Я чувствовал, что тут есть еще люди, мужчины и женщины, которые бесшумно передвигаются по операционной в своих резиновых тапочках: я слышал позвякивание медицинских инструментов и тихие голоса. С тех пор как я ослеп, у меня резко обострились обоняние и слух, и выработалась привычка переводить звуки и запахи в яркую мысленную картинку. Сейчас перед моим мысленным взором возникла операционная, белая и стерильная, я представил себе врачей и сестер в масках и зеленых халатах, колдующих над пациентом, и пытался угадать, где же хирург, верховный бог, который будет резать и сшивать.
Мне предстояла обширная операция на лице, и делать ее должен был знаменитый пластический хирург из Лондона, который теперь стал главным хирургом ВМФ. В то утро одна из сестер рассказывала мне о его работе в клинике на Харли-стрит.
- Вы в надежных руках, - успокаивала она меня. - Он настоящий волшебник. И вдобавок все бесплатно. На гражданке за такую работу с вас бы содрали пять сотен гиней.
- То есть сегодня вы впервые опробуете этот анестетик? - уточнил я.
На этот раз анестезиолог уклонился от прямого ответа.
- Вам понравится, - заверил он. - Вы просто отключитесь. У вас даже не возникнет ощущения потери сознания, как бывает с другим наркозом. Так что не переживайте. Почувствуете только легкий укол в руку.
Я ощутил, как игла входит в вену, и лежал в ожидании своей "отключки".
Мне совсем не было страшно. Я никогда не боялся врачей или наркоза, и по сей день, перенеся шестнадцать крупных операций на разных частях тела, я все еще верю всем, ну, или почти всем, медикам.
Я ждал и ждал, но ничего не происходило. Бинты перед операцией с меня сняли, но глаза не открывались из-за опухшего лица. Один врач говорил мне, что, вполне возможно, мои глаза вообще не пострадали. Сам я в этом сомневался. Мне казалось, что я ослеп навсегда, и пока я лежал в темноте своей тихой палаты, где все звуки, даже едва различимые, вдруг стали звучать в два раза громче, у меня было много времени на размышления о том, что означает для меня полная слепота в будущем.
Как ни странно, она меня совсем не пугала. Даже не угнетала. В мире, где идет война и тебе приходится летать на опасных маленьких самолетах, которые ревут, делают "свечки", терпят крушение и горят, слепота, не говоря уже о жизни, не имеет особого значения. Теперь борьба за выживание потеряла всякий смысл. Я уже начинал сознавать, что в ситуации, когда вокруг рвутся бомбы и свистят пули, нужно как можно спокойнее воспринимать опасность и все ее последствия. От страданий и волнений все равно нет никакого прока.
Врач пытался меня успокоить, убеждая, что при таких контузиях и обширных отеках, как у меня, нужно подождать, пока спадет опухоль и сойдут кровавые корки вокруг век.
- Дайте себе шанс, - говорил он. - Подождите, пока глаза снова смогут открываться.
Не располагая на тот момент глазами, способными открываться и закрываться, я надеялся, что анестезиолог не подумает, будто его прославленный новый чудодейственный анестетик усыпил меня. Я не хотел, чтобы они начинали раньше времени.
- Я все еще не сплю, - заявил я.
- Знаю, - сказал он.
- В чем дело? - раздался другой мужской голос. - Не действует?
Я догадался, что это говорит хирург, тот самый великий человек с Харли-стрит.
- Похоже, вообще никакого эффекта, - сказал анестезиолог.
- Добавьте еще немного.
- Уже, уже, - ответил анестезиолог, и мне показалось, что я слышу раздраженные нотки в его голосе.
- Лондон утверждал, что это величайшее открытие со времен хлороформа, - говорил хирург. - я сам видел отчет. Его Матьюз писал. Десять секунд, сказано там, и пациент готов. Просто попросите больного досчитать до десяти, и на восьмерке он отключится. Так в отчете говорится.
- Этот больной мог бы уже до сотни досчитать, - хмыкнул анестезиолог.
Они разговаривали между собой так, словно меня там вовсе не было. Лучше бы они помолчали.
- Ну, нельзя же нам ждать целый день, - говорил хирург. Теперь настала его очередь раздражаться. Но мне вовсе не хотелось, чтобы мой хирург раздражался перед сложной операцией на моем лице. Он заходил ко мне в палату накануне и после тщательного осмотра сказал:
- Не оставлять же вас таким на всю жизнь, правда?
Его слова меня встревожили. Они встревожили бы кого угодно.
- Каким? - спросил я у него.
- Я сделаю вам прекрасный новый нос, - похлопал он меня по плечу. - Когда ваши глаза снова откроются, вам захочется увидеть что-нибудь приятное, не так ли? Вы Рудольфо Валентино в кино видели?
- Да, - ответил я.
- Я сделаю вам такой же нос, как у него, - сказал хирург. - Что вы думаете о Рудольфо Валентино, сестра?
- Сногсшибательный мужчина, - ответила сестра.
