- Мадам, успокойтесь! Стоит ли? Столько нервов! - бросил он на ходу. Как всегда, его негромкий голос прозвучал четко и внятно. Доминик прервала свой визг, пальцы ослабили хватку. Она уставилась на Виконта. Лулу улучила минуту и вырвалась, а Коко схватил мать за руку, видимо, испугавшись тона Шаховского. Мадам отвела глаза и стала поспешно счищать с головы Коко остатки варенья.
Но, вырвавшись, Лулу не обрадовалась свободе. Потерянная, уничтоженная, с горящим ухом, она стояла посреди столовой, ожидая сквозь тоску и стыд нового шквала. Вдруг, заметив, что Виконт уже совсем близко к двери, она сорвалась с места, подбежала к нему и крепко прижалась к его поясу. Остановленный таким способом, Виконт непроизвольно обхватил ее свободной рукой за плечи, нахмурившись, посмотрел сверху на кудрявый затылок:
- Ну, что ты? Совсем растерялась?
Придерживая Коко, лезущего теперь на стол, Доминик, не в силах осмыслить происходящее, широко открыла глаза и сказала:
- Ах, Поль, вы не знаете …
Но Виконт, не проявив желания что-либо узнать, постоял еще секунду, будто в раздумье, а затем решительно вышел, уводя с собой Лулу. Только в библиотеке, куда они пришли, она решилась поднять глаза на своего спутника… Ей показалось, что лицо у него злое.
- Так, - оторвался он от своих мыслей, - что теперь?
Она не знала, что теперь:
- Что хотите… А я в комнату к себе? Пойти? А вы - по делам должны? - запинаясь, пробормотала она.
- Почему по делам? Кому должен? Я свободен сейчас, - сказал он и, скользнув по ней взглядом, добавил, словно продолжая давно начатый разговор, - я знаю, что тебе почитать. Пушкина. Только не вспоминай, пожалуйста, свою хрестоматию. Я почитаю тебе НАСТОЯЩЕГО ПУШКИНА. - Он снял с полки маленький черный томик, тисненный золотом.
Лулу, не садясь, нерешительно посмотрела вокруг, настороженно прислушалась к шорохам в коридоре. А если сюда придет маман и опять станет кричать? Она же не сможет ее остановить, не сможет заставить не произносить этих злых и постыдных слов.
- Садись поудобнее! - Виконт толкнул ее слегка в кожаное кресло, и она послушно шлепнулась, сразу почувствовав себя лучше: сзади спинка, с боков - высокие подлокотники, а прямо перед ней в такое же кресло опустился он сам, откинулся на спинку и закинул ногу на ногу. Во всем этом не было ни капли напряжения, и до Лулу все яснее и яснее стали доходить размеренные прекрасные слова. Он читал спокойно, почти наизусть, лишь изредка опуская глаза в книгу. Оказалось, что его манера говорить, слегка акцентируя каждое слово, присущие ему восходящие интонации удивительно подходили к чтению стихов, придавали им особую естественную красоту. Лулу с каждым словом наполнялась все большим восторгом. Он прочел одно, другое. На словах "Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия…" перед ее мысленным взором встал знакомый и незнакомый величественный город, уже почти любимый, даруемый ей защитником и другом.
- Вы бы хотели вернуться туда? Очень? Значит, вы скоро уедете? - спросила Лулу тоненьким голосом, когда чудесные слова утихли.
- Почему скоро? Пока такой возможности нет.
Лулу перевела дыхание.
- А как же эти все слова получались в голове у Пушкина? Такими шеренгами волшебными приходили?
- Откуда берется все гениальное? От Бога. Это редкость, даровано единицам. Вот - Пушкину. И что происходит в голове у творца, как это рождается - не знает никто. Волшебство? Да, подходящее слово.
- А Пушкин уже давно умер?
- Он не умер. Он погиб.
- На войне?
- Нет, на какой войне? На дуэли. Его убил Дантес! Представь, Елена Александровна, говоря о дуэли Пушкина, всегда плакала.
- А мы в этом все-таки совсем разные с ней… Я вот совсем редко плачу и от такого не стала бы… А он что - француз, как дед Антуан, как маман??
- Француз, служил в России, в Кавалергардском полку, шалый, четыре десятка взысканий по службе. У Пушкина, видишь ли, была юная красавица - жена, и Дантес сумел произвести на нее впечатление.
- Это она виновата! Какое впечатление, когда - Пушкин???
- Ну, женщина, почти девочка, что ее винить.
- А другие? Дантеса этого товарищи? Родители? Он чтό им - не позор семьи? Они не сказали: Это же - Пушкин, гений! Извинись, сейчас же!?
- Александрин, способность распознать в человеке гения и приложить к нему особые мерки - тоже дар небес, и тоже - удел немногих. Ну, пусть не единиц - десятков. А большинство - это…
Он провел пальцем резкую черту в воздухе, и Лулу показалось, что он и скажет сейчас что-то резкое, но он закончил спокойно:
- … а большинству - это не дано. Нет, останавливать Дантеса не стал никто. Друзья поддержали его и участвовали в гнусной проделке, разослав издевательское письмо о Пушкине многим адресатам. А приемный отец Дантеса, нидерландский дипломат… Ты знаешь, что он сделал? Разжег вновь ссору, когда ее почти удалось погасить.
