– Никогда, и до сих пор не знаю, – услышана ли наша молитва, и спасена ли Мира от зла. После четырех лет страданий моя мать умерла, и я остался один среди горя и болезни. Но что об этом говорить? Теперь это прошло, – прибавил Мардохей, смотря на Деронда с радостью. – Мое дело будет закончено другим, и гораздо лучше.
С этими словами он судорожно сжал руку Деронда, сердце которого сильно билось. Неожиданное открытие, что Мардохей – брат Миры, придало его отношениям к чахоточному еврею новую нежность. Но он молчал, боясь сказать Мардохею при его возбужденном состоянии, что его сестра жива и достойна его.
Деронда теперь обдумывал, – как устроить их жизнь. Мира, конечно, захочет жить вместе с братом, и потому вдвойне надо позаботиться о доставлении ему всех удобств, особенно необходимых в его болезненном положении.
VI
М-с Мейрик, которой Деронда рассказал все, помогла ему найти приличную квартиру недалеко от ее дома, так что брат и сестра могли пользоваться ее материнскими попечениями. Она старательно скрывала свои хлопоты от детей, так как они непременно разболтали бы все Мире, а м-с Мейрик и Деронда хотели прежде обеспечить ей независимость, а потом показать брата.
Решив, наконец, открыть Мардохею радостную тайну о Мире, Деронда накануне предупредил его, что придет к нему – сообщить нечто важное.
Когда Деронда вошел в мастерскую, где жил Мардохей, он увидел, что в ней были сделаны некоторые приготовления для его приема: в камине горел огонь, были зажжены свечи, на полу лежал ковер.
– Вы пришли сказать мне нечто, чего жаждет моя душа, – торжественно сказал Мардохей, идя навстречу Деронде.
– Да, я должен сказать вам нечто важное и радостное для вас, – ответил Деронда.
– Вы узнали о своем происхождении? – с жаром воскликнул Мардохей.
– Нет, – промолвил Деронда, – но я познакомился с близкой к вам особой.
Мардохей спокойно взглянул на Деронда.
– Эго лицо было близко вашей покойной матери, – сказал Деронда, желая понемногу подготовить Мардохее, – оно было для вас и для матери дороже всего на свете.
Мардохей схватил Деронда за руку, и в его глазах виден был страх услыхать мрачную весть о дорогом существе. Деронда понял это и быстро докончил:
– То, о чем вы молили Бога, случилось: Мира спасена от зла. Ваша сестра достойна матери, которую вы так уважали.
Мардохей снова откинулся на спинку кресла и закрыв глаза, начал что-то бормотать про себя. Мало-помалу он успокоился, и лицо его приняло счастливое выражение. Впервые Деронда нашел в нем сходство с Мирой. Тогда Деронда в кратких словах передал ему историю Миры.
– Я приготовил для вас обоих квартиру, поблизости к ее друзьям, – продолжал Деронда, закончив свой рассказ о Мире. – Пожалуйста, исполните мое желание. Тогда я смогу часто ходить к вам, когда Мира занята. Но, главное, Мира захочет ухаживать за вами, а вы должны, как брат, быть ее покровителем. У вас будет достаточно книг, и вы не откажетесь заниматься со мною.
Деронда с большой заботой занялся хлопотами по меблировке квартиры, а также и костюмом Мардохее, чтобы он мог произвести самое лучшее впечатление на Миру.
Окончив все предварительные хлопоты, Деронда написал м-с Мейрик письмо, в котором просил рассказать Мире все, – сам же он останется с Мардохеем и будет ожидать ее приезда с Мирой.
Когда должна была явиться Мира, Мардохей сел в кресло и, закрыв глаза, упорно молчал, – но его руки и веки дрожали. Он находился в очень нервном состоянии. Деронда тоже чувствовал какое-то беспокойство и, услыхав звонок, пошел навстречу Мире. Он с изумлением увидал, что на ней были старая шляпка и плащ. М-с Мейрик не менее его изумилась этому костюму, когда Мира вышла из своей комнаты.
– Вы хотите пойти к брату в этой одежде? – спросила она.
– Да, брат беден, и я хочу быть как можно ближе к нему, – а то он станет меня чуждаться, – ответила Мира, воображая, что увидит Мардохея в одежде простого работника.
Когда Деронда отворил дверь и пропустил вперед Миру, – Мардохей встал с кресла, устремив пламенный взгляд на молодую девушку. Она сделала два шага и остановилась. Они молча смотрели друг на друга. Им казалось, что при этом свидании присутствует невидимо их любимая мать.
– Эздра, – сказала, наконец, Мира тем самым тоном, каким она произносила это слово, рассказывая Мейрикам о матери и брате.
– Это голос нашей матери! – произнес Мадохей, подходя к Мире и нежно положив руку на ее плечо; – ты помнишь, как она так меня называла?
– Да, а ты отвечал с любовью: "Матушка"! – промолвила Мира и обняла его.
Мардохей был гораздо выше, и потому она должна была притянуть к себе его голову, а сама приподняться на цыпочки, причем ее шляпка упала, и кудри рассыпались.
– Милая, милая головка, – сказал Мардохей, с любовью гладя волосы Миры.
– Ты очень болен, Эздра? – грустно спросила Мира.
