По женевской улице Савинков шел, покручивая тросточкой. – Занятно, – пробормотал он. Больше чем о Чернове думал он об "Иване Николаевиче". Странное чувство оставил в нем этот брюхастый урод на тонких ногах, с пудовыми черными глазами и отвислыми губами негра:
– Азеф понравился Савинкову: – в уроде была сила.
5
Через три дня, идя по Большой Набережной, Савинков смотрел на белосиний Монблан. По озеру бежали гоночные лодки с загорелыми выгибающимися телами гребцов. Мальчишка-булочник в фартуке и колпаке, провозя в вагончике булки, поклонился Савинкову, как знакомому. День был горяч, душен. Придя домой, Савинков разделся, в белье лег на диван. Но вместо дум он почувствовал, как качается, плывет в дрёме тело.
Короткий звонок заставил его приподняться. На звонок не ответили ничьи шаги. Мадам Досье ушла в церковь. Савинков, накинув пальто, пошел к двери. Раздался второй звонок. Стоявший видимо решил достояться.
– Кто тут? – спросил Савинков, и, глянув в глазок, увидел темножелтое лицо и вывернутые губы Ивана Николаевича.
– Что это вы как конспиративны, в глазок смотрите,
– гнусавым смешком пророкотал Азеф, идя по коридору.
– Ах, да вы без порток, спали, что ль?
– Посидите, пожалуйста, я сейчас, Иван Николаевич. Стоя у окна, Азеф смотрел на улицу. Бросил взгляд на стол, где лежали исписанные листы. Отойдя, тяжело сел в кресло, опустил голову. Он походил на быка, который может сорваться и пропороть живот.
Когда вошел Савинков, может длилось это час, может секунду: – Азеф смотрел на Савинкова, Савинков на Азефа. "Как из камня", – подумал Савинков.
– Мне говорили, вы хотите работать в боевом деле? – гнусаво произнес Азеф, – правда это?
Темные, беззрачковые глаза и всё выражение лица стали вдруг ленивыми, почти сонными. Азеф был в дорогом сером костюме. Ноги обуты в желтые туфли, галстук зеленоватый.
– Да, вам говорили правду.
– Почему же именно в боевом? – медленно повернул голову Азеф и глаза без зрачков, исподлобья уставились на Савинкова.
– Эта работа мне психологически ближе.
– Пси-хо-ло-гиче-ски? – процедил Азеф. И вдруг внезапно расхохотался высоким, гнусавым хохотом. – А вы знаете, что за эту психологию надо быть готовым к веревочке? – и Азеф чиркнул рукой по короткому горлу.
– Вы не курите? – раскрыл портсигар Савинков. Азеф как бы не заметил портсигара. Встал, раскачивая колоссальное тело на тонких ногах, прошелся по комнате. Савинков заметил, ступни, как и руки, маленькие. Азеф стоял у окна, глядя на улицу. Не поворачиваясь, проговорил гнусавым рокотом:
– Хорошо, вы будете работать в терроре. Повернувшись, сказал неразборчиво:
– Беру только потому, что просил Гоц и бабушка, так бы не взял, тут много шляется. – Не глядя на Савинкова подошел к столу. На столе лежали нелегальные брошюрки: "Народная воля", "За землю и волю", Азеф, взяв одну, пробормотал:
– Ну, что, хорошие книжки?
– Да, как вам сказать…
– Эти книжки сделают то, что у России через несколько лет косточки затрещат, – гнусаво проговорил Азеф и, взяв мягкую шляпу, пошел к двери. У двери остановился.
– У вас деньги есть? – Вынув из жилетки две бумажки, кинул на стол. – Завтра в восемь, в кафе "Националь", я найду вас, – и мотнув бычьей головой без шеи, Азеф скрылся за дверью.
6
На Монбланской набережной в кафе "Националь" играл оркестр. Черными фрачными фалдами трепыхали лакеи. Веранда выходила на Женевское озеро. За озером виднелись далекие горы.
По озеру скользили яхты, лодки, пароходы. С озера тянул сыроватый ветер. За столиками, у перил пили какие-то напитки две мощеобразные англичанки. Были тут и французский писатель, и румынский министр, и два прусских офицера в штатском.
В сумерках и Азеф смотрел на играющую огнями воду. Он ни от кого не отличался, походя на директора какого-нибудь концерна. На безымянном пальце у него бриллиант. В белом костюме рядом с ним сидел элегантный молодой человек, по виду могший быть секретарем директора концерна.
Несколько наперев жирной грудью на стол, Азеф проговорил тихим рокотом:
– Вам скоро надо ехать в Россию. Ставим крупное дело. Послезавтра выедете в Германию, поживите, выверите, нет ли слежки. Если будете чисты, проедете в Берлин, а там, в воскресенье встретимся в 12 дня в кафе Бауер на Унтер ден Линден.
Англичанки чему-то смеялись. Толстый француз с тонкокурчавыми волосами читал "Матэн". Возле него мальчик с бледным личиком ел пирожное. Рыдала скрипка и в такт танцам Брамса в оркестре качался первый скрипач.
– Прекрасно, но если я иду на дело, не находите ли вы, что мне надо знать несколько побольше, чем то, что вы сейчас сказали, – отпивая вино, проговорил Савинков.
