- Что ли, давай играть, - подумав, предлагает малый.
- Давай, - соглашается Машка. - А как?
- Ну, кусай, - командует мальчишка. - Кусай хлеб.
Она откусывает кусок корки и с удивлением спрашивает:
- Ну и что?
- А теперь я…
Машка протягивает малому зажатый в кулаке ломоть… Тот откусывает и жует, глядя на нее жадными блестящими глазами.
- А теперь опять ты…
Она кусает от горбушки и говорит, пренебрежительно отвернувшись:
- Я больше не хочу.
Малый озадачен. Некоторое время он сидит на скамейке, болтая ногами, потом вдруг срывается с места и исчезает за дверью. Машка поворачивается к Андрею, который, прислонившись к степе, тихо сидит в красном углу.
- А тебя как зовут? - спрашивает она.
Рублев поднимает на нее глаза. Машка с минуту изучает его и повторяет:
- А тебя как зовут?
Андрей отводит взгляд. Машка весело смеется, наслаждаясь его замешательством.
В избу влетает давешний мальчишка в сопровождении троих приятелей. В руках одного из них - белобрысого и сопливого - огромный желтый огурец.
- Давай меняться! - предлагает малый. - Мы тебе огурец, а ты нам горбушку. Смотри - во! - Он отбирает у белобрысого огурец и протягивает его Машке. Та некоторое время колеблется, но в конце концов берет огурец и отдает хлеб. Малый хватает корку, и ребята с радостными воплями убегают.
Машка с подозрением смотрит им вслед, затем откусывает от огурца и жует. Огурец оказывается старым и горьким, как полынь. Машкины губы начинают дрожать, и, поняв, что ее обманули, она тихо плачет, всхлипывая и утираясь грязной рубахой. Вдруг взгляд ее падает на кусок хлеба, лежащий перед Андреем. Слезы на ее глазах высыхают. В голове Машки созревает план.
Она садится на скамейку против Андрея и говорит:
- Давай меняться. Я тебе огурец, а ты мне хлеб.
Андрей молча смотрит на нее. Тогда Машка, глядя ему прямо в глаза, кладет перед ним огурец и некоторое время выжидает. Затем, не спуская с чернеца глаз, берет хлеб, осторожно слезает с лавки, пятится к двери и скрывается на улице.
Из сарая раздается ужасный крик роженицы. Андрей вздрагивает и закрывает глаза.
Катька, стоя на перекладине лестницы, подглядывает через дыру в соломенной крыше. Она видит мать, которая хлопочет около дурочки, успокаивает, подкладывает ей под спину тряпье. Дарье помогают две старушки. Одна стращает воду в котле, другая, положив себе на колени голову роженицы, гладит ее по волосам, вытирает ладонью пот, заливающий глаза блаженной.
Вечереет. Деревенская улица заполнена подводами, усталыми крестьянами, лежащими около заборов, чумазыми детьми, ползающими по пыльной дороге. Ржание, шум стоят над деревней. У одной из телег столпились озабоченные мужики.
- Ну, чего делать-то будем? - ни к кому в частности не обращаясь, вздыхает низкорослый мужичок.
- Кормить нечем, - отзывается Тимофей. - Мой мерин больше двух ден не выдюжит.
- "Двух ден"… - раздражается мужичок. - Ты на мою посмотри, - показывает он на измученную костлявую кобылу, которая неподвижно стоит, прислонившись к забору и закрыв глаза.
- Ничего, пешком пойдем, - говорит кто-то.
- А в Андрониковом небось и овса и сена навалом, всего… - негромко замечает Леха. - Может, попросить?
- Ага… - хрипит кто-то в ответ. - Так они тебе и дали.
- А если как следует попросить? - настаивает Леха, вкладывая в свои слова особый смысл. - Они еще и лошадей дадут, если как следует попросить.
Мужики молчат, обдумывая Лехины слова.
- Ну, Семен! - снова не выдерживает Тимофей. - Всех под монастырь подвел!
Кто-то вяло смеется. Все смотрят на гору, где чернеют высокие монастырские стены.
У подводы, на которой пластом лежит изможденная женщина с ребенком под боком, стоит Михаил.
Он с тревогой смотрит на жену и тихо спрашивает:
- Ну что ты? Чего ты хочешь? Может, попить?
Женщина отрицательно качает головой.
- Может, ты чего хочешь? - с отчаянием допытывается мужик.
- Ничего не хочу, - еле слышно шепчет она.
- Открой глаза, ты что?
Жена не отвечает.
- Открой глаза! Слышишь?! - с ожесточением кричит Михаил.
Женщина с трудом приподнимает веки, которые через мгновение смыкаются снова. Он отворачивается и идет к мужикам.
- Ну что делать-то будем? - взволнованно спрашивает он у Тимофея.
- Столбы валять и к стенке приставлять… - отвечает Леха и садится на землю, прислонившись к тележному колесу. И тут же вскакивает. - Семен!
В деревню въезжает еще несколько подвод с беглыми. Впереди, на телеге, запряженной белой холеной кобылой, намотав вожжи на левую руку, стоит невысокий мужик с выгоревшими на солнце рыжими волосами.
