Некоторое время Иоанн молчал, потом закричал снова:
- Теперь я лежу рядом!
- И тоже засыпан травой и ничего не видишь?
- Совсем ничего. Я хотел спросить…
- Что?
- Как по-твоему, когда придет спасение, на земле по-прежнему будут ночи?
- Да-а-а. Почему бы и нет?
- Уж очень бывает темно.
- Ты что, боишься темноты?
- Ночью неуютно. Днем куда лучше.
- А я люблю лежать в темноте и думать. В темноте заключено больше, чем в свете. Там скрываются наши желания… хотя можно повстречать и то, чего совсем не хочешь.
- Предположим, ты был бы Мессией. Я говорю "предположим". Что бы ты сделал?
- Во всяком случае, ночь я бы убирать не стал. Я бы вообще ничего не убирал. Впрочем… с людскими бедами пора кончать. И с голодом тоже.
- А с римлянами?
- Да. Римлян я бы убрал. Ну почему тебе обязательно надо болтать?
Теперь мне хотелось полежать в тишине и одиночестве. Но Иоанн уже выбрался из-под травы, и в следующий миг я почувствовал упершуюся мне в живот палку. Я тоже стряхнул с себя траву.
- Что ты затеял?
- Мессии положено сражаться, - сказал он. - Вот твой меч.
Кинув мне палку, Иоанн пошел в атаку.
Он воспринимал наш бой весьма серьезно, а у меня от лежания в темноте кружилась голова. Я пробовал смеяться, дабы умерить его пыл, однако ничего не добился.
Не знаю, долго ли продолжалось наше сражение, когда я заметил подле ульев Захарию. В привычном лиловом плаще, с бородой белее вишневого цвета. Захария помахал мне рукой, тогда как Иоанн, обернувшись и признав отца, вдруг напрягся.
- Мы просто играем, отец, - словно извиняясь, молвил он.
Извиняться было нечего. Кто-кто, а Захария был вовсе не строг. Он был добрый и веселый, хотя ноги его одряхлели, а лицо покрылось морщинами.
- Вижу, вижу. И во что вы играете?
- Сражаемся с сынами тьмы.
- Кто ж из вас тьма, а кто свет?
- Сыны тьмы - это я, отец.
Как он выпалил эти слова!
- В таком случае я - отец тьмы, - отозвался Захария.
- Нет-нет, я вовсе не это имел в виду…
- Разумеется. Время покажет, кто из нас кто. Вообще-то я хотел попросить вас сбегать за оливковым маслом. Скоро обедать.
И мы скрылись меж дерев. Но рядом с нами шло Время. Огромное, черное, холодное. Оно разделяло нас с Иоанном. Оно обламывало ветки вишен, топтало маки и лютики, рассекало надвое червей земных.
* * *
Мне хорошо жилось у стариков, да пребудет с ними Господь.
А когда Иосиф вернулся из северных лесов, Захария спросил у него, нельзя ли мне погостить у них еще чуток:
- Они с Иоанном замечательно играют. Обоим только полезно. Я вижу, им нравится вместе.
- Да пожалуйста, - сказал Иосиф. - Мария еще не отошла от последних родов. Если, конечно, Иисус вам не в тягость.
- С двумя не труднее, чем с одним.
- Во всяком случае, в их возрасте, - подтвердил Иосиф.
Елисавета выставила угощение - вино, сыр, хлеб.
- Как житье-бытье на севере?
- Не лучше нашего, - отвечал Иосиф. - Голодают. Уж больно налоги везде высокие.
За вином старики засиделись допоздна. Они сидели у костра под звездами и беседовали о римлянах. Вскоре Иосиф набрался достаточно для излюбленной истории про Сепфорис. Он говорил о своем грехе бездействия, грехе, в котором можно упрекнуть всех иудеев. "Мы слишком бездеятельны", - сказал он. Захария терпеливо слушал, но мнения придерживался иного:
- Кое-кто все же действует… или намерен действовать. Как сказано у Иезекииля: "А священники из колена Левиина, сыны Садока, которые во время отступления сынов Израилевых от Меня постоянно стояли на страже святилища Моего, те будут приближаться ко Мне, чтобы служить Мне, и будут предстоять пред лицем Моим, чтобы приносить Мне тук и кровь, говорит Господь Бог".
И Захария поведал о chassidim risonim - людях действия, что живут в пещерах в пустыне Иудейской.
- Ибо спасение придет из пустыни. Там явит себя Спаситель наш. Я всегда испытывал тягу к этим людям, но остался жить в Иерусалиме ради Елисаветы… и ради себя. Иначе я бы поселился в Хирбет-Кумране.
- Значит, это я тебе помешала, Захария? - переспросила со своего ложа убеленная сединами Елисавета.
Он покачал головой:
- Я сам себе помешал. Все-таки в их учении много такого, чего я не принимал. Они казались мне слишком строгими. Если человек в субботний день упал в воду, его, видите ли, нельзя спасать… Еще чего… Они называют меня отступником. Ну и пусть. Они что-то делают, и да благословит Господь их труды.
