Некогда жил он в богатстве, почете и счастьи, имел соловарни у Горьких Озер и множество скота на Гозенских пастбищах; посылал караваны с шерстью и солью в Мадиамскую землю. Был непорочен и богобоязнен, за что и назван Праведным. Думал кончить жизнь в старости доброй, насытившись днями. Но Бог захотел его испытать и вдруг отнял все. Двое сыновей его пропали без вести с караваном в пустыне: должно быть, убили их разбойники; двое других - погибли в восстании. Зять, управлявший всем его имением, сделал на него ложный донос, будто и он, Шаммай, участвовал в бунте. Его схватили, судили и оправдали; но судьи, стакнувшись с зятем, обобрали его и пустили по миру нищим. Все друзья покинули его, жена умерла. Вспомнив тогда любимую внучку свою, Ноэминь, он переселился к ней в Шэол и здесь заболел проказой.
Днем и ночью, сидя на гноище, расчесывал он струпья черепицей и услаждал сердце воплем. Все в доме привыкли к этому бесконечному воплю так, что уже почти не слышали его, как скрипа дверей, шума ветра или стрекотанья кузнечиков.
Остановившись в сенях, Иссахар прислушался.
- Погибни день, в который я родился, и ночь, сказавшая: зачался человек! Для чего не умер я, выходя из утробы? Лежал бы я теперь и почивал: спал бы, и мне было бы покойно. Опротивела душе моей жизнь моя! Скажу Богу: не обвиняй меня, объяви мне, за что Ты борешься со мной? Хорошо ли для Тебя, что Ты губишь невинного?
Так вопил Шаммай, и Иссахару казалось, что это вопль всего Израиля, а может быть, и всего человеческого рода, от начала до конца времен.
Пройдя мимо Шаммаева гноища, он вошел в тесную, темную клеть, где тускло мерцали две плошки-лампады с овечьим жиром, одна - у стены, на деревянной полочке с глиняными уродцами богов Элогимов, другая - на низком кирпичном помосте-лежанке с каменной плитой, служившей столом.
Сидя за ним, Элиав ужинал с двумя гостями, Авиезером, священником, и Нааманом, пророком.
Авиезер был тучный, краснощекий, чернобородый, важного вида человек. Пышная, из финикийской узорчатой ткани, одежда его была неопрятна; множество перстней с фальшивыми камнями блестело на жирных пальцах. Он приехал в Шэол с милостыней узникам от богатых гозенских купцов.
Нааман, лудильщик и пророк, был маленький, лысый старичок, тихий, робкий и застенчивый, с одним из тех простых и добрых лиц, какие бывают у бедных еврейских поденщиков. Он приехал с Иссахаром из Фив.
Были и другие гости, но они сидели поодаль, не принимая участия в беседе и трапезе.
Когда Иссахар увидел брата, человека лет сорока, высокого, сутулого, костлявого, с изрытым глубокими морщинами, как будто измятым, лицом, - все вдруг исчезло из глаз его, кроме этого лица: родного, чужого, жалкого, милого, страшного.
- А-а, наконец-то, пожаловал! А я уж думал, не придешь, - сказал Элиав, вставая.
Иссахар подошел к нему и хотел обнять, но тот, быстрым движением хватив его за руки, не оттолкнул, а только удержал и заглянул ему в глаза, усмехаясь:
- Ну что ж, можно бы, пожалуй, и обняться? Аль брезгаешь? - проговорил, как будто не он, Элиав, медлил обнять брата, а тот - его.
Иссахар бросился к нему на шею.
- Ну, садись, - сказал Элиав, освободившись от его объятий, и указал ему на почетное место рядом с собой, полукруглый, низенький каменный стулец. - А мы тут, видишь, пируем, твоим же гостинцем без тебя угощаемся. Спасибо, что вспомнил, милостыньку нищим прислал. Угощать не смею: вам, египтянам, нечиста наша Иадова трапеза!
- Что ты, брат, зачем так говоришь? - начал Иссахар и не кончил, покраснел, потупился. Взял кусок с блюда.
- Есть! есть! И впрямь не гнушается! - воскликнул Элиав, продолжая усмехаться недоброй усмешкой.
Авиезер тоже усмехнулся в бороду, а Нааман обвел всех добрыми глазами, с тревогой.
- Может, и выпьешь? - спросил Элиав.
Иссахар подставил чашу, и тот налил в нее из кувшина густой, как масло, алой, как кровь, гранатовой наливки, тоже братнина гостинца. Налил и себе.
- За твое здоровье, Изеркер!
Выпил одним духом.
- Ах, хороша наливка, в жизнь такой не пивал!
Снова налил. Подошла Ноэминь, молодая, испитая женщина, и сказала мужу на ухо:
- Больше нельзя, господин.
- Отчего нельзя? Сколько лет с братом не виделись, как же не выпить на радостях?
Грубо оттолкнул ее локтем в беременный живот, так что она едва не упала.
- Ох, голубчики, миленькие, не давайте ему пить, беды наделает! - взмолилась она к гостям и отошла покорно, как прибитая собака.
- Чашу вторую за успех дела! - сказал Элиав. - К нам-то, чай, не без дела пришел, не для того, чтобы с братцем видеться? Ну-ка говори, Изеркер, зачем пришел?
- Не Изеркер, а Иссахар, - поправил тот и чуть-чуть побледнел, нахмурился.
