34
Я и мои сверстники вырастали и бросали школу не доучившись, остановившись на семилетке. Главная причина всё та же: не хотелось быть обузой в семье, где всегда были какие–то лишения. Да и самостоятельности уже хотелось тоже. А какая же это самостоятельность, если на пончик в школьном буфете надо было просить у родителей 4 копейки?
Так в 15 лет с одним знакомым я оказался в Правдинском ФЗО. Здесь как- никак, а кормили, выдавали форму и большие кирзовые ботинки. Здесь мы дразнили друг друга так: "Рожа - во (показывали ладонями узкую щель)! Ботинки - во (раздвигали руки во всю ширину)! Значит он из ФЗО!" Здесь я стал слесарем–сантехником и в неполные 16 лет снова вернулся в Заволжье.
Через какое–то время многие мои одноклассники и товарищи, побывав и поработав там и сям, оказались у походной строящегося Заволжского моторного завода. "Ещё в лесу молчит кукушка, а мы уже у проходной, где больно в зад долбит вертушка, и очень хочется домой!" Но это моя шутка тогдашнего времени. Вообще завод мы любили. Здесь пацаны становились подростками.
35
Шла вторая половина 50‑х. В это время страна жила новой заботой - целиной. Народу не хватало хлеба. Хлеб нужен был прямо сегодня, прямо сейчас, без гигантских капитальных вложений, без удобрений, каких требует традиционное сельское хозяйство. Таким выходом и стало освоение целинных и залежных земель в Казахстане. На целину ехали отовсюду, в основном комсомольцы. Ехали целыми бригадами. "ГорьковГЭСстрой" тоже отправил лучшие кадры по разнарядке обкомов партии и комсомола. В это время в моде стали "целинные" песни, какие распевали даже при застольях:
"Вьётся дорога длинная, здравствуй, земля целинная, здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою!"
36
Мы уже приглядывались к взрослым. Ходили на балкон Дома культуры и смотрели через окно, как там танцуют парни и девушки "Полечку", "Краковяк", "Падеграс", "Полонез" и "Мазурку". Потом как–то постепенно уже начали ходить на танцы и сами. Шли по проспекту Мира и распевали неизвестно кем сочинённое: "Вот идут мои ноги по заволжской дороге, по проспекту до ДК кровь кипит как у быка!"
Перед танцами взад–вперёд прогуливались по проспекту, приглядываясь к девчонкам.
Западная мода докатилась и до нашего Заволжья. Многие пацаны (так иногда мы еще тогда себя называли) выглядели вот как: широкий в плечах пиджак с ватными подкладками на плечах, идущий книзу на конус; пестрая рубашка, желательно с попугаями или с пальмами; яркий до безумия галстук - тоже с пальмами или с русалками. Брюки резко заужены (дразнили нас: с мылом штаны надеваешь!), их мы часто перешивали сами вручную. На ногах - полуботинки на "манной каше", то есть на мягкой высоченной подошве, желательно белого цвета (если не хватало денег на такие - сами приклеивали второй слой микропористой резины). Носки ярко–пёстрые или белые. На голове - кок из собственных волос, собранный на голове в виде стоящей волны с помощью бриолина (вазелин, смывающийся водой).
У меня был пиджак зелёный, в яркую клетку, который знало "всё Заволжье". Именно как дань моде появились у нас тогда вторые имена: был Валькой - стал Робертом, звали Павлом - стал Эдиком. Всё было, как писал советский поэт:
"Он был монтёром Ваней,
Но в Духе парижан
Себе присвоил звание
Электротехник Жан".
А у девчонок, помню, самые смелые надевали юбки, которые открывали икры ног. Как сейчас бы сказали, тогда это было вызывающе "сексапильно".
Ну и танцы у нас уже появились другие. Мало–помалу начинали играть на танцах не только вальс, но и фокстрот. А где фокстрот, там и "Бесаме мучо" и "16 тонн". А больше - ни–ни, в ДК ничего не разрешалось, иначе тут же появлялись бдительные комсомольцы с красными повязками на рукавах: "комсомольско–молодёжная дружина".
Тут особо стоит заметить, что будущие "шестидесятники" - это тоже "дети войны".
37
Мы в ту пору любили джаз Цфасмана, Лундстрема и Дюка Эллингтона. Фанатично собирали песни Луи Армстронга, слушали буги–вуги и - шик моды: рок–н–ролл в исполнении Элвиса Пресли.
Эти мелодии тогда запрещались, их можно было купить в виде самонарезанных гибких пластинок на использованной рентгеновской плёнке. Потому и назывался такой "шедевр" народного граммофонного искусства как "рок–н–ролл на туберкулёзных скелетах".
Продавались такие пластинки дорого на Молитовском рынке в Горьком, где можно было тогда купить всё без исключения, вплоть до пистолета. Подходишь к рынку, а на тебя из–под козырька уже смотрят бегающие глаза, и раздаётся вопрос:
- Продаёшь или покупаешь?
