- Покедова, солдатик… знать, мы не сладимся, - с язвительной улыбочкой пропела и все поняла молодайка.
- Да уж не сладимся… больно высока цена… Эх ты-ы, душой ты холодная, девка…
- Я то холодная?! - захохотала она, - да я тебя сожгу, только приляжь рядком и поговори ладком.
- Нет уж… - он нахлобучил фуражку и вышел в вечерние сумерки.
Пахнуло от коровьего база молоком и сладким стойлом.
Мошняков яростно сплюнул, стремительно пошел к последней надежде, крайнему неказистому домику.
В окнах тускло горел свет, и Мошняков еще с улицы через стекло увидел кучу ребятишек за столом, и сердце его упало. Куда же тут брать молоко от такой оравы… Хотел уж отступиться, но потянуло его к дверям, и постучал.
- Кто это? - спросила с порога выскочившая женщина и вдруг ударила по груди своей руками в испуге смертном, увидев военного. - С Сашей что-нибудь… убит? Ранен? Да говорите же!
- Все нормально… - выдавил поздний гость.
- Ах! Слава тебе Господи! Как вы напугали меня. Да заходите же в дом, картошечкой накормлю, мы как раз вечеряем…
Мошняков хотел спросить о молоке, но не решился и перешагнув порог вслед за женщиной. За большим исскобленным столом он насчитал семь светлых голов ребятишек.
Они уставились на вошедшего, продолжая споро уминать горячую картошку.
- Здрасьте, ребятня! - неуклюже приветствовал их.
- Здра-а-асте-е-е, - дружным хором ответили…
- Да вы проходите, садитесь, - суетилась хозяйка, подала табурет, смахнув подолом с него сор, - картошечка у нас скусная-а, молодая, только что накопали в огороде. Рассыпчатая этим годом до чего удалась!
- Да спасибо, я не голоден, - но сел поневоле к столу, ласково озирая ребятишек, а когда взглянул на хозяйку при бережливом свете лампы, и сердце его обожгло. С перекинутыми наперед длинными толстыми косами, в светленьком платочке, она сияла, рада была досмерти гостю и победно оглядывала своих детишек. Вот, мол, я какая богатая…
Ее светлое и доброе лицо было необыкновенным, молодым, ясным и привораживающим, как под венцом… Такой красоты Мошнякову еще не довелось видеть в своей жизни. Он кое-как выдохнул воздух из онемевшей груди и принял из ее рук горячую большую картофелину с лопнувшей тонкой кожицей. Картошка имела вид сахаристый и жгучий, походила на облик хозяйки…
Мошняков ощутил во рту ее огненность и сладость непомерную, почудилось, что ничего слаще никогда от роду не ел. Он расслабился, поговорил о войне с любопытной ребятней и спросил наконец:
- Поблизости где у вас тут еще деревня есть?
- А на что она вам? - удивилась хозяйка, - ночь на дворе, куда же вы пойдете? Оставайтесь у нас ночевать, у нас много беженцев перебыло. Лягу с детишками на полати, а вам коечку уступлю… нашу с Сашей, простынку чистую устелю, вы не беспокойтесь… вшей у нас нету…
- Да я вижу чистоту в доме, но мне надо к утру вернуться. Не могу, - встал Мошняков и надел фуражку. - Так далеко ль до деревни?
- Километров восемь будет… но дорога там плохая и болотная, как же вы не побоитесь ночью идти? Я бы проводила, да ребят не оставишь.
- Спасибо вам! - он украдкой взглянул на ее лицо, и жаром обварило нутро. Он и мыслить досель не мог, что есть такие светлые женщины, такие радостные сердцу, приветные душе.
Уже за порогом она тронула рукой его за плечо и спросила:
- Так зачем же вы все-таки пришли, чую нужду у вас большую и помочь хочется, но не знаю как. Ну чем же помочь вам?
- Даже если разрешите мою нужду, я все равно не приму, семеро по лавкам голодных ртов… Молочка хочу купить с литр, но чтобы обязательно в кринке было налито до половины… И кринка мне с собой нужна. Пойду в другую деревню, все одно сыщу.
- Иль Машка вам не продала? Она ведь на станции каждый денек торгует. У ней корова богато доится.
- В цене не сошлись…
~ А-а… - прыснула смехом хозяйка и застеснялась, - она уветная до ухажеров, сколько мужей перебрала, да я не осуждаю, не думайте… Каждый живет по-своему… Всего-то молока вам и надо? Стойте и не уходите! - Строго приказала она, - моя орава все прям из-под рук выхлестала, прям у коровенки с кружками наловчились собираться. Но я ее приласкаю, поговорю с ней сейчас, картошину ей свежую с солью дам, она и поможет вашей нужде… нацежу молочка.
- Да не надо… ведь утром опять ребяткам…
- Ничего-о, чугун картошки отварю, нахлобыстаются от пуза… Не уходите же! - она поймала его за рукав и повела за собой.
У хлева сняла с колышка подойник и сбегала за картошкой.
