Олмэйр, распустив рабочих на дневной отдых, быстро бежал через двор с маленькой дочкой на плече, торопясь в тень своей веранды. Он опустил сонного ребенка на широкое сиденье качалки, подложив подушку, вытащенную из гамака, и некоторое время смотрел на него нежными и задумчивыми глазами. Ребенок, усталый и горячий, неловко двигался, зевал и смотрел на него туманным взглядом дремотного утомления. Олмэйр поднял с пола сломанный веер из пальмовых листьев и стал осторожно обмахивать разгоряченное личико девочки. Ее веки вздрогнули, и Олмэйр улыбнулся. Ответная улыбка на миг оживила ее отяжелевшие глаза, вырыла ямочку в мягком очертании щеки; потом веки вдруг опустились, раскрытые губы издали долгий вздох и она заснула глубоким сном с улыбкой, не успевшей еще сойти с лица.
Олмэйр тихо отошел, взял одно из деревянных кресел, поставил его у перил и сел со вздохом облегчения. Он оперся локтями о перекладину и, опустив подбородок на сжатые руки, устремил рассеянный взор на реку, на пляску солнца по бегущим водам. Мало-помалу лес на том берегу уменьшался, словно опускаясь ниже уровня реки. Очертания колебались, утончались, растворялись в воздухе. Теперь перед его глазами была только сплошная волнующаяся синева, большое, пустое небо, темнеющее по временам… Куда девалось солнце… Глаза закрывались, открывались, закрывались снова.
- Олмэйр!
Он вздрогнул всем телом и выпрямился, обеими руками схватившись за перила и растерянно мигая.
- Что? Что такое? - бормотал он, озираясь, j - Я здесь, Олмэйр, внизу.
Полуподнявшись, Олмэйр посмотрел через перила и снова опустился, тихо свистнув от удивления.
- Привидение, ей-богу! - воскликнул он про себя.
- Будете вы меня слушать или нет? - продолжал снизу сиплый голос, - Можно мне подняться, Олмэйр?
Олмэйр встал и оперся руками о перила.
- Не смейте! - сказал он тихо, но внятно. - Не смейте! Ребенок спит здесь. И я не желаю ни слушать вас, ни говорить с вами.
- Вы должны меня выслушать. Дело важное.
- Не для меня, я полагаю.
- Нет. Для вас. Очень важное.
. - Вы всегда были лгуном, - помолчав, снисходительно ответил Олмэйр. - Всегда! Я помню прежнее. Иные считали, что нет человека тоньше, чем вы, но меня вам не удалось провести. Не совсем. Я никогда не верил вам вполне, мистер Виллемс.
- Я признаю вашу высокую проницательность, - ответил Виллемс с презрительным нетерпением. - Выслушав меня, вы ее лишний раз обнаружите. Вы пожалеете, если откажетесь.
- Ах, шутник вы этакой! - насмешливо сказал Олмэйр. - Ну, так и быть, идите наверх. Идите, только не шумите там, внизу; вы, чего доброго, схватите солнечный удар и умрете у моего порога. Я не охотник до трагедий. Идите!
Не успел он договорить, как голова Виллемса показалась над уровнем пола, затем стали постепенно подниматься плечи и, наконец, он предстал перед Олмэйром во весь рост, - переодетый призрак некогда довереннейшего агента самого богатого из коммерсантов на островах. На нем была запачканная и изодранная куртка; ниже пояса он был одет в изношенный и полинялый саронг. Когда он сбросил шляпу, показались его длинные, лохматые волосы, прилипшие клочьями к потному лбу и свисавшие на глаза, которые глубоко мерцали в своих впадинах, словно искры в черной золе потухшего костра. Неопрятная борода торчала из провалов его загорелых щек. Рука, которую он протянул Олмэйру, была неуверенна. Когда-то твердый, теперь увядший рот свидетельствовал о душевных страданиях и физическом истощении. Он был бос. Олмэйр следил за ним спокойно и хладнокровно.
- Так, - проговорил он, не принимая протянутой руки Виллемса, которая немедленно опустилась.
- Я пришел… - начал было Виллемс.
- Это я вижу, - перебил его Олмэйр. - Вы бы меня не огор чили, если б и не доставили мне этого удовольствия. Вы отсут ствовали пять недель, если не ошибаюсь. Я отлично без вас об ходился. Теперь вы снова здесь, и вид У вас не из привлекатель ных.
- Дайте же мне сказать! - воскликнул Виллемс.
- Не орите так. Вы не в лесу с вашими… друзьями. Здесь дом культурного человека. Белого человека. Поняли?
- Я пришел… - снова начал Виллемс, - я пришел ради вашего и моего блага.
- У вас такой вид, как будто вы пришли ради хорошего обеда, - откликнулся невозмутимый Олмэйр. Виллемс безнадежно махнул рукой. - Разве они вас плохо кормят, - продолжал он хладнокровно издеваться, - эти, как их звать, эти новые ваши родственники? Старый слепой мошенник, наверное, в восторге от вас? Вы знаете, это был главный разбойник и убийца в этих морях? Скажите, вы поверяете друг другу свои тайны? Скажите - ка мне, Виллемс, убили вы кого-нибудь в Макассаре или только стащили что-нибудь?
- Это неправда! - разгорячился Виллемс. - Я только брал в долг… Они все врут… Я…
- Ш-ш!.. - остановил его Олмэйр, указывая взглядом на спящего ребенка, - Так, значит, вы воровали, - продолжал он с тихим ликованием, - Я так и думал, что было что-нибудь в этом роде. А здесь вы воруете опять?
