- Убийцы вы! Один из вас вышел из моего горячего лона со сгустком крови в сжатой ладошке! А другой похож на хазарского пса, который набрасывается на собственных щенков. Вы похожи на хабланских тигров, шныряющих за добычей по краям теснин, на барсов, постоянно шипящих от злости, на огромных змей, всегда готовых удавить и заглотать кого-то, на соколов, ринувшихся за убегающей тенью, на ястребов, молча проглатывающих свои жертвы, на верблюдов, кусающих своих верблюжат за ноги, на волков, ураганом обрушивающихся на дичь, на мандариновую утку, которая сожрет своих же утят, если те сразу не поплывут за ней, на медведей-шатунов, которые готовы разорвать на части первого попавшегося. У вас, кроме ваших теней, нет других друзей, кроме лошадиных хвостов, у вас нет других нагаек, мы не смыли еще позора, причиненного нам тайчиутами, и вас не мучает день и ночь вопрос, как бы им отомстить?! Вы говорите только: "Как нам жить с ними дальше?" Это с братьями-то! И вот что вы с ними сделали…
Так мать поносила своих сыновей, повторяя слова далеких предков. Нет, я не то чтобы не доверяю ему, Кара-Чоно, но я хотел воспользоваться случаем и рассказать тебе о том, что видели мои глаза и слышали мои уши. Устраивай свою жизнь так, чтобы потом не плакать и не страдать по собственной вине.
Той ночью мой отец умер. Я только утром заметил, что он лежит и не дышит. Умер он так же спокойно, как привык дышать и говорить. Посиневшие губы его были крепко сжаты.
Я вынес его из юрты в степь. Мне почудилось, что в степи лицо отца разгладилось и он улыбнулся. А может, так оно и было.
Глава 4
ХРОМОЙ КОЗЕЛ
С того утра я ношу отцовский светло-синий халат. Так он завещал. Я носил его халат, и, значит, ко мне должны перейти его мысли. Одно совсем просто, а другое куда сложнее, тем более что теперь я жил в юрте совсем один: моя мать умерла несколько лет назад, а братьев убили во время вражеского набега. Можно охотиться в одиночку, можно удить рыбу одному, но как одному жить? Даже лось начинает бузить, оставшись в одиночестве. Когда встретишь в степи одинокое дерево, знаешь, что долго оно не устоит, природа сокрушит его. Я был рад дружбе с Темучином, хотя носил в себе слова отца, как носил на себе его халат.
Тем временем ветер разносил по степи весть о молодецких проделках Темучина, как и предсказывал отец. Молодые уши всегда радуются таким историям, а юные головы заняты мечтами о подобных подвигах. Да и как не стать храбрецом, когда у тебя за брата лес, а за сестер - сама степь?
Сначала к нам прибились двое, потом трое, а в один из дней целых четверо воинов. Они пришли с лошадьми, овцами, поставили собственные юрты со всем скарбом и утварью. С ними были их жены и дети. А потом начали появляться и другие, у которых ничего, кроме мечты и желания повиноваться, не было - они просто хотели служить Темучину.
- Мы хотим к сыну Есугея, - говорили они.
Или:
- Нас послали наши отцы. Они служили Есугею, мы будем служить его сыну.
А некоторые говорили так:
- Мы наслышаны о храбрости Темучина и его хитрости. Нас тоже грабят тайчиуты. Вот мы и решили идти к вам, чтобы соединить нашу силу с вашей.
Темучин ласково принимал их всех, в том числе и тех, кто ничего, кроме повиновения, с собой не приносил. Он отводил им хорошие места для юрт, давал то, без чего на первых порах никак нельзя было обойтись, показывал, где на Керулене самые рыбные места, заботился о том, чтобы в орде поддерживалась дисциплина.
А в один прекрасный день он поскакал на юг, к хунгиратам, где его ждала невеста по имени Борта. В возрасте девяти лет Темучин вместе с отцом гостил в этом племени, и Дайсечен, вождь хунгиратов, пообещал ему свою дочь в жены. И теперь Темучин хотел забрать ее в родную орду.
В его отсутствие он велел нам с Бохурчи присматривать за охотниками и пастухами, прибившимися к нам, и к тем, кто еще прибьется. Положим, их приходило не слишком-то много, но каждый день кто-то да появлялся. Иногда я думал: это Темучин вливает молодое, неперебродившее вино в старые мехи - иначе орда не разрастется.
Когда я как-то утром опять отправился поудить рыбу и сидел на бережку уже несколько часов, и хоть бы одна рыбешка клюнула, я услышал за спиной шелест шагов по траве. Оглянулся несколько раз, но никого не заметил. Может, мне это послышалось, а на самом деле просто пробежала мимо быстроногая антилопа?
И я снова закинул удочку.
Но тут в реку ухнул тяжелый камень. Я испуганно выдернул наживку из воды.
За моей спиной кто-то расхохотался:
- Мысли Черного Волка тяжелы! С перепугу хорошая мысль в голову не придет!
