- Госпожа любит возиться с собаками, – ответил Азия. – Еще просит доставить кобелька из пастушьих волкодавов. Что в этом странного?
Услышав "госпожа", Сарсехим помертвел. Как вразумить молодого еще человека, что в этом незамысловатом желании, которое изъявила Гула, таилась страшная угроза! Как достучаться до его разума, если всего через семидневку он забыл о родном доме и назвал рабыню "госпожой".
Предупредить, что все начинается с собак? Посоветовать держаться подальше от этой суки? Призвать его поспешить к жене и попытаться излечиться от подобного подобным. Сколько сможешь, не выпускай из объятий супругу.
Опыт, копившийся в области копчика, предупредил – лучше помалкивай. Другой разум пояснил – помалкивать, это вовсе не значит набрать в рот воды и тупо ждать неизбежного.
Этого ли требует от тебя истина?
Разве можно назвать кротостью трусливую покорность?
Незлобивостью следует вооружиться, чтобы прервать цепь побоев, но никак не для того, чтобы уступать демонам.
В комнату, где их ждал наследник, они зашли по очереди, поклонились. Шурдан расположился на подушках, грудой наваленных на возвышении. В ногах у него, соединив колени и опустив голову, на трехногой табуретке сидела Гула.
- Как поживаешь, евнух? – спросил Шурдан. – Чем занимаешься? Ищешь щелку в заборе?
- Что ты, господин! – перепугался Сарсехим. – У меня и в мыслях не было!
- Об это и речь, – кивнул наследник. – Мне очень бы хотелось заглянуть в твою голову и узнать, каким мерзким варевом ты угостишь меня на этот раз.
Евнух побледнел.
- Нет–нет, – улыбнулся Шурдан, – не в том смысле, что я хотел бы заглянуть в твою отрубленную голову. Отрубленная голова, это, знаешь ли, неприятное зрелище. Я к чему клоню, если ты что‑то утаил, в чем‑то слукавил, рассказывая о посещении Дамаска, в твоих интересах правдиво рассказать, как все было.
Он кивком указал на Гулу и добавил.
- Эта женщина поможет тебе. Имей в виду, евнух, поручая тебе лишить Бен–Хадада наследника, я вовсе не хотел нанести вред нашей гостье, и, как оказалось, был прав. Выслушав ее, я убедился, что она всей душой предана Ассирии и Вавилону. Находясь в самом логове врага, будучи обесчещенной сирийским чудовищем, она всеми силами пыталась помочь нам. Чего, как ни прискорбно, не скажешь о тебе, евнух.
- Чем же я провинился перед господином и уважаемой Гулой? Тем, что не сумел отравить ее?
- Тем, что из трусости или по причине низости натуры, ты едва не погубил Нинурту и нашу Шами.
- Кто? Я?!
- Именно. Не эта же скромная женщина, – Шурдан опять кивком указал на Гулу.
- Эта скромная женщина заманила их в ловушку. Она издевалась над ними! Она пытала их!
- Это не правда, – тихо возразила Гула. – Я спасла их.
- Спасла?! – воскликнул Сарсехим. – От кого же?
За Гулу ответил наследник.
- От Бен–Хадада. Она так утверждает.
Евнух всплеснул руками
- Все было не так, господин, – загорячился он.
Царевич не дал ему договорить.
- Давай попробуем совместными усилиями отыскать правду. Женщина не отрицает, что это по ее приказу Нинурта был захвачен в плен. Ей пришлось пойти на эту хитрость, чтобы заманить в ловушку Бен–Хадада. Однако, как следует из ее рассказа, ты и эти презренные скифы нарушили ее планы. Вместо того, чтобы помочь Гуле захватить Бен–Хадада и в качестве заложника отправить в наш лагерь, вы помогли сирийцу расправиться с ней. Искалечили царскую дочь! Так могли поступить только предатели. Тебе известно, как у нас в Ассирии наказывают предателей?
- Более чем, господин.
- Это хорошо, что ты не стал выкручиваться и сразу признал свою вину. Это дает тебе надежду на спасение.
- Чем же я могу заслужить прощение?
- Тем, что будешь всегда и везде отстаивать истину. Кто бы ни пытался запутать тебя, кто бы ни пытался заставить тебя солгать, ты будешь твердо стоять на своем – намерения этой женщины были чисты. Только обстоятельства не позволили ей добиться своей цели. Да, возможно, она тоже ошибалась, но эти промашки по своей тяжести никак не могут сравниться с преступлениями, совершенными тобой и этими варварами.
- И Шаммурамат, – не поднимая голову, также тихо выговорила Гула.
Шурдан поддержал ее.
- И Шаммурамат тоже.
Гула подняла голову.
- Ей не надо было лезть в эту историю. Зачем надо было врываться в замок, убивать собак, кричать – верни мужа!
Сарсехим, еще не совсем пришедший в себя, задал наиглупейший вопрос.
