Так и сделал. Попросился перевезти меня бесплатно; к счастью, паромщики оказались людьми нежадными. На другом берегу зашагал уже открыто, по большой дороге. А дальше опять в ауле переправа, снова вернулся на правый берег. Отдохнул, иду. К вечеру добрался до многолюдного аула, с базаром. Но только базар уже закрылся. Я не осмелился идти ночевать в чайхану, стоял посреди пустого базара, и вдруг - сам не знаю почему - кинулся вслед за единственным проезжим, который спешил домой верхом на ишаке:
- Дяденька… Нельзя ли у вас переночевать?
Человек остановился, оглядел меня, а я - его. Это был средних лет дайханин, по виду небогатый.
- А ты кто? - спросил он, и голос показался мне приветливым.
- Поденщик я. В одном месте рассчитался, снова иду работы. Сам нездешний…
….- Что же… - незнакомец помедлил. - Может, у меня поработаешь? Сын у меня болеет, а время весеннее…
Человек этот мне чем-то нравился, и я тотчас согласился. Работа оказалась тяжелой да и непривычной - землю ведь я никогда прежде не пахал; платил хозяин тоже не особенно щедро. Сам был только что не бедняк. Жилось, однако, мне у него совсем неплохо; он был человек незлобивый, кроткий. Решил я здесь немного отдохнуть, денег заработать, а потом все-таки податься в родные места. Но не сбылись мои мечты…
Однажды (недели три уже миновало) я с хозяином работал на поле неподалеку от переправы через арык. Сюда обычно ходили по воду женщины со всего аула. Ходили всего по одной, по две-три, а тут явились девушки целой гурьбой. И в первый же миг заметил я среди них одну; была она чуть повыше всех остальных, потому, наверное, и приметить оказалось легко. А как приметил да еще раз глянул, вижу: красавица такая, что и не описать… Разом и навек завладела она моим сердцем. Шестнадцать ей тогда исполнилось… В тот раз и она заметила, что глазею я на нее, забыв про все на свете. А неделю спустя вновь мы с ней увиделись издалека - на свадьбе. Тут уж глазами все сумели друг другу сказать. Понял я: нет мне жизни без этой девушки, в ней - моя судьба. Забыл и думать о том, чтобы отправиться в родные края. Разузнал, чья она дочь. Оказалось: дочь данханина по имени Анна; у него земли - кошмой покрыть можно, и на дворе всего один старый ишак. А мне - хоть бы что? Сваху нанять мне было не по средствам, и я решил сам отправиться в дом к моей избраннице, переговорить в открытую с ее отцом. Так и сделал, собравшись с духом, выбрал момент, когда старик оказался дома, явился и все ему выложил.
- Что ж, братец, спасибо за честь, - помолчав с минуту, ответил мне Анна, он был болезненный, добрый.
- Только сам видишь: бедный у нас дом… Если с дочерью моей вы по душе придетесь друг другу, - поженитесь, а пока перебирайся к нам и живи. Станешь мне за сына, работать вместе будем. По чужим дворам к чему тебе скитаться?
Я, конечно, с радостью согласился. У прежнего хозяина заработал несколько монет. Пошел, сказал, что работать больше не стану, получил причитающееся - и к вечеру перебрался на новое место.
В самом деле, бедно жил Анна-ага. Я быстро вскопал его меллек, засеял, а дальше что? Сил хоть отбавляй. И опять стал ходить по людям, а заработанное приносил домой. Старик Анна и его старуха - звали ее Полистан - скоро полюбили меня, будто родного, я тоже привязался к ним. И Мерием, любовь моя, взрослела и хорошела у меня на глазах.
Прошло несколько месяцев. Я опять сказал старику Анна о своем твердом намерении жениться на Мерием. Теперь уже нас помолвили по закону. Стали готовиться к свадьбе. Хорошо, что здоровьем я не был обижен, хотя и вырос в неволе. Начал работать изо всех сил, подкупили для свадьбы денег, купили рису, барана… Свадьба, что и говорить, вышла небогатая, но уж радость была для мена с Мерием и для стариков тоже!
Так на чужбине обзавелся я семьей. В жизни-то моей ничего не изменилось: работал на поле Анна-ага, еще больше ходил по найму… Вот этот самый домик, где я и сейчас живу, остался нашей семье от Анна-ага, моего покойного тестя.
А помер он два года спустя после нашей свадьбы. Занемог, дня четыре лежал да охал - и нет его… Похоронили с почетом, а ради этого пришлось нам продать единственного осла. Что поделаешь?
Работали мы теперь втроем - теща крепкая еще была, и вскоре выправились, даже корову купили. Потом она теленка принесла. И стал я задумываться: а что если денег подзаработать да все имущество распродать - ведь можно купить верблюдов и со всей семьей переехать на мою родину, которую я не мог забыть… Отца и мать разыщу…
Своими мечтами я поделился сперва только с Мерием; а она во всем со мною соглашалась. Но не вышло по-задуманному: нежданная смерть сразила старушку Полистан. Снова похороны, расходы… Отложить пришлось сборы ко мне на родину до лучших времен.
