- Напишем письмо, как приедем! - лицо Богданова посветлело: - Значит, вместе?
- Хорошо…
Вся моя жизнь сложилась бы по-иному, если б я заколебался в тот решающий момент.
…Поезд - такой же, как прежде, паровоз с громадной трубой, с вереницей платформ - прибыл с юга на следующий день после обеда. Пожитков у Александра Осиповича оказалось немного - только инструмент мастера-путейца; у меня - вовсе ничего. До станции Каган - города Новая Бухара - тащились на пустой платформе трое суток. Там, в управлении железной дороги, получили расчет. Мне хотелось глянуть на Бухару старую - столицу эмирата, но Богданов сказал, что нам нужно спешить.
- Еще успеешь, наглядишься, - обронил он как бы невзначай, а я про себя тогда подивился этим словам, такими они мне показались загадочными. Много лет спустя смысл их сделался для меня ясен, как и значение других поступков Александра Осиповича.
Затем мы сели уже в пассажирский поезд. Сколько нового, невиданного прошло у меня перед глазами за две недели пути до Петербурга! Какая, оказывается, громадная страна - Россия! Мы пересаживались с поезда на поезд трижды. И всюду - новые люди, новые картины природы, большие города, широкие реки, поля с незнакомыми растениями, леса, о которых я даже и не слыхал никогда. Ни на мгновенье не пожалел я, что решился на это путешествие в неведомую, волнующую даль.
- Ну, вот и приехали! - проговорил Богданов, когда одним туманным утром мы поднялись с полок вагона, в который сели в Москве. Поезд стал замедлять ход, подъезжая к большому городу, где небо казалось насквозь прокопченным от дыма множества высоких труб.
Едва мы успели одеться, наскоро умыться - поезд остановился у длинного крытого перрона. Шел дождь, дул прохладный ветер. Стояла середина октября.
Нас встретила сухонькая пожилая женщина в очках, закутанная в темный платок с кистями. То была жена Александра Осиповича - Арина Иннокентьевна; это я узнал тотчас же, но еще долго не мог научиться как следует произносить ее трудное имя. За спиной женщины стояли двое рослых парней в фуражках, из-под которых выбивались светлые кудрявые волосы. После того как Александр Осипович расцеловался с женой, он поздоровался за руку с каждым из парней. Затем познакомил с ними меня.
- Вот, Николай, это Антон, - он показал мне на старшего, - а это Федя. Мои сыны. А вот вам, ребята, товарищ и брат издалека. Зовут Николаем. Как да что - после расскажу.
Парни по очереди пожали мою руку. Старший, с усиками над верхней губой, пытливо заглянул мне в глаза, а младший, Федя, с ярким румянцем во всю щеку, приветливо улыбнулся и хлопнул меня по плечу:
- Гляди веселее, Коля-Николай! Питер не жалует понурых.
Я улыбнулся, сразу ощутив расположение к нему. Ребята подхватили наши пожитки. Все вместе вышли на площадь перед вокзалом. Здесь тоже были проложены рельсы, только узкой колеи, а по ним бежали вагончики, которые тянул маленький черный паровоз.
- Паровик, - пояснил мне Федя. - А еще недавно лошадей впрягали. У вас в Бухаре, небось, такого не увидишь, а?
Я хотел возразить: мол, только что и у нас построили настоящую железную дорогу, но тут подкатил и остановился почти пустой вагончик, и все, кто стоял, торопливо бросились в него. Вот механик паровоза ударил в колокол, отпустил рычаг тормоза, и маленький поезд тронулся. Мы поехали вдоль чистых прямых улиц Петербурга. Затем еще шли пешком. По левую руку катила в низких берегах свои воды широкая, спокойная река.
- Нева, - ответил Федя на мой безмолвный вопрос.
Накрапывал дождь, ветер вздымал полы шинели, купленной Александром Осиповичем для меня в Москве. Мы шагали улицей, вдоль которой стояли низенькие домики, между ними - заборы из досок. Наконец возле одного из домиков остановились.
- Пришли, Коля, - проговорил Федя и постучал в калитку. Она распахнулась. Перед нами стояла девушка в темной юбке и белой блузке, черная коса свешивалась спереди до пояса. Лицом девушка была очень похожа на Федю - такой же румянец во всю щеку, длинные, пушистые ресницы. Это была настоящая красавица.
- Антонина, младшая дочь, - представил мне ее хозяин дома.
Антонина, опустив глаза, подошла к отцу и молча поклонилась. Он поцеловал ее в лоб. Потом девушка кивнула мне головой и отступила в сторону, пропуская нас на выложенную кирпичом дорожку, ведущую к домику.
Здесь мне отныне и предстояло жить. Все так непохоже на то, что осталось далеко, на берегу мутной, норовистой Амударьи под горячим солнцем моей родины.
Арина Иннокентьевна уже хлопотала, собирая с помощью дочери угощение. Антон раздувал на дворе сверкающий медью самовар. Федя жестом руки пригласил меня за собой в комнату, где мы с ним будем помещаться вдвоем.