В первый раз Виллемс поднял глаза на Олмэйра.
- Да не у меня. Я-то ничего не потерял, - продолжал Олмэйр с насмешливой торопливостью, - Но эта девушка. Ведь вы ее украли. Вы не заплатили за нее старику. Ведь теперь это уже не его добро?
- Перестанете вы, Олмэйр?
Что-то в тоне Виллемса заставило Олмэйра остановиться. Он посмотрел внимательнее на стоящего перед ним человека и не мог не возмутиться его внешним видом.
- Олмэйр, - продолжал Виллемс, - выслушайте меня. Если вы человек, вы меня выслушаете. Я страдаю ужасно - и из-за вас.
Олмэйр приподнял брови.
- В самом деле? Как так? Вы бредите, - небрежно сказал он.
- Ах, да вы же ничего не знаете, - прошептал Виллемс. - Она ушла. Ушла, - повторил он, со слезами в голосе, - ушла два дня тому назад.
- Не может быть! - воскликнул изумленный Олмэйр. - Ушла! Я об этом ничего не слышал. - Он разразился сдержанным смехом. - Вы ей успели наскучить? Знаете, это не делает вам чести, почтеннейший мой соотечественник.
Виллемс, как будто не слыша его, прислонился к одной из колонн, поддерживающих крышу, и смотрел на реку.
- Вначале, - прошептал он мечтательно, - моя жизнь была подобна виденью рая или ада, уж не знаю чего. Но с той поры, как она ушла, я знаю, что такое гибель, что такое мрак. И я шаю, что значит быть заживо разорванным на куски. Вот что я чувствую.
- Вы можете вернуться и снова жить у меня, - холодно сказал Олмэйр. - Как-никак Лингард, которого я называю своим отцом и уважаю, как отца, оставил вас на моем попечении. Вам было угодно уйти. Прекрасно. Теперь вы желаете вернуться. Пусть будет так. Я вам не друг. Я действую за капитана Лингарда.
- Вернуться? - возбужденно повторил Виллемс, - Вернуться к вам и бросить ее? Вы думаете, я сошел с ума? Без нее! Да что вы за человек, наконец! Думать, что она двигается, живет, дышит, и не на моих глазах. Ведь я ревную ее к ветру, который се обвевает, к воздуху, которым она дышит, к земле, которую ласкают ее ноги, к солнцу, которое видит ее сейчас, пока я… Я не видел ее уже два дня - два дня.
Сила его чувства произвела на Олмэйра некоторое впечатление, но он сделал вид, что зевает.
- Вы меня изводите, - проворчал он, - Почему вы пошли не за ней, а сюда?
- Почему?
- Вы не знаете, где она? Она не может быть далеко. Ни одно туземное судно не выходило из этой реки вот уже две недели.
- Нет, не далеко. Я скажу вам, где она. Она в усадьбе у Лакамбы.
И Виллемс пристально посмотрел на Олмэйра.
- Фью! Паталоло ничего не давал мне знать об этом. Странно, - сказал Олмэйр в раздумье. - А вы боитесь этой сволочи? - прибавил он, помолчав.
- Я - бояться?
- Тогда, вероятно, забота о вашем достоинстве мешает вам отправиться за ней туда, мой высокомерный друг? - спросил Олмэйр с насмешливым вниманием. - Как это благородно с вашей стороны!
Наступило короткое молчание; затем Виллемс сказал спокойно:
- Вы - дурак. Я бы охотно ударил вас.
- Это не страшно, - небрежно ответил Олмэйр, - для этого вы слишком слабы. У вас вид изголодавшегося человека.
- Я как будто ничего не ел эти два дня, а может быть, и дольше - не помню. Да это и не важно. Во мне тлеют горячие уголья, - произнес Виллемс. - Посмотрите. - И он обнажил руку, покрытую свежими рубцами. - Я сам кусал себя, чтобы заглушить этой болью огонь, который горит вот тут!
Он сильно ударил себя кулаком в грудь, пошатнулся от соб ственного удара, свалился на близ стоящий стул и медленно за крыл глаза.
- Отвратительная рисовка! - бросил Олмэйр свысока. - И что в вас находил отец? Вы так же достойны уважения, как куча мусора.
- И это вы смеете так говорить! Вы, продавший свою душу за несколько гульденов, - устало проговорил Виллемс, не от крывая глаз.
- Нет, не так дешево, - сказал Олмэйр, но в смущении остановился. Вскоре, однако, он овладел собой и продолжал: - Но вы, вы потеряли свою душу ни за что ни про что; швырнули ее под ноги проклятой дикарке, которая сделала вас тем, что вы теперь, и которая убьет вас очень скоро своей любовью или своей ненавистью. Вы только что говорили про гульдены. Вы подразумевали, вероятно, деньги Лингарда. Так вот, что бы я ни продал и за сколько бы ни продал, вы - последний человек, которому я позволю вмешиваться в мои дела. Даже отец, даже капитан Лингард, и тот не захотел бы теперь дотронуться до вас даже щипцами; даже десятифутовым местом…
- Олмэйр, - решительно сказал Виллемс, вставая, - я хочу открыть торговлю в этих местах. И вы меня устроите. Мне требуется помещение и товар, может быть, немного денег. Прошу вас дать мне и то и другое.