– Если будете убивать, то не неизвестного, а определенное лицо, – лениво проговорил Азеф. В Берлине дам указания, явки, всё узнаете, – прогнусавил он, скучно осматривая террасу.
По террасе шла женщина, смуглая, черные волосы лежали взбитым валом, она походила на креолку.
– Не плоха? – улыбнулся в бокал Азеф. Эфиопские, мясистые губы расплылись в непонятное с первого взгляда.
– Вы женаты? Где ваша жена?
– В Петербурге.
– Скверно. За ней могут следить. Вы ей писали?
– Нет.
– Не пишите. Наверняка следят. Где она живет?
– На Среднем. А вы женаты, Иван Николаевич?
– Моя жена в Швейцарии, – нехотя ответил Азеф.
– Сегодня утром, – заговорил он. – Брешковская говорила, что какой-то Каляев приедет к воскресенью в Берлин. Я с ним должен увидеться. Вы его знаете?
– Это мой друг.
– Вы думаете, он подходящ для нашей работы?
– Безусловно. Он едет только для этого. Берите его обязательно, Иван Николаевич.
– Я беру только того, кого считаю сам нужным взять. Азеф помолчал. И вдруг улыбнулся засветившимися глазами, отчего всё его лицо приняло ласковое, почти нежное выражение.
Когда они шли по веранде, на них обращали внимание. В их фигурах был контраст. Савинков много ниже, худ, барствен. Азеф толст, неуклюж, колоссален, дышал животом.
7
– Хороший вечер, – проговорил Азеф. Савинкову показалось, что выйдя из кафе, Иван Николаевич стал проще и доступнее.
– Если с вами пошли по одной дорожке, а может еще и висеть вместе придется, – гнусаво говорил Азеф, – надо хоть поближе познакомиться. Вы ведь из дворян?
– Дворянин. А что?
– Я еврей, – улыбнувшись, сказал Азеф, – две больших разницы. Вы учились, кажется, в Варшаве? Ваш отец мировой судья?
– Откуда вы знаете?
– Гоц говорил. Только не понимаю, зачем вы пошли в революцию? Жили не нуждаясь. Могли служить. Зачем вам это?
– То есть что?
– Революция.
Савинков коротко рассмеялся.
– А декабристы, Иван Николаевич? Бакунин? Ну, а Гоц? Он же ведь богатый? Вы странного мнения о революционерах.
– Исключения, – бормотнул Азеф.
– Ну, а зачем же вы в революции? Вы инженер? Азеф мельком глянул на Савинкова.
– Я другое дело. Я местечковый еврей, не мне, так кому ж и делать революцию. Я от царского правительства видел много слез.
– И я видел.
– Что значит, вы видели? Видели одно, вы чужое видели. Я свое видел, это совсем другое. – Ну, да ладно. Мне пора. Стало быть не забудьте в воскресенье в 12 в кафе Бауер. – Простившись, Азеф повернул в обратную сторону.
Над Женевским озером, в тучах, выплыл матовый полулунок. Азеф не видел его. Он шел тяжело раскачиваясь. Возле знакомого кафе, на рю Жан-Жак Руссо, Азеф стал оглядываться по сторонам, ища женщину.
8
– Как рад, что зашли, – приподнялся в кресле Гоц. – Я назначил? Позабыл. Так устал, было собрание, но ничего, потолкуем.
Гоц был еще мертвенней и бледней.
– Вы были у Виктора и Ивана? Они говорили. На товарищей вы произвели прекрасное впечатление. Иван Николаевич берет вас к себе. Он разбирается. Он большая величина. Вам надо будет всецело подчиняться ему, без дисциплины дело террора гроша ломаного не стоит… Да, Иван Николаевич о вас очень хорошо отозвался. Стало быть завтра поедете. Кроме вас едут еще два товарища. Паспорта, явки, деньги, всё у Ивана Николаевича. В организационные планы и технику мы не входим.
Глядя на Гоца, Савинков думал:, "нежилец, жаль".
– Ну, о делах вот собственно всё. Ваше желание исполняется, идете… – Гоц оборвал, любовно глядя на Савинкова: – молодого, перенесшего тюрьму, крепость, ссылку, теперь идущего на смерть.
– Вы знаете на кого?
– Предполагаю.
– На Плеве, – тихо сказал Гоц. – Вы понимаете насколько это необходимо, насколько ответственно? Ведь он нам бросил вызов, заковывает Россию в кандалы.
– Я считаю за величайшую честь, что выхожу именно на него.
– Может быть мы и не увидимся больше. Давайте останемся друзьями, вы можете сделать многое: вы смелы, образованы, талантливы, берегите себя, Борис Викторович. Скажите, вы ведь пишете? Вашу статью в № 6 "Рабочего дела" Ленин страшно расхвалил в "Искре". Знаете? Но статьи – одно. А у вас беллетристический вид. Скажите, не пробовали?
– Пробовал, – сказал Савинков. – Вот недавно написал.
– Что?
– Рассказ.
– О чем? Расскажите, это интересно! – заволновался Гоц.
– Выдумка из французской революции. Называется "Тоска по смерти".
– По смерти? – переспросил Гоц. – Тоска? Не понимаю. Расскажите.