– Да, дитя мое, я недолго останусь с тобой на этом свете, – спокойно отвечал он.
– Я буду тебя очень любить, – продолжала Мира. – Я постоянно буду сидеть с тобою в свободное время, потому что я работаю и буду содержать нас обоих. Ты не знаешь, – какие у меня чудные друзья!
До этой минуты она забыла, что в комнате были посторонние, но теперь она взглянула с благодарностью на м-с Мейрик и Деронда.
– Посмотри на эту прекрасную женщину, – продолжала она: – я была несчастна и одинока; она мне верила и обращалась, как с дочерью.
– Провидение послало вас сестре, – сказал Мардохей; – вы исполнили то, о чем она всегда молилась.
Деронда сделал знак м-с Мейрик, что им лучше всего уйти, и они вышли.
VII
Через несколько дней после водворения брата и сестры на новой квартире Деронда получил от сэра Гюго записку: "Приходи немедленно, очень нужно". Деронда в ту же минуту отправился к баронету и сразу успокоился, увидев его здоровым и спокойным.
– Надеюсь, ничего плохого не случилось, сэр? – спросил Деронда.
– Нет, Дан, – ответил сэр Гюго. – Я должен тебе кое-что передать. Я не ожидал этого и поэтому не подготовил тебя к подобному известию. По важным причинам, я никогда не говорил тебе о твоем происхождении…
Сэр Гюго остановился, но Деронда не произнес ни слова. Только он один мог понять, – какую важность для него имела эта минута торжественного объяснения.
– Я действовал согласно желанию твоей матери, – продолжал баронет с нежным беспокойством: – она требовала сохранения тайны, но теперь хочет сама ее открыть. Она желает тебя видеть. Вот ее письмо, – ты потом его прочтешь и увидишь ее адрес, по которому можешь ее найти.
Сэр Гюго подал Деронда письмо в конверте с иностранным штемпелем.
Мой отец также жив? – спросил Деронда.
– Нет, – ответил сэр Гюго.
Оставшись наедине, Деронда прочитал следующее:
"Моему сыну Даниэлю Деронда".
"Наш добрый друг, сэр Гюго Малинджер, сообщил уже тебе, что я желаю тебя видеть. Мое здоровье очень расстроено, и я хочу, не теряя времени, передать тебе то, что я долго скрывала Будь непременно в Генуе, в отеле "Италия", к 14 числу. Дождись меня там. Я наверное не знаю, – когда смогу приехать из Специи. Это зависит от многих обстоятельств. Не уезжай, не повидав меня, княгиню Гольм-Эберштейн. Привези с собой бриллиантовый перстень, подаренный тебе сэром Гюго. Я желаю его видеть.
"Твоя неизвестная тебе мать Леонора Гольм-Эберштейн".
Это письмо, совершенно бесцветное, не давало молодому человеку ни малейшего ключа к объяснению загадки его жизни. Читая эти холодные строки, Деронда неожиданно стал чувствовать к ней совершенное равнодушие.
Деронда тотчас же собрался и поехал. Но он никому не сказал о причине отъезда.
– Христос с тобою, Дан, – сказал сэр Гюго, прощаясь с ним, – какие бы перемены ни произошли в твоей судьбе, я всегда останусь твоим старым и любящим другом.
Прибыв в указанный отель в Генуе, Деронда узнал, что княгиня Гольм-Эберштейн еще не приезжала, через два дня он получил от нее письмо, в котором она уведомляла, что она сейчас приехать не может, и просила подождать еще недели две…
Наконец, однажды утром, он услыхал стук в дверь своего номера. В комнату вошел ливрейный лакей и сказал по-французски, что княгиня Гольм-Эберштейн приехала, но будет отдыхать весь день, а вечером в семь часов примет у себя м-ра Деронда.
Когда Деронда явился в отель "Италия", он чувствовал себя снова юношей, и сердце его тревожно билось при одной мысли о матери. Княгиня ждала его; она стояла посреди комнаты, окутанная с головы до ног черными кружевами, ниспадавшими с ее роскошных, но уже седеющих волос. Руки были украшены богатыми перстнями, гордая осанка еще сильнее подчеркивала ее прежнюю красоту. Но Деронда не было времени рассматривать ее подробно, – он схватил протянутую ему руку и поднес ее к губам. Княгиня впилась в него глазами. Деронда чувствовал, что краснеет, как молодая девушка, и в то же время удивлялся, что не замечает в себе радости.
– Как ты прекрасен! – сказала княгиня. – Я знала, что ты будешь красавцем.
С этими словами она поцеловала его в обе щеки; он отвечал на эти поцелуи, но эта ласка походила не на выражение материнской и сыновней любви, а на приветствие двух царственных особ.
– Я – твоя мать, – продолжала княгиня холодным тоном; – но ты не можешь меня любить.
– Я думал о вас более чем о ком-либо в свете, – отвечал Деронда с нервной дрожью в голосе. – Вы больны, и я хотел бы быть вашим утешением.
– Я, действительно, больна, но ты не можешь облегчить моих страданий.
Она сразу оттолкнула его своим холодным тоном, и теперь он уже смотрел на нее с любопытством и изумлением, как на совершенно чуждое для него существо.