Переглянувшись с товарищами, Михаил выходит вперед и останавливается посреди дороги. Семен, не обращая внимания ни на Михаила, ни на других мужиков, преграждающих ему путь, медленно едет по деревне. Михаил ждет, похлопывая кнутовищем по пыльным порткам. Когда белая кобыла упирается ему в плечо, он берет ее под уздцы. Телега останавливается.
- Ты что ж с нами наделал? - с трудом сдерживая бешенство, спрашивает Михаил.
Семен обводит взглядом мужиков, с ненавистью глядящих на него, улицу, запруженную телегами, баб с детьми на руках, стариков, молча наблюдающих за происходящим, и не отвечает.
- Что, доволен? - продолжает Михаил. - Посмотри, сколько народу пропадает. "Урожай под Москвой". А в дороге сколько людей померло! - вдруг орет он. - А помрет сколько?!
Семен молчит. В это время Леха, подкравшись сзади, изо всех сил дергает за свободный конец вожжей, обмотанных вокруг руки Семена, и тот кубарем падает с телеги в пыль. Леха прячется в толпе.
Семен встает с земли и, не поднимая глаз, стряхивает пыль с порток и рубахи.
- Что приехал? Надсмеяться над нами?
- Дальше надо идти, ко Пскову, - взглянув на Михаила, твердо говорит Семен. - А приехал я потому, что меня самого обманули.
- Дальше идти?! - свирепо улыбается мужик. - А как? Тебе хорошо одному! На такой кобыле! А мы?!
- Это вы как хотите… А кобыла у меня сытая потому, что я с голода подыхаю. Мне легче…
- Ах, тебе легче?! - хрипит Михаил и, рванув кобылу за узду, хлещет ее по морде кнутом.
Семен бросается было на Михаила, но сзади его хватают сразу несколько человек. Кобыла шарахается в сторону, ржет и мотает головой.
Привлеченный шумом и криками, в воротах появляется Андрей и видит, как здоровый мужик наотмашь хлещет по морде белую кобылу. По ушам, по губам, по глазам. Рядом, зажмурившись и стиснув зубы, стоит Семен, и несколько мужиков держат его за руки. По лицу его текут слезы.
Все с неодобрением смотрят на Михаила, который в бессмысленном приступе жестокости истязает бьющуюся в упряжке лошадь. Кобыла дергает головой, пятится.
Понимая, что перехватил, Михаил бросает уздечку и, озираясь, тяжело дышит.
Кобыла прядает ушами и вздрагивает мокрыми боками. Наступает тягостное молчание. Мужики отпускают Семена. Только Леха продолжает выкручивать ему руки.
- Пусти, - просит Семей.
Леха ухмыляется, но не пускает. Тогда происходит нечто неожиданное. Семен слегка наклоняется, делает резкий шаг в сторону, и все видят мелькнувшие в воздухе босые ноги Лехи и слышат звук рвущейся одежды. Через секунду Леха лежит на дороге лицом вниз, время от времени передергивая спиной, и облачко пыли плывет над запруженной народом улицей.
Семен подходит к своей кобыле, обнимает ее за шею и, успокаивая, шепчет что-то на ухо. Лошадь судорожно вздыхает и кладет голову на плечо хозяина.
В это время из проулка появляются несколько вооруженных всадников. Толпа вздрагивает.
- Эй, вы! - кричит один из них, с опухшим красным лицом. Это боярский пристав. - Господин передать велел! Ежели добром не вернетесь, силой вернем! Через великого князя вернем!
- Мы обратно не пойдем, - говорит Семен.
- А с тобой, смутьян, особый разговор! Собирайся, с нами поедешь! - приказывает пристав.
Семей не двигается с места.
- Васька, возьми его!
Один из всадников направляется к Семену. Михаил берет его лошадь под уздцы.
- Ты чего? - настороженно спрашивает верховой.
- Слезай, слезай, - мрачно предлагает Михаил. - А слезешь - и не влезешь больше никогда!
- Петька, Федька! Вяжите обоих! - теряя терпение, орет пристав. Всадники трогают коней и едут сквозь толпу. Мужики решительно встают на их пути и окружают Семена и Михаила.
- Ах так, значит! - цедит сквозь зубы пристав.
Вдруг над погружающейся в серые сумерки деревней повисает полный страданий истошный крик роженицы.
Все оборачиваются в сторону избы, где остановилось Тимофеево семейство.
Посреди хлева лежит дурочка. Полузакрыв глаза, она часто и тяжело дышит. Возле нее хлопочут Дарья и старушки.
Во дворе, прислушиваясь к крикам блаженной, толпятся люди, возбужденные и взволнованные торжественностью момента. Изредка переговариваясь вполголоса, они поглядывают на Андрея, который неподвижно стоит у стены и молится про себя, закрыв глаза.
В деревню входит еще один обоз беглецов. Скрипят колеса, летит пыль в наступающей темноте, ржут лошади, плачут дети, останавливаются подводы и выходят на деревенскую улицу измученные люди. Привлеченные криками блаженной, они стекаются во двор и слушают, и смотрят, и спрашивают о причине, и останавливаются ждать под навесом брошенного дома, надеясь на счастливое разрешение.
Вопли, участившиеся было, затихают, и через минуту за дверью хлева раздается плач новорожденного, захлебывающегося первыми глотками живого осеннего воздуха.