- Дурак какой!!!
- Не спорю.
- И… Пушкина застрелили? Этот Дантес? Сразу?
- Да сразу. С одного выстрела, но умер он не там, а у себя дома, на Мойке.
- Мойка?
- Река в Петербурге, ее набережную называют так же.
- Он успел сказать жене, что она - предательница?
- Ну что ты, Александрин, он даже не хотел пугать ее стонами. Знал, что пропадает, и боялся оставить беззащитной.
Слезы, которым, видимо, не было, часом раньше, дела до острых ногтей Доминик, впившихся в беспомощное ухо, полились сплошным ручьем. Виконт, сообщавший печальные подробности довольно бесстрастно, по крайней мере, спокойно, замолк и с некоторым удовлетворением завершил:
- Так что, позволь мне судить, кто на кого похож!
Обиды и унижения сегодняшнего дня на миг промелькнули в сознании Лулу и показались ей мелкими и ничтожными. Не стоит же из-за всего этого вызывать мать на дуэль? А вот Виконт мог пострадать на дуэли, где-нибудь в своих странствиях …
- Это ссора, как у вас, когда вы были в Италии?
- Александрин, - выдохнул он и засмеялся, - разве речь обо мне? Это кощунство! Сопоставляй величины!
Ну, раз он не хочет говорить сейчас о себе, пусть расскажет еще о поэтах, лишь бы говорил. Лишь бы не ушел!
И Виконт действительно рассказывал еще долго, часа полтора, до тех пор, пока истомившийся Пузырев не рискнул вызвать его из библиотеки. Лулу пошла к себе в комнату. Ей было что обдумать и чем заняться…
ГЛАВА 8. ВАЖНЕЕ ВЕРКИ И МАМАН
- А, милчка, ты-то мне и нужна - чья-то рука фамильярно похлопала ее по спине.
- Для чего? - нетерпеливо отозвалась Лулу, не сомневаясь, что это Вера, и продолжая восхождение с первого этажа на второй.
- Отчего ты такая сердитая? - вкрадчиво проговорила новая горничная. - Я твои наряды хотела пересмотреть…
- Смотрите… - не задерживаясь, равнодушно ответила Лулу.
- У-у, какая смешная! Без тебя нельзя. Может, там оживить чего или подправить. Я, не смотри, я и у модистки поработала, умею! Так бантик какой прицеплю - другое платье! Ты что, наряжаться не любишь? Пошли, пошли, милчка, я тебя красоточкой сделаю!
Все еще нехотя, но уже несколько заинтересованная, Лулу развернулась в сторону своей комнаты.
Но особого усердия в пересмотре платьев Вера не проявила. Наскоро передвинув все вешалки, она извлекла почему-то гимназическую форму и заявила, что на ней нужно освежить воротник.
Так, значит ничего интересного. Лулу, хмуро глянув на ненавистную форму, направилась к дверям.
- Да постой, говорю же тебе, хочу кое-что померить. Куда бежишь? На пожар, что ли? Вот скажи, лучше… Кто этот молодой, что с вами кушает? Брат, что ли твоей мамаши? Еще наверху живет… Ты что, не понимаешь, о ком говорю? Ну, не тот плюгавый Алексей, или как там его, а другой, высокий довольно, и одет так по-господски…
Лулу прекрасно поняла о ком речь, потому и остановилась, как вкопанная…
- Как это кто? Это же Вик… ой!.. то есть Шаховской Поль Андреевич!
- Да, вот-вот, я тоже так слыхала. А чего еще - Поль? Не русский, что ли? Как мать, французик? Вроде, скорее на поляка смахивает, или на чеха? Я, как война началась, разобралась в них… Да ты сядь, что стоишь? Хочешь, кружевной прилажу?
- Это форма. Не разрешают.
- Ну, на другое прилажу, какая разница? Давай, давай, не таи, не томи: не русский?
- Русский. Это просто так зовут, и он не брат совсем никому. Маман не брат.
- А он ничего, симпатяга, и фигура такая… правда? Или не понимаешь еще ничего? Даже красавчик, подбородок какой, видала?
Лулу испытывала какое-то двойственное чувство: поговорить о Виконте - это такое интересное дело, но тон разговора смущает.
Она все же не ушла и сдержанно объяснила самое простое:
- Он тут учитель моих братьев и меня.
- Так он просто гувернер! - Вера, как будто, чему-то обрадовалась. - А заносчивый-то какой! А сам - нашего поля ягода!
Озадаченная, Лулу замолчала. Виконт - ягода? Чья и почему?
- Подумайте, и не глядит, и не повернется. А сам-то - невелика птица!
И птица еще? Но это выражение хотя бы понятно, и Лулу закипела возмущением:
- Я не хочу больше ничего перебирать и вообще сидеть здесь!
- Да чего ты, как на иголках? Ты вот чего скажи…Сейчас он что, тебя только обучает? Не младенца же этого вашего… А то просто, видно, болтается! Или причина есть, что хозяйка разрешает?
Сама виновата, казнилась Лулу, выложила все с первого раза. Но теперь и минуты она здесь не останется…