- Выскочите из самолета на парашюте и искупаетесь в Средиземном море, - сказал он.
- Ну нет, - сказал я. - Давайте серьезно. Кто меня подберет?
- Никто, - сказал он. - Вам придется рискнуть.
Вот как разбрасываются людьми и машинами, сказал я себе. У меня вообще не было никакого опыта боевых вылетов. Никогда я не бывал даже в боевой эскадрилье. А теперь они хотят, чтобы я залез в самолет, на котором не летал прежде, и полетел на нем в Грецию воевать против хорошо обученных германских и итальянских воздушных сил, имеющих численное превосходство над нами в соотношении сто к одному.
Я окаменел, впервые пристегнувшись к сиденью в кабине "Харрикейна". Это был первый моноплан, на котором я когда-либо летал. И, безусловно, первый современный самолет, на котором я когда-либо летал.
Он многократно превосходил мощностью, скоростью и маневренностью все виденное мной прежде. Никогда прежде мне не приходилось летать на самолете с убирающимися шасси. Никогда прежде не летал я на самолете с откидными подкрылками, которыми можно было сбрасывать скорость при посадке. Не было у меня и летного опыта на самолете, у которого можно было менять скорость вращения пропеллера, или на самолете, оснащенном восемью пулеметами на крыльях. Никогда я не летал ни на чем подобном. Каким-то образом мне удалось оторвать машину от земли и посадить обратно, не разбив ее при этом, но мне казалось, будто я скачу на дикой необъезженной лошади.
Я только начал осваиваться с ручками и рычажками и запоминать, где что находится и что для чего предназначено, как предоставленные мне двое суток кончились, и мне было приказано вылетать в Грецию.
Исмаилия
12 апреля 1941 года
Дорогая мама!
Пышу на скорую руку. Хочу сообщить, что полечу через море к своей эскадрилье. Я уже послал тебе телеграмму с адресом, куда отправлять письма. Может быть, от меня довольно долго не будет вестей, так что ты не волнуйся…
Гораздо больше прыжка в Средиземное море меня беспокоила мысль о том, что мне придется провести четыре с половиной часа, скорчившись в тесной металлической кабинке. Во мне было метр девяносто восемь сантиметров, и, когда я влезал в кабину "Харрикейна", приходилось принимать позу младенца в утробе матери, поджимая колени к подбородку. Короткий полет еще как-то можно было вытерпеть, но четыре с половиной часа над морем по пути из Египта в Грецию - это уже другое дело. Я не был уверен, что у меня получится.
Я взлетел на следующий день с продуваемого ветрами и присыпанного песком аэродрома Абу-Сувейр и через пару часов оказался над Критом. Ноги свело судорогой. Топливо в главном резервуаре было почти на исходе, и я нажал кнопочку, чтобы перекачать его из дополнительных баков. Насос работал. Главный бак наполнялся, и я летел дальше.
После четырех часов и сорока минут в воздухе я приземлился, наконец, на Элевсинском аэродроме, под Афинами, но к этому времени ноги так свело судорогой, что из кабины меня вытаскивали двое сильных мужчин.
Но я наконец-то добрался до своей эскадрильи.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ПРОТИВНИКОМ
Итак, я в Греции. Как она непохожа на жаркий и песчаный Египет, оставленный мной каких-то пять часов назад. Здесь была весна, молочно-голубое небо и ласкающе теплый воздух. Нежный ветерок дул с моря за Пиреем, а когда я обернулся и посмотрел в сторону материка, то увидал всего лишь в трех-четырех километрах кряж мощных крутых гор, голых, как обглоданная кость. Аэродром, на который я приземлился, представлял собой не более чем поросшее травой поле, и повсюду цвели миллионы синих, желтых, красных полевых цветов.
Два авиатехника, которые помогали мне выбраться из кабины "Харрикейна", отнеслись ко мне с большим сочувствием. Прислонившись к крылу самолета, я ждал, пока судорога отпустит ноги.
- Здорово тебя схватило, да? - сказал один из техников.
- Есть немного, - ответил я.
- С таким ростом нельзя летать на истребителях, - сказал он. - Тебе нужен здоровенный бомбардировщик, там ты хоть ноги вытянуть сможешь.
- Да, - согласился я. - Это точно.
Этот техник был капралом. Он достал мой парашют из кабины и положил на землю радом со мной.
- Я одного не могу понять, - продолжал он. - Ты доставляешь новенький самолет, отличный новенький самолет, только что сошедший с конвейера, летишь на нем из проклятого Египта в эту богом забытую дыру, и что дальше?
- Что? - спросил я.
- Он же сошел с конвейера не в Египте! - выкрикнул он. - Его доставили туда из самой Англии, вот откуда! Он прилетел из Англии в Египет, а потом через Средиземное море сюда, в эту треклятую страну, и все ради чего? Что с ним будет потом?
- И что с ним будет потом? - опешил я.
Эта внезапная вспышка немного обескуражила меня.
