Павел углубился в чтение. Несколько раз в дверь заглядывал его брадобрей, обер-шталмейстер Мальтийского ордена, наперсник по любовным похождениям, граф Иван Павлович Кутайсов.
Павел читал.
Сюжет прост. Действие происходит в Петербурге на Васильевском острове. Старый кучер Дитрих, которого из милости приютил у себя его земляк, столяр, рассказывает, что давным-давно, более трети века тому назад, он служил кучером при дворе и часто ему приходилось прокатывать в санках его высочество, наследника. Однажды на раскате санки едва не перевернулись, и мальчик вывалился в снег. Посмеялись сему происшествию - только и всего. Однако же дворцовый комендант несправедливо уволил кучера. И вот с тех пор старый кучер живет у чужих людей без средств к существованию. Проходят годы, наследник становится императором Петром III. Друзья уговаривают старика Дитриха встретиться с ним и напомнить о себе. Петр ласково принимает бывшего кучера, вспоминает свое детство и, взяв карандаш, подсчитывает ту сумму с процентами, которая бы была выплачена ему, если бы его не увольняли. Получилось 20 тысяч рублей! Такова награда старому кучеру…
Драма Павла тронула чрезвычайно. И он тотчас же, не дожидаясь вечера, из Розового павильона скрытным ходом поспешил в особую дачку своей пассии (которую специально для нее построили), к фрейлине императрицы Анне Петровне Лопухиной.
Впервые он встретил ее в 1798 году на одном из балов в Москве и был очарован ее молодостью и ее огненными черными глазами. Ох уж эти глаза! И теперь вот держит поблизости от себя, будто домашнюю собачонку…
Она лежала на атласном диванчике и читала книгу.
- Аня, - сказал он взволнованно. - Я узнаю характер батюшки! Узнаю!
Невиданное, но Павел сам прочитал ей всю драму. Читал он хорошо, эмоционально, по-своему делая акценты на слова, то повышая, то понижая голос почти до шепота. Он был неплохим актером, это отмечали многие.
- В самом деле, история весьма трогательна! - Анна уже не лежала, она, босая, ходила по мягкому ковру, одетая в широкий просвечивающийся турецкий халатик, шаловлива, грациозна, маняща…
- Я приказал наградить переводчика перстнем.
- Поль, ты, как всегда, справедлив и великодушен, как бог. Но ведь у этой пиесы есть еще и автор?..
- Автор? Да, некий Коцебу…
Молодому и бедному чиновнику из коммерц-коллегии Николаю Краснопольскому, наверное, не раз в эту минуту икнулось. Большие сановники при дворе, с которыми ему приходилось разговаривать, советовали не выставлять фамилию автора драмы.
- Коцебу в Сибири. Это имя слушать императору едва ли приятно, а посему последствия могут быть для вас самые непредсказуемые, и вы только испортите все дело.
- Вы посмотрите, - убеждали они, - на театрах пиесы Коцебу идут, но гляньте на афиши: ни на одной нет фамилии автора.
- Верно, но я только переводчик! Я не хочу быть вороною в павлиньих перьях. Понимаю: здравый смысл, карьера… Все так. Но, господа, как же быть с честью и совестью?
От него отступились. Неопытен, наивен, неискушен. Делай как знаешь. Никто не вправе помешать тебе сломать шею.
После первого прочтения Павел запретил печатать рукопись. После обеда он еще раз просмотрел драму и дал указание напечатать ее после исключения некоторых выражений. Например, таких: "Император поклонился мне; он кланяется всем порядочным людям". Под вечер Павел в третий раз потребовал к себе рукопись. Еще раз перечитал и разрешил печатать без всяких изъятий и пропусков.