В тревожном мире
Вскоре я освоился в дружной, работящей семье Александра Осиповича. С Федей мы часто гуляли. Оказалось, что место, где мы жили, именуется Невской заставой. Здесь селились многие рабочие, в том числе железнодорожники. Даже наша улица так и называлась - Железнодорожная.
Федя работал учеником слесаря в вагоноремонтных мастерских Николаевской железной дороги, Антон - на большом заводе, где отливали сталь. Арина Иннокентьевна трудилась в парикмахерской. Антонина, младшая дочь, помогала матери. Старшая дочь, Екатерина, была прядильщицей на заводе, находившемся за рекой. Каждое утро она отправлялась туда на маленьком пароходике.
Все работали в этой семье, никто не тратил денег попусту, а все-таки жили очень скромно. Позже, когда я узнал и другие семьи, то убедился: почти у всех одно и то же. Богачей мне случалось встречать лишь на улицах - они проносились в извозчичьих пролетках, закутанные в меха. На тех, кто шел пешком, даже не глядели - такие были гордые! В точности, как бекча у нас в ауле.
Дня три я отдыхал. Сделалось холодно, посыпал снег. Впервые в жизни я увидел совершенно белую землю, побелевшие деревья, крыши домов. Вот и солнце выглянуло неяркое. Очень красиво! Только непривычный мороз пощипывает нос, щеки, уши. Федя научил меня растирать их перчаткой.
А потом я почувствовал себя неудобно: все работают, только я один бездельничаю. В тот же вечер сказал об этом сначала Феде, потом Александру Осиповичу. За ужином, когда пришел с работы молчаливый Антон, начался разговор о том, как быть со мной.
- К нам на дистанцию пути сейчас не стоит поступать на зиму глядя, - размышлял вслух глава семьи. - На заводе у Антона сокращение, и так вон сколько народу выбросили на улицу.
- И еще смекают про то же, - вставил Антон, не поднимая глаз от миски с горячей картошкой.
- Батя, давай устроим Николая к нам! - с горячностью заговорил Федя. - Главный инженер тебя знает.
- Верно, сын, - сразу согласился Александр Осипович. - Путевую работу Николай освоил как-никак; с лета еще подучится и потом экзамен будет держать на мастера. А сейчас пускай идет по слесарному. С инженером я потолкую.
- Давай, Коля, вступай в ряды пролетариата! - Федя хлопнул меня по плечу. - Ты-то как, согласен?
- Еще бы, - отозвался я и сразу вспомнил слова старого мастера о пролетариях всех стран.
- Документ Николаю выправить, батя, не забудь, - опять вставил Антон.
- Насчет этого я мозгую. Завтра же вместе пойдем в полицейскую часть.
В полиции Александра Осиповича знали и, похоже, побаивались немного - это я сразу заметил по косым взглядам, которые бросали на него встречные городовые. Он шагал, не смущаясь, кое с кем даже здоровался, приподнимая фуражку.
Мы вошли к начальнику - офицеру с золотыми шнурами на мундире. Выслушав просьбу о паспорте для меня, офицер изрек:
- Согласно закону, господин… э-э-э… Богданов, вид на жительство вашему подопечному может быть выдан в единственном случае - если вы его законным порядком усыновите. Поскольку… э-э-э… молодой человек - несовершеннолетний, сирота. А для этого надлежит ему окреститься в православную веру, как принято, Когда крещение совершится, извольте подать прошение по форме, обоюдное-с! Форму получите в канцелярии. Вам ясно? Тогда честь имею.
Мы вышли в коридор. Я крепко задумался. Стать членом семьи Богдановых было для меня так естественно. Меня любили в этой семье, и я чувствовал симпатию к каждому ее члену. Но моя мама, родичи… Как им объяснить, когда доведется встретиться? К тому же заставляют креститься. Раздумывать, однако, времени не оставалось.
- Как решаешь, Николай? - спросил Александр Осипович, едва мы вышли от полицейского начальника. - Если поработать и поучиться здесь думаешь всерьез, иного выхода нет. Я с радостью назову тебя своим сыном. А с крещением - это мы уладим.
- Надо соглашаться, Александр Осипович. Я что ж… Пусть так и будет, стану сыном вашим и Арины Иннокентьевны…
- Пошли, со старухой нужно потолковать, с ребятами, - он зашагал к выходу, я двинулся за ним.
В семье новость была встречена всеми с одобрением. Волновалась - но и радовалась тоже - одна Арина Иннокентьевна…
- Коленька, - повторяла она, - ты уж своим, своей матушке после объяснишь, дескать, иначе нельзя было. Только бы она не обиделась, А уж я ее стану считать за сестру родную.
Вскоре все было сделано. Чтобы избежать трудностей, мы скрыли, что я подданный Бухары (правда, с таким "подданством" российские чиновники не особенно и считались), сказали, что я из русского Туркестана. Креститься мне не пришлось: Александр Осипович задобрил взяткой знакомого священника, и тот выдал нужную бумагу: нарекли меня Николаем. Потом и паспорт мне выдали. Мой возраст указали постарше - семнадцать лет, чтобы легче было устроиться на работу. Под именем Богданова Николая Александровича меня приняли в вагоноремонтные мастерские, на первых порах подручным.