- Пусть попробует отказать. Да, кстати, тебе в отставке, Иван Федорович, я отказываю. Поработай пока. Прости, но некого на твое место поставить. Василий Никитич, что грустишь? - обратился Геннин к Татищеву.
- Устал я, Виллим Иваныч. Вот ты за дело взялся, так у меня и силы куда-то ушли, как сквозь песок. Будто переложил ношу на тебя, а снова подойти к ней боюсь.
- Много ты пережил здесь. Ничего, все образуется. Еще покомандуешь уральскими-то заводами.
Татищев стал отмахиваться:
- Уволь, уволь, Виллим Иваныч! С меня довольно. Правда, устал я.
- Ну, отдохни недельку. Не возражаю. А как отдохнешь, то вдвое с тебя спрашивать против сегодняшнего буду.
Татищев шутливым жестом приложил руку к груди, мол, премного благодарен. Все повеселели. Улыбнулся и Татищев.
- Виллим Иваныч! - обратился Бурцев. - Что с беглыми делать? Никакого сладу нет: Демидов супротив нашего плотит вдвое. Вот и бегут от нас.
- Буду жестоко наказывать. Колесовать. А для острастки и за ребро кого подвешу, чтобы другим неповадно было.
Из группы пьяных инженеров послышался голос серба Милутиновича:
- Никогда в России законов не было, а сплошное тиранство!
Геннин вскочил, подбежал к нему и выбил из-под него стул. Серб свалился на пол. Все замолчали. Милутинович с трудом поднялся и испуганно глянул на Геннина. Тот прорычал:
- Ты кому служишь? России? Государю императору? А знаешь ли ты, что государь олицетворяет собой свою страну? А значит ли это, что Петр Алексеевич и есть тиран и беззаконник? Да как ты посмел?! Тебя Россия кормит и одевает. Ты без нее скитался бы по Европе и нищенствовал или подбирал крошки со стола какого-нибудь вельможи. А здесь тебе почет и уважение. И этими словами ты за все платишь?!
Милутинович молча и виновато смотрел на Геннина.
- Бурцев! На гауптвахту его! А завтра, как протрезвится, поговорю с ним и решу, что дальше делать.
Бурцев вывел незадачливого болтуна из комнаты. Некоторое время стояла тишина. Затем потихоньку комната стала наполняться голосами. Кто-то засмеялся, кто-то затянул песню. Остальные подхватили и замахали кружками, отбивая такт.
В Уктусскую слободу вошли четыре роты Тобольского полка под предводительством капитана Яна Кралевича. Знамена, барабаны…
Командир отрапортовал встречающим Геннину, Татищеву и Клеопину.
- Господин генерал-майор! Тобольского полка капитан Ян Кралевич! Привел четыре роты, общим числом пятьсот сорок человек.
- Здравствуй, здравствуй, Иван Королевич! Каков молодец, а, Василь Никитич! Полтыщи работников уже есть. Первые ласточки наши!
- Не ласточки, Виллим Иванович, орлы!
- Хорошо сказал. Точно орлы! Ну, давайте с марша отдохните, кондуктор Клеопин вас определит, а завтра начинайте казармы строить. Одну роту отправите на плотину. Завтра начнем… Василий Никитич! Татищев! Да ты никак расчувствовался?
- Да нет, в глаз что-то попало.
Клеопин с Гордеевым, личные порученцы - "глаза и уши" генерала, - измеряли ватерпасом перепады высот по берегам скованной льдом Исети. И всюду натыкались на заваленные снегом штабеля строительного леса. Геннин с Татищевым стояли неподалеку на берегу. Молодые люди подошли к ним. Клеопин обратился к Геннину:
- Виллим Иваныч! Место для завода выбрано Татищевым на редкость удачно. Оно уже расчищено, и лес заготовлен.
Татищев улыбнулся. Геннин рассмеялся:
- Спасибо, молодцы! Сейчас подойдут тобольцы. Чертежи готовы?
- Готовы, - ответил Клеопин.
- Назначаю тебя ответственным за строительство. Гордеева твоим заместителем. Расставите солдат на рубку изб. Завтра будем смотреть места для бастионов.
Послышался барабанный бой. На берег вышли маршем тобольцы. Среди солдат был и Андрюха Журавлев. От строя отделился офицер и подошел к Геннину.
- Господин генерал-майор! Привел роту, сто шестьдесят человек. Командир роты прапорщик Брандт!
- Здравствуй, прапорщик. Татищева тебе не представляю.
- Да кто же Василия Никитича-то не знает! - ответил Брандт.
- И я так думаю. Вот ваши начальники - Никифор Клеопин и его заместитель Гордеев Константин. Будете с ними возводить крепостные бастионы и плотину. Исполнять их приказы беспрекословно. Ну, а мы с Василь Никитичем пойдем дальше делами заниматься. А вам, - обратился он к Клеопину и Гордееву, - смотреть накрепко вместо моего глаза!
Скоро на берег Исети начали прибывать груженые подводы с первыми поселенцами. Геннин с Татищевым вышли их встречать.
- А вот и интендантство наше прибывает, - проговорил довольный Геннин.
Мужики по очереди подходили к генералу представляться:
- Степан Брагин. А это вот Иван Минюхин. С Нового Усолья мы.