В летнее время, особливо в жару, Павел предпочитал море, Петергоф, но, как видим, живал и в Павловске, в загородной резиденции императрицы. В это время на доклад к нему приезжали два раза в неделю. Но сегодня он незамедлительно потребовал к себе генерал-прокурора Петра Хрисанфовича Обольянинова. Тот явился поздно вечером. Не мешкая, его сразу попросили пройти в кабинет государя. Кабинет был пуст. Горел один шандал. Впрочем, и это было лишним, потому как стояли белые ночи и на улице было даже светлее, чем в глубоких дворцовых залах с темными драпами. Наконец, широко открылась смежная дверь спальни и вышел император. Он был в кальсонах и в белом полотняном камзоле с рукавами, на ногах мягкие сафьяновые башмаки. Через открытую дверь спальни, у стены, Обольянинов увидал походную кровать, над которой висели шпага и трость. В изголовье стоял низкий столик с книгами и какой-то посудой.
При появлении императора Обольянинов встал. Павел кивнул ему и попросил садиться.
- Ты не сердись на меня, Петр Хрисанфович. Тебе когда с докладом быть?
- Завтра, ваше величество.
- Можешь не приезжать. Зачтем нонешний разговор. А ежели что срочное, передайте с Паленом или курьером.
- Слушаюсь, ваше величество.
Обольянинов сидел на широком кресле подле стола, держа на коленях свою знаменитую красную папку с докладами. Длинное, худощавое лицо его с впалыми щеками загорело, редкие волосы на косой пробор прилизаны к темени. Был он внимателен и учтив. Если не сказать - подобострастен. Его возвышение состоялось пять месяцев тому назад, после отставки Беклемешева. Возможно, что этому способствовало и то обстоятельство, что, будучи директором провиантского департамента, того самого департамента, который кормит российскую армию, он сумел сберечь для казны около двух миллионов рублей, за что Павел пожаловал ему бриллиантовые знаки ордена святого Александра Невского. А более всего утвердился к нему доверенностью, что было в то время весьма не просто, зная архиподозрительность нашего Алкивиада.
- Петр Хрисанфович, что в заарестованных бумагах Коцебу?
- Бумаги сии были просмотрены самым тщательным образом. Ничего предосудительного в оных не обнаружено…
- Наверное, мы поступили с ним не совсем хорошо, и надо поправить ошибку. Где находится Коцебу?
Обольянинов поспешно раскрыл папку и вскоре выудил из нее секретное донесение Тобольского губернатора.
- Тобольский губернатор докладывает, что бывший президент Ревельского магистрата Коцебу определен на жительство в заштатный город Курган.
- Курган? - переспросил Павел.
- Это южная оконечность Тобольской губернии.
- Но что это означает - Курган?
- Курган, ваше величество, это, насколько я понимаю, насыпной холм над старинным захоронением. Следственно, слово сие, вероятнее всего, следует переводить со степного языка как могила.
- Могила? Какое странное название. Впрочем, распорядитесь незамедлительно при возможной удобности вернуть Коцебу в Петербург.
- Будет исполнено, ваше величество!
Наутро нужная бумага для Тобольска уже лежала на генерал-прокурорском столе.
"Милостивый государь мой, Дмитрий Родионович.
Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил: отправленного к вашему превосходительству господина Коцебу освободить и возвратить с посланным с сим сенатским курьером, снабдя его по пристоинству экипажем и всем потребным для проезда, и сколько на то денег употреблено и выдано будет, то уведомить меня для возвращения оных вам.
Пребываю вашим покорнейшим слугою, генерал-прокурор
П. Обольянинов.
В Павловске,
июня 15 дня
1800 года".
- Весьма хорошо, - возвращая подписанную бумагу чиновнику Ильинскому, сказал Обольянинов.
- Ваше высокопревосходительство, все-таки, за что его туда упекли?
- Экий, Николай Степанович, какой вы шустрый! Канцелярией отказались заведовать, а теперь выпытываете…
- Петр Хрисанфович, - на полушепоте заговорил Ильинский, хотя в кабинете они были одни. - Я же сам просматривал его бумаги и, понимаете…
- Друг мой, по правде сказать, и никто не знает… Разве только его величество… Попытайте у него, разрешаю. Ну? Так-то вот-с!..
На другой день резвая фельдъегерская тройка с казенным человеком проскочила первую петербургскую заставу у Аничкова моста и повернула на Московский тракт. В желтой курьерской сумке лежала важная бумага. Она сохранилась, и мы можем ее прочесть.
Приказ