Если пришёл продавать что–нибудь стоящее - тут же у тебя эту вещь могут купить со скидкой, чтобы не стоял сам. А если за покупкой приехал - тотчас желанную вещь принесут тебе прямо сюда.
Однако я отвлёкся… Ставили мы этот "рок–н–ролл на туберкулёзных скелетах" и на проигрыватель в Доме культуры на танцах, если уходил директор, и не было дружинников.
И даже рисковали танцевать буги–вуги (когда партнёра или партнёршу надо было кувыркать через себя). Но такими делами занимались только пацаны. Девчата были скромнее (за исключением 2–3, которых знал весь посёлок). Да и в милицию за буги–вуги пацанам было идти как–то сподручнее, чем девчонке.
В общем, именно нас тогда в Заволжье называли стилягами. "Ворчали и на нас из тёмного окна: "Опять идут на джаз стиляги и шпана!" Но языком–пером зачёркивали суть: не праздный рок–н–ролл определял наш путь!"
38
Я думаю, что по сегодняшним меркам промышленной Нижегородской области Заволжский моторный завод, где тогда работало около 30 тысяч человек, - предприятие почти обыкновенных масштабов. Но когда наше племя оказалось в стенах завода, цеха поражали нас своим гигантизмом. (А, впрочем, по сравнению, например, с крымскими предприятиями, где 300 работающих - "большое" производство, а 3 тысячи - уже предел, ЗМЗ и сейчас гигантское предприятие). Но постепенно каждый из нас - а во все цехи тогда набирали станочниками и учениками тысячи моих сверстников в расчете на развитие производства - занял на заводе своё место, как нужный винт в определённом станке. Меня взяли станочником на обработку клапана двигателя "Волги" в первом моторном цехе.
При каждом удобном случае или в обеденный перерыв мы с друзьями сходились вместе и обходили друг у друга рабочие места (за что нам попадало от мастеров).
- Ну-у… Это что! - говорили мы пренебрежительно о профессии товарища. - Айда лучше в наш цех.
В обед шли в заводскую столовую, где по тем временам хорошо, намного лучше, чем дома, недорого кормили.
В ночные смены самые смелые заходили в ангар, где стояли электрокары, и ездили на них по пустым широким пролётам.
Тогда на заводе совершенствовался выпуск двигателей для 21‑й "Волги". Вся сборка вначале велась почти вручную. Детали для сборки находились на полу возле конвейера без охраны. В личном пользовании таких машин почти не было, и сложенные на полу детали для сборки были просто никому не нужны.
Но вдруг при рабочих испытаниях на стенде стали "барахлить" некоторые двигатели.
Выяснилось: попадались неисправные термостаты (латунная полая деталь размером с яйцо куропатки, по форме напоминающая детскую юлу). А потом эти детали вообще стали пропадать.
Как только начальник участка сборки проводил оперативку - мастера тут же докладывали: сколько сот термостатов у кого не хватает.
Спустя какое–то время выяснили следующее. Рабочие каким–то образом узнали, что внутри термостатов жидкость состоит из 10 граммов спирта и какого–то количества глицерина. И научились отделять одну жидкость от другой. Прокалывали термостаты, выливали из них содержимое, а потом "тару" выбрасывали в металлолом, чтобы их не уличили. Кажется, с тех самых пор все детали стали хранить и учитывать более строго.
Но потом всё равно, как нам говорили, спирт в термостатах во избежание соблазна заменили какой–то другой жидкостью.
Честно сказать, работать на завод в то время мы ходили с удовольствием. То ли наш возраст располагал к этому, то ли интересные формы коллективного общения и отдыха. Например, для коллективов каждого цеха по выходным дням организовывались выезды на катере, в лес, в цирк и так далее.
39
И как–то незаметно подошел у меня и у всех моих друзей срок службы в армии. Мы были уже не пацаны. Мы стали юношами, а этот возраст уже не вписывается в заметки о детстве "детей войны", которые я пишу. Далее у каждого из пацанов началась другая, уже взрослая жизнь, достойная иного описания.
Эпилог
А напоследок я ещё раз пройду по улицам Заволжья. Они мне напоминают о многих событиях, рассказать о которых выше не нашлось повода.
Вот, например, площадь перед Домом кльтуры (полагалось писать с прописной буквы). Здесь в середине 50‑х была массовая драка между парнями из Заволжья и молодыми монтажниками Горьковской железной дороги, которые вели работы по электрификации железнодорожного пути, начинавшегося от Палкино, а жили здесь же, в вагончиках. После того, как они избили "наших" после танцев, заволжане ответили тем же, а потом пришли в Палкино и поставили их вагончики вверх колёсами. Дрались жестоко: арматурными прутьями, бляхами на ремнях, железнодорожными "костылями", привязанными к верёвкам. Кого–то убили… Тогда посадили двоих заволжан и троих монтажников.
Вот улица Кирова, мы её ласково называли Кировкой (ныне улица Пирогова). Это была самая любимая у молодёжи, самая тихая улица. Сюда в наше время уходили обниматься все влюблённые.