- А, старые знакомые, - заметил Татищев. - Будет кабак и винокурня у нас. Они у меня еще в прошлом году откупную взяли.
- Что ж, молодцы, что приехали, - похвалил их Геннин. - Пока поселим вас в Уктусской слободе, а строиться здесь будете.
Мужики поблагодарили и пошли к телегам. Следом за ними на берег выехал обоз с кирпичами. Старший подошел к Геннину.
- Ваше превосходительство! Лука Удалых. Со мной еще трое мастеров. У нас подряд на поставку двухсот тысяч кирпичей. Вон первая партия при нас.
- Молодец, Удалой! А про харчевню не забыл?
- Никак нет, господин генерал! К концу месяца построим.
- Ну да как такому Удалому, да не построить! Кирпич выгружайте здесь. Попросите в помощь солдат. Скажете, что я приказал. Потом езжайте в Уктус. Найдете там комиссара Бурцева. Он вам поможет на первое время разместиться.
Зашумела, забурлила работа. Молчаливые дотоле берега Исети будто ожили после долгой немоты. И действительно, эта весна была совершенно другой, отличной от всех предыдущих. С удивлением глядела природа на людей, преобразующих ее для себя.
В Горном управлении в тот день собрались Геннин, Татищев, Бурцев, Никита Бурцев, Патрушев, Еварлаков, Рыбников, Якимов. Заседание вел Геннин.
- Господа! Я отдал приказ о переименовании Горного управления в Обер-бергамт. Теперь к делу. Радостная весть: нашего полку прибыло. Вчера майор Бриксгаузен привел из Тобольска еще один батальон солдат. Силы наши растут день ото дня. Работы прибавляется. Поэтому хочу распределить обязанности. Финансовыми делами назначаю руководить Ивана Федоровича Патрушева.
Патрушев обреченно кивнул.
- По рекомендации Татищева предлагаю назначить управителем Исетской заводской канцелярии Федора Борисовича Еварлакова. Он прибыл из Тобольска. Вопросы к Еварлакову есть?
- Знаем мы Федора Борисовича по алапаевскому заводу, - заметил Бурцев.
- Вот и я перед Сенатом за него ходатайствовал, - сказал Геннин, - человек он тихий, но твердый. В деле смышлен, такого второго здесь не сыскать. Ты, Федор Борисович, завтра бери людей да начинайте рыть обводной канал. Чертежи возьмешь у Клеопина. Да проверь, чтобы лопаты добрые были. Ежели гнилье кто прислал, то скажи этим поставщикам, чтобы одежду теплую готовили. На Нерчинских рудниках зима ранняя.
Послышался чей-то угодливый смех над шуткой начальника.
- Далее. Еварлакову в помощь назначаю Ивана Королевича. Будет следить за солдатами, крестьянами и пришлыми людьми. Все тебе, Федор Борисович, полегче будет. Провиантское снабжение отдаю Никите Петровичу Бурцеву. Знаем его как крепкого купца. Думаю, не подведет. А ты, комиссар, - обратился он к Бурцеву-старшему, - ежели что, присмотри за племянником.
Эти слова вызвали общее веселье.
- Тихо, тихо! Назначаю старшим над молотовыми мастерами Ехома Якимова. От сборки кричных молотов будет зависеть качество полосового железа. Поэтому я выбрал его. Знаю Якимова по олонецкому заводу. Петру Рыбникову, учителю уктусской школы, человеку весьма в топографии искусному, поручаю наметить столбовую дорогу от Уктуса до исетского завода.
- Виллим Иваныч! Что с плотинным мастером? - задал вопрос Татищев.
- Демидов обещает прислать Леонтия Злобина. Говорят, что лучше в здешних местах не сыскать. Федор Борисович! Изволь тому мастеру показать любовь и ласку, также и другим, с ним посланным, понеже они самые искусные в своем деле люди. И чего будут они у тебя требовать - отправляй немедленно. Также прикажи, чтоб наш плотинный мастер Иван Мелентьев присланного плотинного слушал и присматривался бы к его делам и не перечил, а учился бы у него. И сам изволь над ними надсматривать, чтоб они были послушны и вежливы и делу внимали с прилежанием. И последнее. В апреле хочу поставить к плотинной работе попеременно наряжаемых крестьян из ближних и дальних слобод. И еще. Пришлых людей без паспортов на работу принимать дозволяю. Без особого шума. Вот теперь, кажется, все.
Все встали. Блюэр, выйдя на улицу, показал Татищеву на Еварлакова:
- Он что, всегда такой хмурый?
- Да тут дело особое. Был он в заговоре с царевичем Алексеем. Государь его лишил дворянства и сослал в Тобольск. Так и мается, бедняга. Вон как ошибки-то молодости жизнь коверкают. Жена в Тобольске осталась. Не поехала с ним, - Татищев тяжело вздохнул, словно вспоминая что-то, - он прошения Петру Лексеичу подавал, просил шпагу вернуть, винился, а ответа по его делу все нет. Так и ходит неприкаянный. Жалко мужика. А в деле ему и правда равных нет. Светлая голова.
- Да только дураку досталась.
- Иван Иваныч! От ошибок и порывов молодости многим в дальнейшей жизни не сладко пришлось. Не суди да не судим будешь.
- Прости Василь Никитич, само сорвалось. Видит Бог, не со зла.
- На том и кончим.