- Чем же ей надо было заняться?
Гула охотно растолковала.
- Женщине нельзя совать свой нос в дела мужчин. Ей надо было дожидаться мужа у семейного очага.
- Но у семейного очага на нее напали ребята из Урука?!
Ответ женщины прозвучал громче, раздражительней.
- Это было сделано по приказу Бен–Хадада! Я пыталась спасти сестру и попросила тебя предупредить ее. Но ты не выполнил мою просьбу.
Сарсехим растерянно глянул в сторону наследника. Еще на что‑то надеясь, он сделал попытку объясниться.
- У меня другое мнение. Я лично…
Шурдан встал, подошел к евнуху, положил ему руку на плечо и доброжелательно предупредил.
- Держи свое мнение при себе! До тебя дошло, как следует отвечать, если кто‑нибудь начнет расспрашивать тебя об этой неприятной истории?
- Кто начнет расспрашивать?
- Это не твоего ума дело, – предупредил наследник.
Глава 4
К разочарованию многих и в первую очередь самого Салманасара, узурпатор, словно в укор мировой справедливости, выказал себя умелым полководцем и достойным преемником Бен–Хадада. Будто убиенный царь с последним, выдохнутым в лицо Хазаилу проклятьем сумел наградить убийцу умением вывернуться из любой, даже самой безвыходной ситуации.
План обороны, который узурпатор постарался воплотить в жизнь, оказался еще хитрее, чем бесконечные изматывающие наскоки на ассирийцев, к которым прибегнул Бен–Хадад.
Как только в Дамаск была доставлена весть о том, что ассирийцы перешел Евфрат, люди Салманасара попытались поднять мятеж в самой столице. Хазаил, оставшийся без союзников, сумел усмирить бунт. Он железной рукой расправился с теми, кто взывал к справедливости и отмщенью за невинно погубленного царя. Затем узурпатор собрал войско и, напомнив всем о смертельной опасности, нависшей над градом и страной, сумел добиться беспрекословного повиновения. Не теряя времени, сирийское войско, оставив в городе значительный гарнизон, выступил в поход.
Первые сообщения о том, что узурпатор повернул на юг – то есть в сторону, противоположную той, откуда приближались ассирийцы, – вызвали в ставке Салманасара откровенное недоверие. Лишь после того, как разведка подтвердила, что Хазаил спешно отошел к горе Санир и занял там оборонительные позиции, в ставке всерьез задумались о смысле такого маневра.
Большинство ассирийских военачальников посчитали решение Хазаила неоспоримым свидетельством откровенной трусости самозванца, его неуверенностью в своих силах, и, если бы не Иблу, сумевший, несмотря на донимавшую его хворь, переубедить самые горячие головы, трудно сказать, как повернулись бы дела у не знавших поражений ассирийцев.
Иблу, страдавший от жара во всем теле, обратил внимание царя и членов военного совета на странные сообщения из Дамаска. Лазутчики утверждали, что в городе оставлены лучшие двадцать тысяч воинов, какими располагал сириец. Чем объяснить этот непонятное решение? Трусостью? Неверием в свои силы? В таких случае войско обычно разбегается, а не совершает трудный и скоротечный маневр, не устремляется в предгорья и не окапывается на труднодоступных склонах. Старый полководец призвал соплеменников со всей серьезностью отнестись к маневру Хазаилу и ни в коем случае не поддаться на его уловку.
Иблу так сказал.
- Это ловушка!
В отсутствие Шурдана никто не решился оспорить мнение опытного полководца. По мнению Иблу, хитрость заключалась в том, чтобы зажать наступающие войска между горами и Дамаском.
Любая армия, преследуя противника, обязательно растягивается на марше и превращается в трудно управляемое скопище мало связанных между собой отрядов. Хазаил в попытке отбиться от ассирийцев, рассчитывал, что Салманасар непременно бросится вслед за ним. Как только враг главными силами минует Дамаск, спрятавшиеся за стенами полки ударят ассирийцам в тыл, ведь во время преследования по малознакомой местности северные варвары обязательно смешают ряды и утратят связь между отдельными эмуку. Если умело воспользоваться этим обстоятельством, можно навязать свою волю наступающим захватчикам. Стоит только захватить стратегическую инициативу, как Салмансар, оказавшись между двух огней, потеряет свободу рук, а это открывает возможность и на этот раз отбить нашествие. Сидя в укреплениях на горе Санир и имея мощный отряд в Дамаске, Хазаил получит возможность выбирать время и место для нападения. Его объектами, прежде всего, станут слабо охраняемые и плохо вооруженные объекты – обозы, инженерные отряды, кисиры союзников а также оторвавшиеся от главных сил войсковые части. Их поддержат отряды, укрывшиеся на склонах священной горы.
При таком способе ведения боевых действий, предупредил Иблу, будет очень трудно сохранить единое управление войсками.