- Молчи, если хочешь остаться живым! - прохрипел кто-то над моим ухом. По произношению я понял: это не беширцы. Все равно, местные. Враги, теперь сомнения не оставалось. Значит - смерть? Я не мог поверить, что не осталось никакой надежды на спасение.
От мерного шага лошади, стянутый до боли веревками, я впал в тяжелое забытье. Ехали долго, уже не по дороге - по песку. Наверное, к Чукурча, где Сапару назначена встреча с вражеским посланцем?
Наконец остановились. Послышался приглушенный говор, мне почудился запах дым от костра. Меня сбросили на песок. Значит, в пустыне. Прохладный песок освежил меня, я не заметил, как уснул.
… Меня пнули сапогом в бок, и я спросонья рванулся в ярости и недоумении - что это?! Веревки врезались я запястья и лодыжки. Глаза крепко завязаны. Сразу все сообразил.
- Поставьте. Глаза развязать! - проговорил кто-то гнусавым голосом, и голос этот показался мне знакомым. Тотчас сильные руки подхватили меня, ножом разрезали путы на ногах, сорвали с глаз повязку. Солнце поднималось над барханами, вдали стояли с десяток юрт. Рядом на кошме, поджав ноги, восседал обрюзгший редкобородый человек. Курбан-бай, я сразу его узнал. В стороне - бандиты, вооруженные кто чем. У двоих поближе - одиннадцатизарядки. Трое у меня за спиной.
- Здоров ли, славно ли почивал, дорогой гость? - все так же гнусаво, с насмешкой в голосе, сверля меня взглядом злых, заплывших жиром глазок, заговорил Курбан. - Уж извини, если мои джигиты немного тебя помяли, веревками кожу понатерли. Иначе ведь ты, красный начальник, не захотел бы побеседовать с нами, деревенщиной, верно? Ха-ха!
- У нас с врагом беседа короткая, - я собрал всю волю, чтобы говорить спокойно. - Пуля в лоб - вот и весь разговор с такими душегубами и грабителями, как ты, Курбан, сын презренного ростовщика. И этот разговор у нас с тобой еще впереди, запомни!
- Ты еще задираешься, голодранец, проклятый богом вероотступник? Отца моего задеваешь поганым своим языком. - Курбан побагровел от ярости, глаза выпучились и запрыгали в орбитах. - Сейчас издохнешь, как собака, и труп твой растащат по кускам шакалы!
- Ты можешь убить меня. Вы храбрецы, набрасываться из-за угла вдесятером на одного. Но знай: ты уже мертв, хотя таращишь глаза и выкрикиваешь свои глупости! И все вы, сердары головорезов, - живые трупы! Сгнил, ваш проклятый корень, баи-кровососы, эмирские холуи! Кончилось время вашего владычества. Больше не сможете обманывать народ!
- Ну, это еще посмотрим, - Курбан овладел собой. - А сейчас тебе конец, красный начальник. За кровь наших воинов, мучеников за веру. Увести! - Он обернулся к кому-то из своих телохранителей, ладонью рубанул по воздуху. Видимо, это значило: кончить.
Сентябрьское солнце выкатилось из-за гряды барханов, песок порозовел. Знакомые места: ведь тут, вдали от людей, не раз я в детстве собирал саксаул, кандым, сухие травы.
Два человека с карабинами наперевес гнали меня перед собой, со связанными руками, куда-то в сторону от лагеря. Гнали на казнь.
Изменились времена, пришла пора освобождения, предсказанная еще моим дедом, столько претерпевшим в своей долгой жизни. Другая судьба у тех, которые останутся жить после этих кровавых лет, у детей. А у меня и сына нет. И Донди столько времени ждала напрасно..
Легкий удар прикладом по правому боку вывел меня из забытья. Что они, сдурели: еще и драться? Удар, впрочем, был совсем слабым. Я искоса глянул на конвоира, шагавшего справа, - и едва не вскрикнул от удивления. Реджеп! Это он ударил меня, чтобы я обернулся. Его напарник в это время шел впереди и ничего не видел. "Молчи!" - догадался я по беззвучно шевелящимся губам Реджепа, по его лихорадочно вспыхнувшим глазам. Значит, он - с нами, что-то замышляет, чтобы вызволить меня?
- Ну, куда еще потащим его? - обернулся шагавший впереди бандит. - Увели от стана, тут и делу конец. А то мне двигаться тяжело, колючка, что ли, в сапоге…
- Курбан-сердар велел увести подальше, ведь это богоотступник, - тотчас возразил Реджеп. - А если трудно идти, оставайся тут, подожди, я один справлюсь.
- И то ладно, - махнул рукой тот и сразу сел на песок, принялся сапог стягивать с правой ноги. - Давай, только живее.
Реджеп кивнул подбородком, поднял карабин: вперед! Мы вдвоем перевалили через гребень бархана. Я обернулся:
- Реджеп, неужели ты у них?
- Тише! После все расскажу… Отойдем подальше.
- А потом… бежать?
- Нет. Нужно убрать того. Иначе погоня…
- Стой, зачем убирать? Может, и его с нами?
- Куда там! Собака байская, враг! Мне виднее, Нобат. Ну, двигай, не подавай виду.
Мы спустились в лощину.