У Захарии был красивый голос, отчего каждое его слово запечатлевалось в памяти. Рядом с этим человеком ты чувствовал себя в полной безопасности. Мне всегда хотелось, чтобы у Иосифа было много дел, чтобы его переговоры о покупке материалов затягивались и я оставался в гостях как можно дольше. Захария обучал нас не только священным текстам, но и писать на песке. И тогда на вздуваемом ветром песке, по которому шастали куры с петухами, появлялись крупные детские каракули. Он был хорошим наставником и во время этих уроков на берегу, под старой смоковницей, закладывал в наши потаенные уголки крупицы своего опыта. Мы с Иоанном не только подражали речам Захарии, но стремились к ответственности, которой, как нам казалось, было проникнуто его учение.
Однажды мы притворились молодыми людьми, задумавшими поступить в монастырь на берегу Мертвого моря. С посохами в руках, с котомками за плечами мы степенно взбирались на холм позади дома.
Будучи старшим, Иоанн взял на себя роль монастырского служителя.
- Шалом, милый юноша, и да пребудет с тобой Господь.
Он встал передо мной, широко расставив ноги и меряя меня суровым взглядом.
- Что понудило тебя проделать столь неблизкий путь, сын мой?
- Хочу присоединиться к вашей братии, - отвечал я, еле сдерживая смех от непривычных слов.
- И как ты это понимаешь?
- Пришли последние времена, отче, и я не могу долее терпеть греховный Иерусалим, хочу вступить в вашу покаянную общину и, пребывая среди избранных, сражаться с сынами тьмы.
- Достойные речи, сын мой. Но сначала тебе придется провести здесь год без вступления в монашеский орден, только исполняя заведенные у нас правила… Если ты докажешь, что поддаешься воспитанию, настоятель допустит тебя в общину. Имение свое ты должен передать нам.
Я подобрал с земли несколько камней, и Иоанн торжественно принял их от меня.
- Деньги пойдут в общую кассу. На них мы будем ковать оружие для окончательной победы над сынами тьмы. А теперь - на колени!
Я упал ниц. И тут налетел вихрь.
- Пойдем домой, Иоанн, - взмолился я. Мне не нравилось, что глаза засыпает песком.
- Ты смеешь обращаться ко мне на "ты", отступник? Напротив, мы удалимся в пустыню, дабы нас не смущали искушения мира.
Мне стало боязно, ведь он даже не улыбался.
- Ты говоришь, словно взаправдашний монах. Давай лучше кто дальше кинет камень, а? С трех попыток…
Он неспешно повернулся лицом к пустыне.
- Ты будешь кидать первый, - продолжал я. И испуганно прибавил: - Если, конечно, хочешь…
В ту пору я всегда старался держаться в виду деревьев. Теперь же мы настолько углубились в пустыню, что они казались совсем крохотными.
- Пожалуйста, давай не пойдем дальше.
- Никто не имеет права прерывать брата своего посередине речи.
- Иоанн!
Он лишь прибавил шагу, отчего мне не было видно его лица.
- Там львы!
- Они с нами не справятся.
- Постой, Иоанн! Куда мы?
- Искать уединения и приготавливать путь Господу!
Может быть, он шутил? Может быть, он любил играть еще больше моего? Тогда почему он ни разу не обернулся ко мне? Я едва ли не бегом бежал за ним и все же подобрал камень - на случай, если окажется, что Иоанн это понарошку. Чуть погодя камень сам собой выпал из руки. Ветер между тем крепчал. Я замотал лицо полой плаща, чтобы уберечь глаза от песка.
Через некоторое время я набрался храбрости спросить:
- Ты когда-нибудь заходил так далеко?
Нас окружали сплошные барханы. Нигде ни деревца, ни проблеска озера вдали.
- Всякий шаг бывает новым. Ты ведь хочешь стать своим среди людей действия, сын мой?
- Да, Иоанн, - пролепетал я, стараясь не отставать. Ноги мои оскальзывались, из носа текло, в глаза набился песок и принесенный ветром мусор, один я ни за что на свете не нашел бы дороги назад. Я получал истинное удовольствие на берегу озера, когда мы учились у Захарии, безмерно гордился тем, что не обманул его ожиданий. А теперь… Под этим меркнущим небосводом. С этим загадочным Иоанном. Ведь что я, собственно, знал о нем? Какие движения души, какие мысли разделял?
Мы заблудились и уже никогда не попадем домой.
И тут… посреди пустыни, неумолимо простиравшейся во все стороны до самого горизонта… Иоанн вдруг оборотился и предстал передо мной таким, каким я его еще не видывал.
- На колени! - строго приказал он. - Ты - новый Мессия!
Во мне что-то оборвалось.
Почему он так сказал? Я насупился, пытаясь уразуметь, что Иоанн имеет в виду. Мессия - это ведь не я! Мессия еще должен явиться. Из другой страны или с небес.
Какая глупая игра! Иоанн несет бред, лишь бы распоряжаться другими. Теперь я тебя раскусил, подумал я. Теперь мне не страшно.