- Иссахар, по-израильски, Изеркер, по-египетски, - возразил Элиав. - Сам-то ты знаешь ли, как тебя звать? Ну, полно, не сердись, не смотри на меня глазами Авеля. В Авели тебе хочется, да я-то не Каин… Равви, за что Каин убил Авеля? - обратился он к Авиезеру.
- За то, что призрел Бог на Авелев дар, а Каинов отверг.
- А отверг за что?
- Этого никто не знает.
- Ну вот, так всегда: главного никто не знает. А ведь с этого-то все и началось. Скверно началось - скверно, должно быть, и кончится… Говори же, Авель, с чем пришел?
- С доброю вестью, брат: ныне услышал Господь вопль Израиля. Скоро из Шэола выйдете, узники… Наби Нааман, ты пророк Божий, ты лучше моего знаешь все, - говори!
Нааман покачал головой, улыбаясь застенчиво:
- Э, полно, куда мне в пророки! Я человек несмышленый; вся-то мудрость наша котлы да кастрюльки лудить…
- Ничего, говори, Бог вразумит!
Старичок опустил глаза, помолчал; потом заговорил тихо, робко, видимо, повторяя чужие слова:
- Так говорит Господь Саваоф, Бог Израиля: укрепите ослабевшие руки и утвердите колена дрожащие, вот Бог ваш! Он придет и спасет вас; мышцею простертою и судами великими изведет народ Свой из Египта, из печи железной. И будет второй Исход больше первого, и больше Моисея - новый вождь Израиля.
Вдруг поднял глаза, и голос его окреп, зазвенел:
- Доколе, Господи, нечестивые, доколе нечестивые торжествовать будут? Попирают народ Твой, угнетают наследие Твое. Боже отмщений, Господи Боже отмщений, яви Себя, воздай возмездие гордым! У Господа суд с народами: Он будет судить всякую плоть!
- Что-то долго не судит! - проговорил Элиав, усмехаясь язвительно, и, как будто в ответ ему, раздался вопль Шаммая:
- Вот я кричу: обида! И никто не слушает, вопию, и нет суда! Почему Бог пытке невинных посмеивается? Почему беззаконные живут и проводят дни свои в счастьи? Почему земля предана злодеям и Бог покрывает лица их? Если не Он, то кто же?
- Слышишь? - спросил Элиав, глядя прямо в глаза Иссахару. - Прав Шаммай: нет судов Божьих в делах человеческих. Болтовня пустая - все ваши пророчества. Вся земля - рай злодеев, ад невинных, Шэол. Жалкие утешители все вы, врачи бесполезные, будьте вы с вашим Богом прокляты!
Авиезер поднял глаза на Элиава и сказал:
- Не богохульствуй, сын мой. Горе тому, кто препирается с Создателем своим, черепок из черепков земных!
- А ты, брат, что скажешь? - спросил Элиав, продолжая смотреть прямо в глаза Иссахару. - Прав Шаммай или не прав?
- Прав.
- Кто же ответит ему?
- Избавитель.
- А Избавитель кто?
- Сам знаешь.
- Нет, не знаю. Много к нам пророков ходит, не вы одни. Вон и о царе Ахенатоне говорят, что он - Избавитель. Уж не от него ли и ты к нам пришел?
- Зачем смеешься, брат, над святыней ругаешься?
- А что свято, сам-то ты знаешь ли? Правда ли, говорят, что ты в веру царя обратился?
- Нет, неправда.
- Как же намедни, на празднике Солнца, видели тебя среди обращенных? Кого обманываешь, их или нас?.. Что же молчишь? Говори!
- Что мне тебе сказать, брат? Все равно не поверишь. Подожди до завтра, - завтра узнаешь все…
- Завтра? Нет, сейчас, сейчас говори. Что значит: "Скоро из Шэола выйдете, узники"? Без бунта не выйдем. Бунтовать нас пришел, что ли?
- Завтра все узнаешь, - повторил Иссахар, вставая.
Элиав тоже встал и схватил его за руку:
- Стой, так не уйдешь! Нам не хочешь сказать - скажешь царскому приставу!
- Донесешь?
- А ты что думал? Око за око, зуб за зуб. Десять лет из-за тебя мучаюсь, - помучайся и ты.
- Ох, голубчики, миленькие, держите, держите его, беды наделает! - опять закричала Ноэминь.
Все бросились на Элиава, но, прежде чем успели удержать его, он отскочил в угол, схватил стоявший там у стены медный лом, которым ломал камень в каменоломнях, подбежал к Иссахару, занес над ним лом и закричал:
- Прочь с глаз моих, сын Козла смердящего, убью!
Иссахар, закрыв лицо руками, выбежал вон из дома.
Бежал темной улочкой, спотыкался, падал, вставал и снова бежал, обуянный ужасом.
Только за воротами Шэола опомнился. Рядом с ним бежал Нааман и что-то говорил ему, но он долго не мог понять что; наконец понял:
- В Козью пещеру бежим, там переночуем!
Узкою тропинкой-лесенкой, вырубленной в круче скал, поднялись из котловины Шэола на гору, в степь. Вдали красной точкой замигал огонек. Пошли на него. Злые овчарки с паучьими мордами кинулись на них с лаем. Старый пастух вышел им навстречу, отогнал псов, низко поклонился, приветствуя Наамана по имени, - видимо, ждал гостей, - и повел их в пещеру у самого обрыва над Шэолом.