И вот теперь в операционной тот самый хирург говорил анестезиологу:
- На вашем месте я забыл бы про эту пентатоловую чушь. Мы больше не можем ждать. У меня еще четверо назначено на это утро.
- Хорошо! - рявкнул анестезиолог. - Принесите закись азота.
Я почувствовал на лице маску, и вскоре перед глазами завертелись кроваво-красные круги, они вертелись все быстрее и быстрее, сливаясь в гигантское багровое колесо, потом оно взорвалось, и я погрузился во мрак.
Очнулся я у себя в палате. Я лежал там несчетное число недель, но не думайте, что все это время я ни с кем не общался. Каждое утро на протяжении этих черных слепых дней в мою палату заходила сестра, всегда одна и та же, и промывала мне глаза чем-то мягким и влажным. Она была очень внимательной, аккуратной и ни разу не причинила мне боли. Целый час она сидела на моей кровати, ловко обрабатывая мои заплывшие глаза, и между делом разговаривала со мной. Она рассказала мне, что Англо-Швейцарский госпиталь раньше был крупной гражданской больницей, но когда разразилась война, ее передали военно-морскому флоту. Все врачи и все сестры в госпитале - из военно-морского флота, сказала она.
- И вы служите на флоте? - спросил я у нее.
- Да, - сказала она.
- Почему же я здесь, если это госпиталь ВМФ?
- Теперь мы принимаем и из ВВС и из сухопутных сил, - объяснила она. - Раненые к нам поступают по большей части оттуда.
Звали ее Мэри Велланд, она была родом из Плимута. Ее отец командовал крейсером, воевавшим где-то в северной Атлантике, а мать работала в Красном Кресте. Она говорила с улыбкой в голосе, что сестре не положено сидеть на постели пациента, но сложные манипуляции с моими глазами требуют, чтобы она находилась как можно ближе ко мне. У нее был приятный мягкий голос, и я представлял себе ее лицо по голосу - тонкие черты, зеленовато-синие глаза, золотистые рыжие волосы и матовая кожа. Иногда, когда она обрабатывала мои глаза и наклонялась совсем близко ко мне, я чувствовал ее теплое и слегка мармеладное дыхание у себя на щеке, и я быстро и безрассудно влюбился в незримый образ Мэри Велланд.
Каждое утро я не мог дождаться, когда же отворится дверь и задребезжит тележка, которую она вкатывала в мою палату.
Я решил, что она очень похожа на Мирну Лой. Мирна Лой - так звали киноактрису из Голливуда, которую я много-много раз видел на экране, и до того времени именно она служила мне образом совершенной красоты. Но теперь я взял лицо мисс Лой, сделал его еще прекраснее и отдал Мэри Велланд. В качестве отправной точки я располагал лишь голосом, и для меня нежные нотки Мэри Велланд звучали сладкой музыкой по сравнению с гнусавым американским выговором Мирны Лой.
Каждый день в течение часа я пребывал в состоянии экстаза, пока мисс Мирна Мэри Лой Велланд сидела на моей постели и обрабатывала мне глаза своими нежными пальчиками. И однажды, не знаю через сколько дней, настал момент, которого мне никогда не забыть.
Мэри Велланд протирала мой правый глаз мягкой влажной губкой, как вдруг он начал открываться. Сначала появилась крошечная щелочка, но даже при этом копье сверкающего света пронзило мрак в моей голове, и я увидел совсем рядом перед собой… я увидел три отдельных вещи… и все они сверкали багрянцем и золотом!
- Я вижу! - закричал я. - Я что-то вижу!
- Да? - взволнованно сказала она. - Вы уверены?
- Да! Я вижу что-то очень близко! Я различаю три отдельных предмета перед собой! И сестра… они все блестят красным и золотым! Что это такое, сестра? Что я вижу?
- Попробуйте успокоиться, - сказала она. - Перестаньте скакать. Вам нельзя волноваться.
- Но, сестра, я в самом деле что-то вижу! Вы мне не верите?
- Может, вы это видите? - спросила она меня, и теперь часть ладони и указательный палец появились в поле моего зрения. - Это? Вот это? - говорила она, и ее палец указывал на прекрасные многоцветные вещи, которые сверкали на чисто белом фоне.
- Да! - кричал я. - Они! Их три! Я их вижу! И палец ваш тоже!
Если вы многие дни живете в темноте и сомнениях, и вдруг эту черноту пронизывают сверкающие красно-золотые лучи, вас переполняет неописуемая радость. Я лежал, опираясь на подушки, и смотрел одним глазом сквозь узенькую щелку на эти изумительные краски. Может быть, я заглянул в рай?
- На что я смотрю? - спросил я.
- Вы смотрите на мою белую форму, - ответила Мэри Велланд. - А разноцветные штуки посередине - это эмблема Службы Медицинского Персонала Королевского Военно-Морского Флота. Она приколота у меня на груди слева, и такую эмблему носят все медсестры ВМС Великобритании.