- О сыне своей жены - преимущественно. А что это ты с такой щепетильностью относишься к вопросам, связанным с моей семьей? Не будь ты таким близким соседом и будь я более мнительным - наши отношения легко могли бы принять довольно пикантную окраску… Ну, ну, не взвивайся сразу же. Ты знаешь, я не поэт, а ты… Ну, ладно. О чем бишь мы говорили? Ах да! - о моем сыне. Я так хорошо могу его представить. Ты потом сможешь сравнить, насколько сильна у меня фантазия и насколько верно она все отображает. С закрытыми глазами я вижу его как живого. Стройный, румяный, пухлые щеки. Нынешнее учащееся поколение ни в чем себе не отказывает. И богатые дядюшки не скупятся в своей роли меценатов… Белая тужурка, до горла застегнутая на все золотые пуговки, без единого пятнышка, без пылинки. Синие брюки в обтяжку и идеально начищенные сапоги. Любит порядок нынешняя молодежь. И времени у нее хватает думать о начищенных сапогах и белых платках. Свойства, необходимые для хорошей карьеры…
Зьемелис уже не пытается скрыть свой гнев. По обыкновению, снимает очки, протирает их пальцами и надевает снова. Стекла, конечно, тут же затуманиваются. Он весь подается вперед, и его близорукий взгляд, и вся поза придают ему довольно угрожающий вид.
- А я говорю: ты бредишь! Чистый бред. Если бы не мое сочувствие к тебе… не будь ты больной, я бы тебе сказал кое-что…
Берг прикрывает глаза, выражая на лице апатию, сменившую минутное возбуждение.
- В том-то и беда, что я больной. Калека. И как больного вы считаете нужным пичкать меня только особыми капельками. Что вы на самом деле думаете, этого вы не говорите. Это я сам должен догадываться - и догадываюсь лучше, чем вы предполагаете.
Зьемелис с трудом сдерживается. Сочувствие все-таки пересиливает возбуждение и гнев. Голос его снова становится спокойным и мягким. Только чуть-чуть дрожит.
- Тебя послушать, так ты живешь среди врагов или заговорщиков. Все строят против тебя какие-то козни. Разумеется, я не могу сказать о себе. Я здесь человек со стороны, не могу тебе ни помочь, ни повредить. Но к своим ты несправедлив. Тут я должен открыто сказать: к своей жене ты глубоко несправедлив. Больше, чем она тебе сделала добра, никто не смог бы сделать. И к своему сыну. Откуда у тебя такие низкие и необоснованные подозрения? Неужели ты уже не помнишь Валдиса - когда он был здесь два года назад?
- У моей жены с сыном сильные заступники. Только не ко времени. Я не жалуюсь и не обвиняю. Если ты так понял, то понял превратно. На что мне жаловаться? Я не из неблагодарных и не забываю ни единой крошки, упавшей мне с полного стола. Я не о себе - о них говорю. Наша молодежь должна быть более живой и глубокой, чем были мы. Сейчас время, когда на чаши весов брошены судьбы мира. Сейчас не время думать о карьере и лакированных сапогах. Вот здесь, - он хлопнул по своей книге на столике, - я попытался показать пути человеческой культуры в прошлом и предположительное ее направление в будущем. Молодежи предстоит там идти во главе всех. Но разве это поможет? Чем тут могут помочь слова, когда молодежь уходит в устройство своей личной жизни и думает только о карьере? Разумеется, не она, а мы сами больше в этом повинны. Это от нас она все впитала и усвоила… Ты не знаешь, куда это он собирается путешествовать?
- Откуда мне знать, если даже вы не знаете.
- Да, да - прости. У меня такое дурацкое предположение, что ты о нашей семейной жизни знаешь лучше моего… Я думаю: в Крым или на Кавказ. Чудесная природа и повеселее. Именно в такое время увеселения всего приятнее… когда на полях сражений миллионы схватились в смертельной битве, когда весь мир бурлит, как гигантский котел… Ты уже уходишь?
- Да, мне пора.
- Тогда, будь добр, подвези мой экипаж к окну. Оттуда хоть немножко виден мир.
Зьемелис легко подкатывает кресло к окну и уходит.
В соседней комнате он сталкивается с женой Берга. Красная от работы и кухонного жара. Нарядно одетая, бодрая и свежая. Радость ожидания дорогих гостей видны в ее серьезном лице и решительных движениях.
- Как он там? - И она кивком указывает на свою комнату. - Меня не звал?
Зьемелис, раздраженный и молчаливый, смотрит мимо нее. Потом протягивает ей пачку денег.
- Это тебе - последние. Вот мы и в расчете…
Она с какой-то злостью стискивает деньги в кулаке.
- Была нужда именно сегодня… - Она поворачивается и идет к мужу.
Берг смотрит в окно. Анна берет стул и присаживается к его ногам.
- Тебе не холодно? - Она пытается поправить плед вокруг ног, но отстраняется от раздраженного жеста.
- Скоро уже должны быть, - говорит Берг, не взглянув на нее… Голос у него куда суше и отчужденнее, чем когда он говорил с Льеной и Зьемелисом. Лицо точно такое же - замкнутое и безразличное, с восковой желтизной, какое-то высохшее. - Ты не знаешь, куда хоть они едут?
