13.
О.Г. Галенковская - А.П. Чехову
1 января 1889 г.
С того дня, как Вы побывали в редакции "Родника" (перед Рождеством), Антон Павлович, меня не перестает (изредка) мучить мысль о моей грубости относительно Вас, и мне хочется объяснить Вам, как могло случиться, что я, видя Вас в первый (и, может быть, в последний) раз в жизни, резко и, что называется, "ни с того, ни с сего" заявила Вам, что Ваша "Степь" мне совсем не понравится, а "Огни" для меня темны29 и т.д. Я чувствую, что это было грубо, и если в Вашей памяти не осталось ни малейшего воспоминания об этом разговоре, то мне от этого не легче.
Видите ли, Антон Павлович, я для Вас - человек совершенно чужой и неизвестный. Вы же для меня - хорошо знакомый и очень симпатичный мне автор, за которым я слежу с большим интересом; увидев Вас, я очень обрадовалась, что Вы еще так молоды (я мысленно дала Вам 27-28 лет), - раньше я все боялась, что Вы один из тех вечно начинающих писателей, на которых и критики и читатели долго и упорно возлагают всевозможные надежды, так долго, что у "начинающего писателя" уже и волосы посеребрятся, а от них все чего-то ждут, пока, наконец, кто-нибудь не догадается, что ждать нечего и не закричит об этом во всеуслышание… Помню я, как подобные ожидания возлагались на Альбова, Макс. Белинского, Баранцевича; а теперь едва ли найдется такой наивный читатель или снисходительный критик, который согласился бы давать им новые отсрочки, - до того очевидно, что все три названные беллетриста - "отцвели, не успевши расцвесть", - отчего?.. Оттого ли, что талантом Бог обидел, оттого ли, что "придавила их бедность грозная" и разные другие угнетающие обстоятельства, в которых нет недостатка в нашей жизни, оттого ли, что заело их невежество, увы! имеющее много адептов среди не только "начинающих" беллетристов, но и среди успешно продолжающих свое дело… Как бы то ни было, ждать от них чего-нибудь больше того, что они совершили, нельзя. Теперь ждут от других - главным образом от Короленки и от Вас, и я жду вместе с другими, жадно читая все, что вы оба напишете.
Вы теперь поймете, Антон Павлович, что, переживая по поводу Ваших писаний самые разнообразные мысли и чувства, переживая все Вами написанное и напечатанное, я не могу относиться к Вам так, как отнеслись бы Вы ко мне, если бы встретили меня где-нибудь, т.е. как к человеку незнакомому и чужому; поэтому, когда Вы вошли к нам в редакцию (я продала Вам "Читальню") и сказали, что Вы - Чехов, я подумала с радостью: а, Чехов! Вот он какой! Мне вдруг захотелось сообщить Вам о моих читательских треволнениях, но это было невозможно и опять-таки было бы "ни с того, ни с сего…" Взволнованное состояние моей читательской души выразилось тем, что я сказала Вам несколько фраз, которые наверно показались Вам очень грубыми, так как всей внутренней работы, предшествовавшей им, Вы, конечно, не знали… О "Степи" собственно я сказала даже совсем не то, что хотела сказать. Помню я, что когда вышла 3-я книжка "Северного вестника" за прошлый год, многие из моих знакомых спрашивали меня при встрече:
- Читали вы "Степь" Чехова?
- Нет еще, а что?..
- Прочтите непременно, - прекрасная вещь, превосходная… Давно ничего подобного не было.
Но я почему-то долго не могла достать той книжки "Северного вестника", где была напечатана "Степь". Умер Вс. Гаршин.
- Слышали вы, - сообщал кто-то мне, - Гаршин накануне смерти весь день читал и перечитывал "Степь" и говорил: "Вот как надо писать!"
Тут уж я не могу больше ждать: добываю "Северный вестник", бегу домой, усаживаюсь у своего стола и принимаюсь читать… Дочитываю до конца: действительно, прекрасно - так ярки, осязательно живы картины степной природы, что просто забываешься - кажется, что сам едешь с обозом, лежишь на последнем возу вместе с Егорушкой и рассматриваешь типичные фигуры возчиков, которых, я думаю, можно нарисовать без "натуры", а только хорошенько перечитав те места рассказа, где они описаны. Картины природы действуют на душу почти так, как сама природа… Первое время после чтения "Степи" просто не хотелось о ней думать - хотелось сохранить подольше свежее чувство, которое "Степь" навеяла на душу… Но, увы! оно не сохранилось долго, да и не могло сохраниться - как хорошо ни описывайте природу, все-таки это будет только описание… Бывают удивительно хорошо сделанные фотографические портреты людей, но ни один портрет никогда не даст того непосредственного живого впечатления, как сам оригинал портрета… С описанием природы то же самое: как Вы ни изощряйтесь, а все-таки Ваше описание будет лишь мертвым портретом, оживить который доступно только человеку с сильным воображением, человеку впечатлительному больше обыкновенного (неудивительно, что Вс. Гаршин восхищался "Степью" - да к тому же ему хорошо был знаком оригинал, с которого Вы написали Вашу "Степь"); для большинства же читателей "Степь" будет просто скучна - я в этом совершенно уверена; я не хочу этим сказать, что писатель должен руководствоваться вкусами большинства - сохрани Бог!
