Они вытолкнули его вперед. Он, дрожа, стоял перед Ван-Луном, и голые его колени стукались друг о друга. Это был высокого роста, румяный, нескладный парень, передние зубы сильно выдавались у него над нижней губой, и глаза были сонные и круглые, словно бычьи. Но Ван-Лун не пожалел его. Он ударил работника по щекам, вырвав зонтик у рабыни и начал колотить им по голове работника. И никто несмел остановить Ван-Луна, чтобы гнев не вошел ему в кровь и не стал бы для него отравой. И деревенщина переносила это покорно, всхлипывая потихоньку и втягивая воздух сквозь зубы.
Тут Чин застонал на постели, куда его положили, и Ван-Лун бросил зонтик и закричал:
- Он может умереть, пока я колочу этого олуха!
Он сел рядом с Чином, взял его руку и держал ее: она была легкая, сухая и маленькая, как опавший дубовый лист, и трудно было поверить, что в ней течет кровь. Но лицо Чина, всегда бледное и желтое, теперь потемнело и покрылось пятнами, потому что вся его скудная кровь прилила к голове.
Его полуоткрытые глаза были застланы пеленой и не видели, и дыхание стало прерывистое. Ван-Лун наклонился к нему и сказал громко на ухо:
- Я здесь. Я куплю тебе гроб почти такой же, как у моего отца.
Но уши Чина были наполнены кровью, и он ничем не показал, что слышит Ван-Луна. Он тяжело дышал и умер, не приходя в сознание.
Когда он умер, Ван-Лун наклонился над ним и заплакал, как не плакал над собственным отцом. Он заказал самый хороший гроб, нанял священников для похорон и шел за гробом, облачившись в белый траур. Он заставил даже старшего сына носить белые повязки на щиколотках, словно умер близкий родственник, хотя сын жаловался и говорил:
- Он был только старший из слуг, и не годится носить траур по слуге.
Но Ван-Лун заставил его носить траур три дня. И если бы это зависело только от Ван-Луна, он похоронил бы Чина за стеной, где лежали его отец и О-Лан. Но сыновья не хотели этого, жаловались и говорили:
- Неужели нашей матери и деду лежать рядом со слугой? И нам тоже, когда мы умрем?
Тогда Ван-Лун похоронил Чина у входа в ограду, потому что не мог спорить с ними и хотел покоя в доме на старости лет. Он утешился тем, что сделал, и сказал:
- Что же, так и следует, потому что он всегда охранял меня от всякого зла.
И он завещал сыновьям похоронить его рядом с Чином, когда он умрет.
Теперь реже, чем когда-либо, Ван-Лун ходил осматривать свои земли, потому что без Чина ему было тяжело ходить одному, и он устал от трудов, и кости у него ныли, когда он ходил по неровным полям. И он сдал в аренду почти всю свою землю; а люди брали ее охотно, так как было известно, что это хорошая земля. Но Ван-Лун не хотел и слышать о продаже хотя бы пяди земли и только сдавал ее по условленной цене не дольше, чем на год. Так он чувствовал, что она вся его и все еще у него в руках. Он приказал одному из работников с женой и детьми жить в деревенском доме и заботиться о двух стариках, нашедших забвение в опиуме. И, поймав пытливый взгляд младшего сына, он сказал:
- Ну, ты можешь перебраться со мной в город, и дурочку я тоже возьму: она будет жить вместе со мной на моем дворе. Теперь, когда Чина не стало, бедной дурочке будет худо: некому ей будет пожаловаться, что ее бьют или плохо кормят. И некому учить тебя всему, что касается земли, теперь, когда Чина не стало.
И Ван-Лун взял младшего сына и дурочку с собой и после того редко оставался подолгу в деревенском доме.
Глава XXX
Теперь Ван-Луну казалось, что ему нечего больше желать в жизни: можно было сидеть на солнце рядом с дурочкой, курить трубку и наслаждаться покоем, так как землю его обрабатывают и деньги идут ему в руки без всякой заботы.
Так это и могло бы быть, если бы не его старший сын, который не довольствовался тем, что все идет благополучно, а хотел большего. Он пришел к отцу и сказал:
- Нам нужны для этого дома разные вещи, и не следует думать, что мы можем считаться знатной семьей только потому, что живем на этих дворах. До свадьбы моего брата осталось только шесть месяцев, а у нас недостает стульев, чтобы усадить гостей, недостает чашек, недостает столов, всего недостает в этом доме. А кроме того, позор, что гостям придется проходить через большие ворота и через всю эту толпу простонародия, от которой только шум и дурной запах. А когда брат женится и у нас с ним будут дети, то нам самим понадобятся передние дворы.
Ван-Лун посмотрел на сына, стоявшего перед ним в красивой одежде, и, закрыв глаза, проворчал, сильно затянувшись трубкой:
- Ну, чего тебе, чего еще?
Молодой человек видел, что он уже надоел отцу, но сказал упрямо, слегка повысив голос:
- Я говорю, что нам нужны передние дворы и нам нужно все, что подобает семье с такими деньгами и с такой хорошей землей, как у нас.
