной из огромнейших кристаллов турмалина, из которых некоторые величиною равнялись нашим башням, но вместо того, чтоб представлять естественные выступы, как мы надеялись на это, эти странные скалы суживались кверху, как щетина дикобраза, и их острия, повернутые к морю, казались пушечными жерлами гигантской крепости.
Эти блестящие скалы, то черные и матовые, то прозрачные, цвета морской воды, нагроможденные неприступной горой, представляли собою такое странное и вместе с тем очаровательное зрелище, что я не переставал любоваться ими, хотя мы уже целый день плавали вокруг них, и волны, шумно бившиеся о берега, не давали нам никакой возможности подплыть близко.
Наконец, к вечеру, так или иначе, нам удалось проплыть в пролив, и мы добрались с опасностью для жизни до маленькой губы, где наши лодки были разбиты, как стекло, а двое из наших людей убиты от сотрясения, прежде чем ступили на почву.
Тем не менее, это грустное прибытие было ознаменовано радостными криками, несмотря на то, что оставшиеся в живых эскимосы почти все были тяжело ранены; но вечное напряжение нашего опасного плавания, жажда, мучившая нас в течение тридцати шести часов, когда иссякли наши запасы пресной воды, отчаяние, более или менее овладевшее всеми нами, за исключением одного непоколебимого Назиаса, словом, какой-то дикий энтузиазм избегнутой опасности сделали нас почти нечувствительными к потери наших несчастных товарищей.
Измокшие, разбитые, слишком усталые, чтобы чувствовать голод, мы бросились на темный берег, не спрашивая себя, находимся ли мы на подводном камне или на твердой земле, и провели в таком положении больше часа, не разговаривая, не засыпая, ни о чем не думая, минутами смеясь глупым смехом, затем снова впадая в мрачное молчание, а бешеная волна окатывала нас песком и пеной.
Назиас исчез, и только я один заметил его отсутствие, но вдруг небо осветилось блестящими огнями, и мы видели, как на зените образовалась роскошная корона северного сияния; мы были как бы залиты и окутаны ее огромным сиянием.
- Вставать! - крикнул голос Назиаса над нашими головами. - Сюда, сюда! Идите, взбирайтесь, здесь ждут вас и кров, и пища!
Мы вдруг почувствовали прилив сил и легко спустились в овраг, через который попали в долину с живописными незнакомыми нам деревьями и растительностью. Мириады птиц летали вокруг Назиаса, который в уступе скалы отыскал их гнезда и набрал целую массу яиц разных величин. К этому угощению он присоединил несколько великолепных фруктов и, показывая нам на деревья и кустарники, с которых он их сорвал, сказал:
- Ступайте, наберите сколько угодно этих фруктов и кушайте спокойно, я испытал их на себе, ни в одном из них нет отравы.
Говоря это, он нагнулся, сорвал горсть сухой травы, набил ею свою трубку и стал преспокойно покуривать, распространяя вокруг нас клубы чудного ароматного дыма, в то время как мы утоляли наш голод и нашу жажду, поедая вкусные яйца и сочные плоды.
Нам легко было бы полакомиться также и мясом. Птицы здесь были такие же ручные, как и на островке Кеннеди, но никто сначала не подумал об этом, до такой степени мучителен был первый голод. Когда он был удовлетворен, наши эскимосы, заботившиеся о будущем в силу пережитой опасности, хотели свернуть шеи этим бедным птицам, подлетавшим к нам с красноречивыми криками, когда мы опустошали их гнезда. На этот раз Назиас энергически воспротивился убийству.
- Друзья мои, - сказал он, - здесь не убивают, было бы вам известно раз навсегда. Земля производит в изобилии все, что необходимо человеку, и у человека здесь нет врагов, если только он сам не создаст их себе.
Не знаю, поняли ли наши товарищи это, по моему мнению, превосходное замечание; побежденные сном, они уснули на земле, поросшей мягкой тальковой травой. Я сделал то же, что и они, потому что я не обладал сверхчеловеческими силами Назиаса, который куда-то исчез и снова появился лишь на другое утро.
IV
Когда он разбудил меня, я был очень удивлен, не найдя подле себя ни одного из наших товарищей.
- Они мне больше не были нужны, - сказал он мне спокойно, - и я их отпустил.
- Отпустили? - вскричал я в изумлении. - Куда же? Как? Каким же образом?
- Какое тебе дело! - ответил он, усмехаясь. - Разве ты так интересуешься этими прожорливыми и глупыми дикарями?
- Да, конечно, столько же, если не больше, чем верными и послушными домашними животными. Эти десять человек и те двое, погибшие при нашей переправе сюда, были избранными нашей шайки; они выказали много храбрости и терпения. Я начал понимать их язык и привыкать к их костюму, и даже тот был полон истинно человеческих чувств. Ну, куда же вы отослали их, дядюшка? Эта земля, без сомнения, есть Эдем, по которому они могут блуждать, не боясь ничего.
- Эта земля, - ответил Назиас, - есть Эдем, который я вовсе не рассчитываю делить с существами, недостойными обладать им. Эти ослы не прожили бы здесь и трех дней, не возбудив против нас всех животных сил природы. Я рассчитал их; имей в виду, что ты никогда больше не увидишь ни их самих, ни их лодок, ни их товарищей, ни их саней и собак. Мы с тобой единственные властители этой земли и этого моря. Это одни мы должны найти средства выйти отсюда, когда мы этого пожелаем. Нечего торопиться, нам здесь хорошо. Вставай-ка, выкупайся в этом чудном источнике, журчащем в двух шагах от тебя, сорви себе завтрак на первой попавшейся ветке и подумаем об исследовании нашего острова, так как это, без сомнения, остров, отдаленный от всякого видимого континента и с вдавленной срединой, как я тебе это предсказывал, только внутри него есть довольно высокий вулкан, но это не более как естественный маяк электрического света.
Всякое возражение, всякие упреки оказывались совершенно бесполезными. Я был один в этом неведомом мире с существом более сильным, более развитым, более неумолимым, более верующим, чем я. Надо было думать не о том, как бы побороть его, а как бы смягчить, если это возможно.
Я бросил последний взгляд назад и, поднявшись на возвышение, увидал то место, куда мы подплыли. Море ли превратило их в щепы или Назиас спас их и спрятал, но только лодок не было и следа. Но что же сталось с людьми? Даже следы от их ног на песке были сглажены. Я посмотрел себе под ноги и увидал струйки крови, мои руки также были запачканы ею. Я задрожал, спрашивая себя, не принимал ли я участия, как на "Тантале", в какой-нибудь ужаснейшей сцене безумия и резни?
Назиас, наблюдавший за мною, начал смеяться и, сорвав дикий плод величиною с гранат, он выдавил его сок у меня на глазах.
- То, что ты видишь, - сказал он мне, - это следы твоего вчерашнего ужина.
Я хотел еще расспросить его; но он повернулся ко мне спиною и отказался отвечать. Приходилось покориться обстоятельствам. Осмотрев уже окрестности, он наметил какую-то цель и шел к ней. Я молча следовал за ним без оружия, без провианта, как будто мы попали в страну, где человеку уже нечего было завоевывать.