Я взглянул в желтые глаза представшего передо мной Хромого Козла. Так мы звали одного из живших в нашей орде стариков. Он был очень нехорош собой. Волосы он заплетал в три косицы, а в жидкую козлиную бороденку вплетал конский волос.
- Что тебе от меня нужно, старик?
Он снова рассмеялся:
- У войлочных стен твоей юрты есть уши, Кара-Чоно.
- И что же?
- Темучин вскоре заговорит мечом!
- Ничего нового я от тебя не услышал, старик!
- Темучин вскоре вспорет животы тайчиутам!
- Я по-прежнему не слышу ничего нового.
- Но если я передам Темучину, о чем тебе рассказал отец, прежде чем смерть забрала его к себе, о чем он тебе нашептывал… а это была длинная история, Кара-Чоно… Ну, тогда…
- Что "тогда"?
- Тогда он убьет тебя тем самым кинжалом, на котором вы поклялись в дружбе.
- Не выдумывай, старик!
- Да-да, он убьет тебя. Ему нужны острые сабли и острые стрелы, чтобы покончить с тайчиутами. А ты - тупая сабля, и твои мысли - тупые стрелы. Твой отец научил тебя сомневаться - и разделил твое тело! Темучину же требуются целые тела. Я спрашиваю: можно ли жить с половиной тела, можно ли побеждать со сломанной саблей, можно ли стрелять из половинки лука?
- Я ничего отцу не ответил, старик!
- А твои мысли? Разве они не при тебе под этим синим халатом, разве они не мучают тебя, как дурная болезнь?
- Да, они при мне, и я стараюсь расставить их по местам, старик.
- Значит, ты тратишь часть своих сил на ложные мысли.
Я промолчал, не найдя что возразить. Старик проковылял несколько шагов по траве, возбужденный, как вспугнутая цапля, начал ходить туда-сюда по берегу, а потом остановился передо мной как вкопанный, уставился на меня своими желтыми кошачьими глазами и проговорил:
- Я принесу Темучину весть о твоей дурной болезни, которая тебя пожирает, чтобы он не согрел на своей груди змею, способную задушить его ночью во сне.
- Ты не смеешь так говорить обо мне, старик!
- Не смею? Это почему же, Кара-Чоно?
- Темучин знает, что я разделял все его тяготы, когда мы с ним вместе прятались в лесу от тайчиутов, что я оставался с ним, хотя мне ничего не угрожало, что я и у Таргутая оставался ему другом, не перешел на службу к Таргутаю, не убоявшись смерти, назначенной на утро.
- Это было до того, как твой отец внушил тебе свои мысли, как он разделил твое тело на две части.
- Оставь меня! Что ты несешь? Пусть Темучин сам обо всем судит. Он не будет прислушиваться к словам человека, который рыскает под юртами в темноте, как шакал, и живет с того, что другие выбрасывают.
Хромой Козел гневно взмахнул рукой и широко открыл рот, но слова застряли у него в горле. Он прохрипел что-то неразборчивое, повернулся и заковылял обратно по траве - мимо кустов, прямо в орду. Завидев его, дети разбегались - они всегда убегали, стоило ему появиться, а их отцы и матери при виде его сразу мрачнели: он принадлежал в орде к числу тех немногих, которые считали, что надо втереться в доверие к Темучину и выслужиться. Вот и передавали ему все, что удавалось подслушать или выведать…
Вечером я сидел перед своей юртой один, как сидел потом на другой и на третий день, ожидая возвращения Темучина от хунгиратов и того, как он отнесется к наветам старика. На душе у меня было тяжело, хотя я и не допускал мысли, что Темучин поверит ядовитому нашептыванию Хромого Козла больше, чем моей клятве.
Темучин вернулся на пятый день вместе со своей невестой Бортой. Он ехал во главе большого отряда, который отец невесты, могущественный Дайсечен, дал в сопровождение дочери. В нем были друзья и подруги Борты, слуги и воины-охранники. Отряд двигался по долине неспешно, торжественно, и казалось, все вокруг: умытая росой трава, цветущие кусты и нежная голубизна неба - благословляло эту процессию. Небу, великому и бездонному, были по обычаям предков принесены жертвоприношения. Девушка ехала на белой лошади следом за Темучином. Она была в светящемся розовом платье из тончайшего китайского шелка до пят, и оно выделялось на фоне белого крупа лошади как две широкие кровавые полосы.
Мы с Бохурчи выехали навстречу отряду.
- Это моя Борта! - представил ее нам Темучин.
В кустах кричали птицы, и, когда мы достигли берега Керулена, нас встретили и сопровождали до самой орды степные чайки.
Поспорить своей красотой с цветком Борта не могла, но была хороша собой и прекрасно сложена.
Когда мы оказались в орде и народ встретил молодых ликующими криками, сбившись вокруг них плотным кольцом, Темучин сказал:
- Отсюда я уехал один, а вернулся с моей Бортой. Отныне она будет жить в нашей орде.