- Стой, - велел мне Реджеп. - Сейчас я дам два выстрела, будто в тебя. Потом - назад. Да, погоди-ка…
Он вынул из ножен на поясе нож, перерезал веревку у меня на запястьях. Как хорошо расправить освобожденные руки! Реджеп передернул затвор, не целясь, пальнул в сторону. Еще раз…
- Пошли!
Мы двинулись обратно. "Сиди тут", - махнул мне рукой товарищ, не доходя гребня бархана. Сам он лег на песок за кусты черкеза, дослал патрон, прицелился. Но руки у него дрожали, он волновался.
- Дай лучше я.
Он молча передал мне карабин. Я лег на его место.
Тот, второй, уже переобулся и сидел, только что заложив под язык порцию наса, табакерку еще не спрятал. Я оглядел мушку, прицел карабина - все в порядке. Приложился…
Бандита с пробитой головой мы закидали песком, взяли карабин, патроны, нож.
- Пойдем! Ну, расскажи коротко, как ты у них очутился, - попросил я.
- Помнишь, я был ранен в тот день, когда в первый раз произошла схватка? Рана неопасная, но работать не смог. Куда денешься? У хозяина, Курбан-бая, в доме лежу… А он, хитрая гадина, смекнул, что пользу для себя может извлечь, давай ублажать меня: дескать, я тебя не оставлю, больного сироту, вылечу, выхожу, мы ведь братья двоюродные; и плата тебе будет за двадцать без малого лет труда, сможешь и жениться.
Только, мол, от меня - чтоб ни на шаг, и когда подлечишься - вот тебе карабин в руки, куда прикажу, туда стреляй… Верно: и кормил, и табиба позвал, тот прикладывал травы, полегчало мне. Что тут поделаешь? Вы из аула ушли… Но не верил я проклятому баю и хотел к вам пристать. Так вот и решил: пока будто соглашусь у него служить, а когда выпадет удобный момент - его же первого и пристрелю да к вам перебегу… Видишь, оно и пригодилось!
- Молодец. А как это он тебя послал со мной?
- Это не он… Послал-то он своего блюдолиза, ну, а тот меня кликнул на подмогу, ведь не знает, что у меня на уме, и о нашей с тобой дружбе тоже. Курбан - этот все помнит, он бы не послал.
- Да… Но рискованное же у тебя было положение. Во время боя перебежать к нам, кто знает, как удалось бы.
- Нобат, поверь мне: если не убежать, то, случись горячее дело, я б его все равно прикончил, пусть даже потом и меня самого…
- Ну, я верю тебе.
- А ты даже не рассказал, где побывал за минувшие годы, что повидал.
- Ты же понял, я не хотел, чтобы все в ауле меня признали. Расскажу, брат, погоди, выпадет время поспокойнее… Я ведь не говорил тебе: Бекджика я встречал.
- Да ну? - он даже остановился. - Жив, значит, мой брат…
- Еще бы! - мне и самому хотелось верить, что с Бекджиком ничего дурного не приключилось после того, как мы расстались. - Вместе с ним воевали против эмира. Ты знаешь, он вступил в партию большевиков Бухары, теперь, наверное, крупный командир. Еще и встретитесь, может быть, скоро… Ну, давай поторопимся, там, видимо, уже хватились.
- Да. Но я думаю, побоятся они идти к Беширу. Нобат, скажи, а мне ничего не сделают? Джигитом был у Курбана…
- Что ты! Ведь ты батрак, трудящийся! И теперь сам перешел на нашу сторону, спас меня. Знай: мы, красные, - защитники трудового народа. Как раз таким, как ты, место среди нас, в наших рядах бойцов за новую жизнь. Погоди, еще многие из обманутых дайхан уйдут от этих головорезов…
Реджеп ничего не сказал, задумался. Дорога нам предстояла длинная. Шли весь день, с короткими остановками для отдыха. Погони за нами как будто не было.
На пути к Беширу нам предстояло пересечь старое, наполовину заброшенное кладбище. Мы подошли к нему только вечером. Места глухие, унылые - солончак, валы вдоль пересохших арыков, ни куста, ни деревца. Могилы полуобвалившиеся.
Обстановка гнетущая. Мне вспомнилась давняя история, когда один из жителей аула, бедняк-сирота по имени Аннадурды убил в этих местах двух своих родственников - братьев двоюродных, отомстил им за издевательства и притеснения, которые претерпел, когда малолетком жил в семьях у их отцов, на положении батрака. Родня погибших позже решила отомстить, наняла убийц, и они прикончили самого Аннадурды. Где-то здесь могилы всех троих…
Пробираемся мы с Реджепом через кладбище, вдруг чудится мне, будто человеческая голова показалась из-за одной могилы.
- Реджеп! - тихонько окликаю товарища, а у самого дрожь по телу пробегает. - Погляди-ка вон туда… Ничего не видишь?
- Что тут можно видеть? - отзывается он. - Покойники тлеют себе в земле.
- Да нет! Живой, по-моему, кто-то. Ну-ка, давай проверим! Заходи слева. Если один, постараемся взять живьем.
Реджеп смотрел на меня с изумлением, но я говорил тоном приказа, и он молча повиновался. Мы, пригнувшись, с двух сторон начали подходить к той могиле, из-за которой - или мне померещилось? - минуту назад высунулась чья-то голова. Странное у меня было ощущение. Мне ли, солдату, бояться опасности? А тут - колени дрожали, и в голову лезла всякая чертовщина, детские страхи, россказни о мертвецах, что возвращаются с того света…