Тогда Ван-Лун проворчал, не выпуская трубки изо рта:
- Земля моя, а ты к ней ни разу не приложил рук.
- Отец мой! - закричал молодой человек, - ты сам хотел, чтобы я стал ученым, а когда я стараюсь вести себя, как подобает сыну землевладельца, ты бранишь меня и хочешь сделать из нас с женой каких-то батраков.
И молодой человек отвернулся стремительно, сделав вид, что хочет разбить голову об искривленную сосну, которая росла посреди двора.
Ван-Лун испугался, как бы молодой человек не повредил себе, потому что он всегда был горячего нрава, и закричал:
- Делай, как хочешь, делай, как хочешь, только оставь меня в покое!
Услышав это, сын быстро вышел, боясь, как бы отец не передумал, и был очень доволен. Нимало не мешкая, он купил столы и стулья из Сунчжоу, резные и гнутые, и занавеси из красного шелка, чтобы повесить их над входом, и вазы, большие и малые, и купил изображения многих прекрасных женщин, чтобы повесить их на стены, и привез диковинные скалы, чтобы украсить ими свой двор, как украшают дворы на Юге, и над всем этим он хлопотал много дней.
Со всей этой возней и хлопотами ему приходилось много раз на дню проходить через передний двор, и, проходя мимо простого народа, он задирал нос, потому что терпеть его не мог. И жильцы во дворе смеялись ему вслед и говорили:
- Он забыл, как пахнет навоз на дворе у его отца!
Но все же никто не осмеливался сказать ему это в лицо, потому что он был сын богача.
Наступил праздник, когда пересматривается и назначается вновь арендная плата, и эти простые люди узнали, что плата за комнаты и дворы, где они живут, очень повысилась, потому что кто-то другой соглашается платить больше, и им пришлось съехать со двора. Потом они узнали, что это сделал сын Ван-Луна, хотя он был хитер и, ничего не сказав им, письменно договорился об этом с сыном старого Хуана, который жил в этим краях; а этот сьн старого господина заботился только о том, как бы получить за свой дом побольше денег.
Простому люду пришлось выбираться, и они выбирались с бранью и жалобами на то, что богачи могут делать, что хотят. Они собрали свой жалкий скарб и ушли, полные злобы, и ворчали, что придут когда-нибудь обратно, как приходят бедняки, когда богачи становятся слишком богаты.
Но ничего этого не слышал Ван-Лун, потому что он был на внутренних дворах и выходил редко: он спал, ел и отдыхал на старости лет, и поручил это дело старшему сыну. А сын его позвал плотников и искусных каменщиков, и они поправили комнаты и лунные ворота, разрушенные простонародьем; и он снова выкопал пруды и купил пятнистых и золотых рыбок, чтобы пустить их туда. И когда все было готово и украсилось, насколько он понимал красоту, он посадил лотосы, и лилии в прудах, и индийский бамбук с красными ягодами, и все другое, что он мог припомнить из виденного им на Юге.
Жена его вышла посмотреть, что он сделал, и они вдвоем прошлись по всем дворам и комнатам, и она говорила, что недостает того-то и того-то, и он внимательно прислушивался к ее словам, чтобы все это исправить.
Люди на городских улицах услыхали обо всем, что сделал сын Ван-Луна, и стали говорить о том, что делается в доме Хуанов теперь, когда там снова живет богач. И люди, которые звали его "Ван-крестьянин", теперь стали звать его "Ван-воротила", или "Ван-богач".
Деньги на все это уходили из рук Ван-Луна, и он сам не знал, когда и сколько истрачено, потому что приходил старший сын и говорил:
- Мне нужно сто серебряных монет.
Или:
- Вот хорошие ворота. Починка обойдется совсем дешево, и они будут, как новые.
Или:
- А вот здесь нужно поставить длинный стол.
И Ван-Лун курил и отдыхал, сидя во дворе, и отдавал ему серебро, монету за монетой, потому что он без труда получал серебро с земли после каждого урожая, когда бы оно ему ни понадобилось, и ему не жаль было с ним расставаться.
Он так и не узнал бы, сколько дает, если бы его средний сын не пришел к нему во двор однажды утром, когда солнце едва поднялось над стеной, и не сказал:
- Отец мой, разве не будет конца этому швырянью деньгами? Да и к чему нам жить во дворце? Если бы эти деньги отдать в рост из двадцати процентов, они принесли бы немало серебра, - а какая польза от всех этих прудов и цветущих деревьев, которые не приносят даже плода, и от всех этих никчемных лилий?
Ван-Лун видел, что братья еще будут ссориться из-за этого и сказал торопливо, чтобы его оставили в покое:
- Ведь это все в честь твоей свадьбы.
Тогда молодой человек ответил, улыбаясь кривой и вовсе невеселой улыбкой:
- Странно, что свадьба стоит в десять раз дороже невесты. Ведь это наше наследство, которое должно быть поделено между нами, когда ты умрешь, тратится теперь зря ради того только, чтобы тешить гордость моего старшего брата.