Куини присудйли к прилюдному покаянию в церкви Святой Троицы три воскресения подряд, ну, он уплатил пять шиллингов и один, у себя дома, каялся.
Все эти события произошли в последние недели жизни мистера Шекспира.
Сусанна говорит, что история с Куини его доконала.
Говорит, все это отцу разбило сердце и в гроб его свело.
Так и сказала Юдифи в день похорон.
Ну и добилась, что Юдифь с ней годами после этого не разговаривала.
И только тогда они друг с дружкой примирились, когда я обеим им открыла правду.
Что мистер Шекспир в последние свои дни снова стал прикладываться к бутылке.
Уж сколько лет остерегался удела пьяницы.
А потом в компании с двумя актерами, дружками, снова нализался, мозги свои воспалил горячкой, так и помер.
От огорченья ли из-за всей этой истории с Куини он снова запил, нет ли, не могу сказать.
По-моему, могло и так быть, а по-вашему?
Но для таких, как мистер Шекспир, подобное небось предлог, а не причина.
У Куини теперь свой кабак под названьем "Клетка", на углу Мостовой и Главной улицы у нас в Стратфорде.
Глаза бы мои на него не смотрели.
Моя упрямая гусынюшка в двойне родилась.
Гамнет и Юдифь, так мы их окрестили.
Назвали их в честь наших милых друзей Садлеров, им крестных, я про них уж поминала в первой главе, когда рассказывала про мужнюю любовь - да что там, страсть - к сахару, конфетам, всякой сладости.
Гамнет и Юдифь, наши друзья.
Ну, и наши близнецы Гамнет и Юдифь.
Только Гамнет помер.
Бедный Гамнет отправился на небеса, когда ему всего одиннадцать годочков было.
Кого любит Господь, те долго не живут, не замечали?
Ну вот, а Садлеры нам отплатили тем же.
Когда Юдифь Садлер родила дочку, ту окрестили Анной. А потом у них родился сын, так его назвали Вильям.
Всего четырнадцать детей они нарожали, наши друзья Садлеры, только семеро померли в малолетстве, а двое у них придурковаты.
Юдифь Садлер и сама уж девять лет как померла.
Гамнет Садлер, тот живой покуда, хотя пекарня его уже не та, что до большого пожара в городе.
Золото закаляется в огне, верно?
Гамнет Садлер свидетельствовал завещанье моего супруга, в котором ему и еще семерым старым друзьям отказывалось по две марки каждому, чтоб себе купили перстни в память о мистере Шекспире.
Юдифь получила 100 фунтов денег и чашу серебряную, золоченую, по завещанью своего отца.
Девять месяцев спустя после того, как вышла она за Куини, Юдифь родила мальчика.
Шекспир Куини - его нарекли.
Но недолго Шекспир Куини прожил на этом свете, через полгода прибрал его Господь.
Что-то погода теперь ужасно какая холодная стоит.
До того удивительно холодная стоит погода, что все быстрые речки в округе насквозь промерзли.
Сегодня поярче разведу огонь у себя в спальне.
Выпью подогретого вина, перед огнем этим сидючи на зеленой своей подушечке.
И поужинаю у камина.
Не очень складная вышла глава, так ведь и номер у нее тринадцатый.
Глава четырнадцатая
Крещенский вечер
Или несправедливо я сужу?
Может, вовсе уж неспособная понять добрую шутку, раз говорю, что дикая блажь нашла на мистера Шекспира, когда он человека вздумал сравнивать с летним днем?
Вот как живу на белом свете, не верю я такому.
Ладно, сейчас я не плясунья, но тогда-то я плясала.
И смеяться я умею.
Всегда даже и хохотала, если случай позволял.
Знаю, не скучная я вовсе.
Кто хохотал громче всех и дольше всех, когда Гамнет Садлер надел мои желтые чулки с подвязками крест-накрест в тот расчудесный Крещенский вечер?
- Тот, кто весел, пусть смеется, - я все твержу, бывало.
И все же - всякому веселью есть предел.
Верно я говорю?
То-то.
Это ж дикая блажь, сравнивать человека с летним днем.
Так водится доселе, блажь гибнет в колыбели.
От блажи проку нет.
То ли дело фантазия.
Всякой блажи предел положен, а фантазия, она королева мысли.
Я ж не говорю, что она у меня есть.
Даже и не намекаю.
Мистер Шекспир был способен к фантазии, так мне говорили, и я охотно верю. Когда в ударе, он ею владел, или она им владела. Он эту королеву пускал в свой вольный ум.