Потом случилось совсем непредвиденное. Как-то под вечер осенью сидели мы с женой в доме за ужином - вдруг слышу у двери тяжелые чьи-то шаги. Вышел я, гляжу: старик изможденный, ободранный весь, жалкий, не иначе, откуда-то издалека приплелся, да и горе у него тяжкое. И этот старик-чужестранец вдруг кидается мне на шею:
- Сыночек! Надежда, радость моя… Наконец-то!.. Живой…
Оказалось, это мой отец. От радости он вконец ослаб, даже говорить не может. Успокоился немного, рассказал все по порядку. Оказывается, моя мать умерла вскоре после набега хивинцев, когда меня увезли, - не перенесла тяжкого горя. И отцу свет сделался не мил. Еще помыкался он в разоренном нашем ауле, ни к чему душа не лежит, руки опускаются… Решил отправиться на чужбину, отыскать своего сына, единственную в жизни опору и надежду. Значит, меня. Люди в наших местах издавна знали, какими путями хивинцы угоняют пленников, где потом распродают их на невольничьих базарах. Случалось и прежде, что иные отыскивали своих близких, выкупали из рабства, вместе на родину возвращались. Темп же путями отправился и мой отец. Шел пешком, батрачил, с караванами пересек Каракумы. В Хиве удалось разыскать земляков. Года два, наверное, скитался по аулам и городам, пока посчастливилось: встретил Эргеша, от него узнал, что продали меня в Бухару. Еще с год пробирался в здешние места, спрашивая по пути, нет ли где чужеземцев, невольников, - и наконец напал на мой след, люди подсказали, а потом и прямо вывели к моему дому. Точно в сказке!
В дальнейшем жизнь моя шла, как у всех здешних дайхан. Бедный отец мой прожил недолго, от перенесенных лишений заболел и скончался у меня на руках. Один за другим родились у нас с Мерием ребятишки. Первенца-мальчика мы назвали Гельды, в честь моего друга. Ты, внучек, - сын моего первенца. Второго мальчишку назвали Аманом. Еще было у нас два сына и две дочери, но все поумирали маленькими. Незаметно подросли, окрепли Гельды с Аманом, стали ходить на заработки - подпасками нанимались, батрачили, арыки чистили.
Ну, а там время подошло, женили мы сыновей одного за другим. Теперь уже вон сколько у меня внучат, и я все еще держусь, будто старый карагач. И никому я еще не рассказывал, как попал в здешние места; тебе вот первому рассказал. Невольников, чужестранцев так называют: привезли, мол, в лошадиной торбе. Вот и злая тетка Кызларбеги тебя обозвала, унизить хотела, оскорбить…
Неласковое утро жизни
Дедушка умолк и долго лежал, не издавая ни звука. Потом тихонько протянул руку, погладил меня по голове:
- Ягненочек ты мои!.. Не приведи аллах никому из моих потомков пережить то, что мне было сужлено.
Я придвинулся к нему вплотную, прижался к теплому боку:
- А скажи, дедушка, ты ведь знаешь, что у Дурлы-бая есть подпаски Бекджик и Реджеп… Они сироты, на бая работают день и ночь, а сами вечно голодные да в лохмотьях… Их, значит, тоже в лошадиной торбе привезли? Мальчишки хорошие, никого не обижают…
- Нет, милый, нет, - и старик горестно вздохнул, перевернулся со спины на бок, лицом ко мне - Бекджик и Реджеп родом здешние. Они даже родственники бая… Их покойный отец Аллаберен доводился Дурды-баю старшим братом. Замечательный это был человек - добрый, приветливый, с открытой душой! Все любили его, и сам он ни для кого ласкового слова не жалел, даже для таких бессердечных, как младший братец его. Никого никогда, бывало, не обидит, если даже иного вовсе не уважает, а сыновья, выходит, в него… Бедняжка Аллаберен всегда помогал каждому, щедро делился всем, что имел. Правда, имел он немного, беззаботный был человек, на пропитание раздобудет - и ладно. Такие люди - добрые, щедрые да ласковые - на свете долго не живут, это уж точно… Так и Аллаберен: коротким оказался его путь в этом мире. Следом умерла и жена, сыновей осиротевших, как водится, отдали родственнику - Дурды. Тот и все небогатое хозяйство покойного прибрал к рукам. А племянников обратил в батраков, хуже чем рабами помыкает несчастными…
- Как, значит, они племянники Дурды-бая?! - у меня даже в горле перехватило от изумления, обиды, гнева. - Да неужели сердца у него нет? С родными, с детьми своего же брата…
- Запомни, Нобат, - дед приподнялся на локте: - Запомни, бай не сделался бы баем, если бы жалел бедняков, вдов, сирот! Деньги, добро для него дороже всего на свете, что там дети родного брата… А богатства не наживешь, если не обманешь слабого, не заставишь его отдавать свои силы. Только чужим трудом да грабежом богатеют, навсегда запомни это, ягненок мои!..
Я долго еще молчал, лежал с широко раскрытыми глазами, пораженный всем, что услыхал. Уже и петухи прокричали.
- Иди-ка теперь ложись, милый, - старик перевернулся на спину. - Да и меня ко сну клонит.
Мать спала, но сразу проснулась, едва я закрыл дверь кибитки:
- Нобат? Долго же вы с дедом… Небось, он тебе порассказал… А теперь засыпай да не вертись. Давно уж пора.
- Хорошо, мама…