- Нет, об этом Валдис не писал. Ты же читал письмо.
- Да. Но я думал, что, возможно, он в другом… А, все равно. Это мне тоже ни к чему знать. В Ялту или в Пятигорск - все равно. Всюду хорошо… Хорошо, что ты зашла. Мне с тобой надо поговорить до их приезда… Скажи, а ты не хотела бы тоже поехать - ну, скажем, на какое-то время уехать отсюда?
Румянец на ее лице мгновенно потухает. Она инстинктивно выпрямляется. Настораживается, как косуля, услышавшая вдали подозрительный шорох.
Он замечает это. От него ничто не ускользнет, хотя он и смотрит мимо. И он криво усмехается.
- Только прошу тебя без околичностей и осторожностей. Я калека, но не больной, как полагает Зьемелис. Правду я могу перенести в любое время. Я бы и сам хотел, очень хотел бы, чтобы ты поехала с ними.
- Не говори глупости.
- Все-таки уклоняешься. А я было надеялся, что договоримся без долгих объяснений. Это же так необходимо и тебе и мне. Почему ты не можешь сказать прямо, что хотела бы поехать с ними?
- Ты только что сказал, что этого ты хочешь.
- Не отрицаю. Но пойми, что решится это только благодаря твоему желанию.
- Тогда я уже давно решилась.
Ее беспокойный взгляд на миг задерживается на его лице. Он явно недоволен, и ему не хочется говорить об этом.
- Зьемелис сегодня заплатил последние, так?
Анна кивает на стол, куда брошены деньги.
- Ну вот у тебя на книжке и девять тысяч. Это порядочный капитал. Широко жить ты не привыкла. Тебе довольно. Отдых ты за эти двадцать лет заслужила. Немножко жизни, немножко солнца. Надо пользоваться временем, пока есть сила, здоровье и радость жизни. Ты должна поехать с Валдисом.
- Должна… Вечно этот императив. А как же ты один?
Он морщит лоб от иронии, которая явно слышна в ее голосе.
- Ах, позволь уж мне как-нибудь управиться самому! И потом - мне поможет Льена.
- Значит, вот зачем нам приспичило взять эту Льену, хотя она совсем не нужна! Может быть, поэтому мне и эти деньги за аптеку надо было каждый раз аккуратно нести в кассу?
Берг кивает.
- Ведь ты же не считала меня таким деспотом, который решил на всю жизнь приковать тебя к инвалидному креслу. Загубить цветущую жизнь из-за этих бренных останков! Не отрицаю, я эгоист - как все уроды и калеки. Но не мерзавец! Так плохо обо мне ты не должна думать. Мне жаль только, что я не мог раньше тебя освободить. Что так долго тебя изнурял. Но ты прости. С кем судьба поступила безжалостно, те еще безжалостнее поступают с другими.
Своими чистыми, полными боли и блеска глазами она долго смотрит на мужа. И улыбается так, что у того мурашки пробегают по спине.
- Кончим эту пустую болтовню. Скоро гости приедут.
Она встает и разглаживает свое платье.
- Ты не хочешь! Нет? Ну, тогда я хочу. Пойми, мне нужно хоть какое-то искупление за то преступление, которое я совершил, так долго терзая тебя. Теперь, когда ты материально обеспечена, я могу искупить хотя бы часть своей вины. Я так хочу!
Он отворачивается еще больше. Не может вынести этих глаз, которые убивают его своей чистотой.
- Я тебе надоела? Я для тебя такая плохая? Ты хочешь от меня избавиться?
И тут она замечает влагу в его твердо-стальных глазах. У нее и у самой слезы в глазах, но она улыбается, с безграничной жалостью глядя на мужа. Ждет, что он ответит. И чем тяжелее в ней внутренняя борьба, заметная по морщинкам возле рта и на лбу, тем больше наполняются слезами ее глаза и улыбка делается сердечнее.
Но он уже справился со своим внутренним состоянием. Глаза у него по-прежнему холодные и голос сухой и отчетливый.
- Если тебе так угодно - да. Надоела. Ты думаешь мне помочь, а только мешаешь. Так нам обоим будет лучше. Теперь, когда ты материально независима…
- Да, да… - говорит она, оскорбленная до глубины души. Голос ее слегка дрожит от обиды и боли. - Моим желанием всегда было стать материально независимой от тебя. Мое единственное желание. Я скопила большой капитал.
Она берет со стола сберегательную книжку и сует ему в руки.
- Посмотри, посмотри! Там не только то, что Зьемелис платил за аптеку. Благодаря всяким мелким сбережениям я сколотила сумму куда более значительную. Копейку к копейке складывала, пока наконец не стала богатой и независимой от тебя. Все эти двадцать лет я больше ни о чем и не думала.
Берг протягивает книжку обратно.
- Нет, ты посмотри. Тогда увидишь, что мы думаем об одном.
Он нехотя перелистывает книжку. Пальцы какие-то нервные. Толстые листочки похрустывают под ними.
- Что это значит? Я вижу, пятьсот рублей на первой странице. Да и те потом сняты. Только двадцать пять копеек осталось. А дальше - пусто… Где же остальные деньги?
Она смеется сквозь слезы.
- Да, да, спроси, где остальные. Нет! Двадцать пять копеек - вот мой капитал.