Зато когда не в ударе, когда попусту молол что стукнет в голову, блажь одна у него и получалась.
Какое же сравнение!
Но может, и впрямь есть во мне что-то зимнее, старушечье, холодное, чего уж спорить?
Так ведь и без зимы никак нельзя, куда денешься.
В них что-то есть такое - правда? - в деревьях, когда все листья облетят?
Тут видишь голую суть.
Видишь костяк, скелет.
И мы все, мы все там будем.
Но покуда я еще не там, смеяться я умею.
А коли не верите, вот вам и шутка в подтверждение:
Будь он глухой, а я слепая, вот были бы мы счастливой парой.
Глава пятнадцатая
Навозная куча Джона Шекспира
Здесь-то, известно, у себя, в Нью-Плейсе, в Стратфорде, третьего дня я и следила, как те двое работников навоз кидали.
Живу тут теперь с дочерью Сусанной, с зятем доктором Джоном Холлом и их дитем единственным, пятнадцатилетней внучкой моей Елизаветой, моей глазастой лапушкой.
Навоз будет хорош для роз у нас в саду.
Я приглядела, чтобы и шелковицу унавозили, которую посадил мой покойный супруг.
Уж он гордился этой шелковицей, и очень тешила она его.
Что дерево, что ягодки.
На моего свекра, на мистера Джона Шекспира, старейшины Стратфорда, было дело, наложили штраф: навозную кучу держал не во дворе своем на Хенли-стрит, а за забором.
Сраму от родни не оберешься.
Это первый был знак тому, что жизнь Джона Шекспира теперь вкривь и вкось пойдет.
Куча навозная снаружи, у людей на виду, на ходу, у посторонних под ногами, она вмиг показала, какая порча у него внутри.
Штраф положили ему шиллинг.
Вместе с дружком, Адрианом Куини, свекра моего собутыльником, - тот к навозной куче, как говорится, тоже руку приложил.
Этот Адриан Куини - дед Томаса Куини, греховодника, который женился, прости Господи, на моей гусыне Юдифи и причинил нам столько горя, я уж рассказывала, если даже и не безвременную кончину мистеру Шекспиру.
Бардолф и Флюэлин: тоже дружки Джона Шекспира. Признали их всех троих в 1592 году смутьянами.
А, да что! Воду толочь, вода будет.
Но надо б кончить эту навозную главу в моей книжке как-то повеселей, и потому добавлю, что этот дом, Нью-Плейс, самый удобный для житья.
Построил его тому сто лет лорд-мэр Лондона сэр Хью Клоптон, когда вернулся в родной город доживать свой век.
Дом трехэтажный, на нем пять щипцов, и в нем десять каминов, четырнадцать комнат.
Очень красивый дом, из кирпича и дуба, и мистер Шекспир его перестроил и отделал по собственному вкусу.
Мистер Шекспир за шестьдесят фунтов стерлингов купил Нью-Плейс.
И я в нем свила гнездо.
И мой супруг жил здесь, в этом самом доме, со мной и с двумя нашими дочками, все последние свои года - до самой безвременной своей кончины прямо на деньрожденье в апреле месяце 1616 года, тому ровнехонько семь лет.
Глава шестнадцатая
Стратфордская весна
А теперь другой апрельский день я вспоминаю. В 1594 году, вот какой апрель я хочу, чтоб вы представили себе. В год тридцатого деньрожденья мистера Шекспира. В год, когда я приезжала в Лондон первый и последний раз.
Я вам, сдается, уж говорила, что день был серый, неказистый, ни то ни се.
Ни соку в нем.
Ни настоя.
Будто бы и не весна.
Весну я за собой оставила, дома, в Стратфорде, недели не прошло, такую буйную весну, когда еще не отцветет терновник, а уж боярышник в цвету.
Вот это весна.
Стратфордская весна.
Почти как та, самая первая весна, когда я только познакомилась с мистером Шекспиром и мы гуляли с ним по маю.
Он нес мои башмачки, а я подоткнула платье, юбку, и я в рубахе плясала по росе.
Мы спустились в Клоптонову лощину.
Свернули в Сниттерфилдовы кусты.
Остановились в Ингоновом лугу.
Я подпевала ручьям и птицам.
Я умывалась высокою травой.
И дикий тимьян был у меня в волосах.
Он наломал мне веточек с сережками.
Он на меня надел венок, корону, я стала королевой Мая.