- Зоренька ты моя ясная, умница ты моя разумница, кормилица ты наша размилая, - ласково уговаривала сопящую коровенку.
Стравила ей три картошины, гладила руками по спине и шее, чесала за ухом, и корова лизнула ее языком в склоненное лицо, вызвав радостный смех хозяйки, растроганной такой ответной лаской. Она села на стульчик во тьме, и Мошняков услышал звяканье мягкое горячих струй молока о дно подойника. Хозяйка скоро доила, не переставая говорить с коровой, какими только добрыми словами не величала она ее, как только не возвышала и не благородила, а корова слушала и мерно пережевывала серку хрустким ртом в оцепенении колдовском ласки человеческой, отдавая все до капли из вымени…
Мошняков стоял тоже завороженный, слушал голос ее, и мысль страдательная облила его черствое сердце, мысль удивления небывалого: "Это как же может любить мужа своего такая женщина?! Если так любит бессловесную животину…" Постигнуть такую высоту он не мог своим умом, но, познав такую любовь и ласку, уж трудно будет опуститься до Машки-торговки… и обречена его восторгнувшаяся душа искать такой любви по белу свету, такой женской силы неуемной и такого полета лебединого…
Подоив, счастливая хозяйка поцеловала в хладный нос корову и весело промолвила:
- Ну вот и избылась ваша нужда, пошли в дом, Сейчас при свете процежу молочко и налью в кринку…
Она цедила через марлечку молочко на крыльце, в тусклом свете, падающем из оконца, и Мошняков понял ее тайну, что стыдно ей при детях отдавать такую благость, на кою они охочи и неразумением еще своим осудят ее и не поймут… Он собрал в карманах все деньги и хотел протянуть ей, но она уловила это шевеление и строго сказала:
- Не забижайте меня, ничегошеньки мне не надо от вас, не возьму я платы, раз так вас мытарит нужда и молоко нужно… Берите и идите с Богом, может, кто и Сашеньке моему так подаст, вот долг и вернется…
- Как зовут хоть вас? - хрипло выдавил Мошняков, принимая от нее теплую кринку в свои грубые ладони.
- Надя…
- Спасибо, милая, спасибо… я в долгу не останусь… я вам дров машину привезу… я…
- Подарки не обещают и не просят… А с дровами у меня действительно худо… Как же вы пойдете в такой ночи? Доберетесь ли?
- Доберусь… Дай вам Бог здоровья и возвращения мужа.
- Спасибо… Если сбудется, я и корову отдам, все до последней ниточки… Только бы Сашенька вернулся…
Мошняков медленно шел по улице и бережно нес кринку перед собою, боясь расплескать. Парное молоко одуряюще пахло, жило в кринке и шевелилось целебным соком трав, силой лугов наполненное, сытостью солнечной и дождевой чистотой, росами напитанное, ветрами освеченное, землею взращенное… Мошняков только теперь хватился, что не взял фонарика, и ужаснулся, как же он найдет монастырь, к нему столько дорог напутано, и приходилось спрямлять… Словно в помощь ему тучи раздвинуло и ясно проступило вызвездившее небо. Синий и далекий свет звезд все же малость рассеял мглу, и Мошняков пригляделся, едва различая дорогу среди улицы, и вдруг увидел три темных силуэта на ней. Он сразу понял, что люди ждали именно его.
- Стой! Руки вверх! Стрелять буду, - услышал он уже ожидаемую команду и замер на месте.
- Руки поднять не могу, у меня кринка с молоком…
- Поставь на землю!
- Чего вам нужно от меня, я не дезертир! Кто-нибудь один подойдите и поглядите мои документы. А кринку поставить не могу…
Один человек несмело подошел, осветил фонариком Мошнякова с ног до головы, выставив в свет фонаря наган со взведенным курком.
- В правом кармане документы, бери и смотри, - подсказал Мошняков.
- Я председатель сельсовета, если дернешься и надумаешь убегать, буду стрелять… мне даны такие высокие полномочия, - хвалился он и долго лапал левой рукой карман, вынул и прочел документы, похмыкал и положил на место.
- А зачем так молоко понадобилось? - вкрадчиво поинтересовался он, все еще не доверяя и осторожничая, припугивая качанием нагана.
- Раненому генералу несу! Понял? - вдруг рявкнул Мошняков, - вот завтра приедем с его адъютантом и разберемся тут…
- Извини, товарищ боец! - испуганно воскликнул председатель, - Мы люди темные, а время военное… ты уж ниче не говори. Ну-у, Машка, стерва, я те задам дезертира, - повысил начальственный голос он, и все трое исчезли с дороги так же внезапно, как и появились.
Мошняков сплюнул через левое плечо и опять медленно пошел в конец села. Он подумал, что пройти ночью в незнакомых местах с кринкой почти невозможно, переночевать бы, а уж поутру найти монастырь и на следующий день все отложить… Но он ужаснулся этой мысли, он не мог представить такого огромного срока - целые сутки ждать и мучиться. Не-ет…