- Я тебе скажу, что с ним будет, - все сильнее заводился капрал. - Трах-бах-та-ра-рах! И сгорел твой подбитый самолетик! Взорвался в воздухе! Вот прямо сейчас налетят "Сто девятые" и устроят нам весёлую жизнь! Здесь этот самолет не протянет и недели!
- Не говорите так, - сказал я ему.
- Я должен это сказать, потому что это правда.
- Но откуда такие мрачные пророчества? - спросил я его. - Кто нам это устроит?
- Фрицы, конечно! - закричал он. - Ползут сюда, как муравьи. Фрицев туг видимо-невидимо! У них тысяча самолетов за теми горами, а у нас что?!
- Ну ладно. А что у нас? - заинтересовался я.
- Смешно сказать, - усмехнулся капрал.
- И все-таки, - настаивал я.
- У нас есть только то, что ты видишь на этом чертовом поле! - сказал он. - Четырнадцать "Харрикейнов"! Нет, не четырнадцать! Теперь пятнадцать, вместе с твоим!
Я не мог ему поверить. Нет, не может быть, чтобы во всей Греции осталось всего пятнадцать "Харрикейнов".
- Ты в этом уверен? - спросил я его в ужасе.
- Думаешь, я вру? - Он повернулся ко второму технику, - Сделай милость, скажи ему, вру я или правду говорю.
- Истинную правду, - подтвердил тот.
- А как насчет бомбардировщиков? - спросил я.
- Четыре стареньких "Бленхейма", - ответил капрал, - и все. Четыре "Бленхейма" и пятнадцать "Харрикейнов" - вот и вся славная королевская авиация на всю Грецию!
- Боже милостивый, - ужаснулся я.
- Еще неделька, - продолжал он, - и всех нас спихнут в море, и плыви себе до дому!
- Надеюсь, ты ошибаешься.
- У фрицев пятьсот истребителей и пятьсот бомбардировщиков, - кипятился он, - и что мы можем им противопоставить? Жалкие полтора десятка "Харрикейнов", и я просто счастлив, что не мне на них летать! Был бы ты поумнее, приятель, остался бы в Египте.
Я видел, что он нервничает, и не мог винить его за это. Наземный персонал эскадрильи, механики и техники, не участвовали в боевых действиях, поэтому им не полагалось оружие, и их никогда не учили драться или защищаться. В такой ситуации легче быть пилотом, чем техническим служащим. Пилот, возможно, рискует гораздо больше, но при этом у него в руках отличное оружие.
Капрал, судя по масляным пятнам на руках, был механиком. Он следил за моторами "Харрикейнов", и было видно невооруженным глазом, что он их просто обожает.
- Новенький самолетик, - ласково произнес он, нежно проведя рукой по металлическому крылу. - Кто-то вложил в него немало труда. А теперь идиоты, что просиживают штаны в Каире, присылают его сюда, где он не протянет и двух минут.
- Где тут штаб?
Он махнул рукой в сторону небольшого деревянного строения на другом конце летного поля. Рядом выстроились штук тридцать палаток. Я перекинул свой парашют через плечо и зашагал по полю к домику.
До какой-то степени я знал, что здесь сложилась чрезвычайно сложная ситуация. Мне было известно, что малочисленные Британские экспедиционные войска, подкрепленные столь же малочисленными авиационными силами, были отправлены в Грецию из Египта несколько месяцев тому назад, чтобы сдержать натиск итальянцев, и, пока им приходилось воевать с одними итальянцами, они успешно справлялись со своей задачей. Теперь же британцам нужно было успеть вывести свои войска из Греции до того, как всех их поубивают или возьмут в плен. Опять сплошной Дюнкерк. Но на этот раз военные все сделали по-тихому, прикрывая свой просчет. Я догадывался, что капрал говорил правду, но, как ни странно, меня это ничуть не тревожило.
Я был молодым романтиком, и греческая эскапада казалась мне увлекательным приключением. Мне даже в голову не приходило, что я могу не выбраться из этой страны живым. А ведь следовало задуматься, и, оглядываясь назад, я удивляюсь собственному легкомыслию. Если бы я на мгновение задумался и подсчитал свои шансы на выживание, то понял бы, что они равны один к пятидесяти - такая цифра способна напугать кого угодно.
Я толкнул дверь и вошел в штаб. Там находились трое: майор - командир эскадрильи, капитан и сержант-радист с наушниками на голове. Ни с кем из этой троицы встречаться мне не доводилось. Официально я числился в 80-й эскадрилье более шести месяцев, но до сих пор мне не удавалось подобраться к ней на более или менее близкое расстояние. В последний раз, когда я попробовал сделать это, дело кончилось костром в Западной пустыне.
У майора были черные усы и крест "За летные боевые заслуги" на груди. Еще у него было хмурое встревоженное лицо.
- Ну, здравствуйте, - сказал он. - Заждались мы вас.
- Виноват, прошу прощения за опоздание, - сказал я.
- На шесть месяцев опоздали, - уточнил он. - Койку себе отыщете в одной из палаток. Завтра приступите к полетам. Будете летать, как все остальные.