Ты - царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум…30 и т.д.
Я хочу сказать, что нет смысла писателю заниматься ажурными работами, потому что читателям они ничего ровно не дают, кроме кратковременного и очень неглубокого наслаждения (да и то - немногим). Между тем среди всей этой ажурной работы то здесь, то там мелькают фигуры, которые, несмотря на то что они очерчены всего несколькими штрихами, - так, мимоходом и между прочим, - приковывают к себе внимание, например, идеалист Соломон: жалкая, смешная, кургузая фигурка, возбуждающая вместе с тем глубокое сочувствие и интерес к себе, - какую, в самом деле, потрясающую душевную драму должен был он пережить для того, чтобы сжечь свои шесть тысяч (ой, вей - мир!!) вместо того, чтобы сделать на них какой-нибудь "гешефт" и, может быть, разбогатеть со временем, как Варламов, который тоже мог начать с шести тысяч и даже с шести копеек… Откуда в несчастном жидке, выросшем в темной среде, сознание своего человеческого достоинства настолько ясное и сильное, что он открыто презирает людей, которым все кругом поклоняются, как некогда израильские предки Соломона поклонялись золотым идолам, пока Моисей не принес с горы Синайской заповеди "не творить кумиров"… И так жадно хочется знать всю историю Соломона во всех подробностях… Но, увы! автор "Степи" не любит долго оставаться на одном и том же месте, - бричка готова, надо ехать дальше… И вот уже Соломон, со своим идеализмом и кургузым пиджаком, исчезают в облаке пыли, которая поднялась из-под брички… Прощай, Соломон!..
Так же быстро появляются в сознании читателя и другие более или менее типичные лица и бесследно исчезают… "Вперед, моя история!.."31 И куда Вы только спешите?.. Не подумайте, однако, Антон Павлович, что я хочу читать Вам наставления: я уверена - говорю это совершенно искренно - что Вы несравненно умнее и образованнее меня. Вы ведь помните - я хотела объяснить Вам источник, откуда вытекла моя грубость относительно Вас; кроме того, я Вам передаю мои читательские размышления и чувства. Я очень боюсь за Вас, Антон Павлович, - боюсь, что Ваш способ писать быстро и как бы мимоходом обратится у Вас в привычку. Боюсь, что Вы спешите печататься, - что это так, меня в этом убеждают "Огни". Но, кроме того, я боюсь, что мое письмо слишком длинно, поэтому кончаю его.
Если Вам не лень, напишите мне два слова о том, не навела ли на Вас "сия эпистолия" жестокой скуки?.. Отвечайте на вопрос прямо. Каков бы ни был ответ, я заранее признаю его законность, так как полагаю, что ни один человек в мире не имеет права наводить на другого человека скуку, да еще смертельную!!
Я бы хотела еще кое-что сказать Вам об "Огнях", "Припадке"32 и проч…
О. Галенковская (Ольга Георгиевна)
14.
Ф.А. Червинский - А.П. Чехову
1891 или 1892 г.
<…> Когда я вспомню, что такая чертовски умная вещь, как "Скучная история", и не вызвала ничего, кроме 2-3-х никому не нужных замечаний, а "Степь" - бледных похвал описательной стороне, как будто в "Степи" мало людей, - мне делается смешно, что я обижаюсь за себя <…>
15.
А.И. Эртель - А.П. Чехову
25 марта 1893 г.
<…> Я долго не знал, а потому и не ценил Вас как писателя. Первое прочитал - "Степь", но несоразмерное нагромождение описаний, - правда, в отдельности очень тонких, - меня утомило и не заинтересовало Вами <…>
16.
Х.Н. Абрикосов - И.А. Абрикосову
27 января 1903 г.
<…> Льву Николаевичу лучше, и сегодня он сидит в кресле и занимается. Вчера вечером его прикатили в кресле с колесами в залу, и он долго сидел с нами за чаем.
Между прочим назвал четыре вещи Чехова, которые он хвалит: "Детвора", "Тоска", "Степь" и "Душечка" <…>
Письмо читательницы к А.П. Чехову. Автограф. РГБ. Москва