XIV
Как все врачи, Штофреген сказал своему пациенту не всю правду. Да, рана была не смертельная, но он боялся развития воспалительного процесса, не был уверен еще даже в том, что кинжалом убийцы не были задеты более важные органы, например, печень.
"Утро вечера мудренее", решил Штофреген, укладываясь в кабинете рядом со спальней Охотникова, предписав больному полное спокойствие и пожелав ему поскорее и покрепче заснуть.
Штофреген, имя которого Конрад переделано было на русский лад в Кондратия Кондратьевича, был немец с крепкими нервами и весьма спокойно относился к самым неожиданным и ужасным случаям в своей профессии. В то время врачи вообще стояли ближе к семейной жизни своих пациентов, им ведомы были все семейные их тайны, и нередко от них зависело правильное течение не только фамильных, но и государственных дел. Поэтому от врача требовалось не только искусство врачевания, но и уменье жить и, более всего, уменье молчать. Врач княгини Голицыной также был человек в высшей степени практический. Зная Охотникова, как родственника княгини, он нимало не сомневался, что тяжкая рана, нанесенная его пациенту, имеет связь с личностью самой княгини и что его пригласили именно с целью строгого соблюдения тайны.
"Неужели княгиня так скоро променяла своего мужа на этого красавца? - подумал Штофреген, вообще по профессиональной своей опытности мало доверявший женщинам в тот распущенный век. - Завтра, конечно, мы все это узнаём: достаточно только будет посмотреть на княгиню. А жаль: от нее я этого совсем не ожидал".
С приятными мыслями о том, что случай этот может выгодно отразиться на его практике, заставив княгиню быть к нему щедрее и благосклоннее, Кондратий Кондратьевич заснул наконец глубоким, крепким сном.
Сильный шум в комнате Охотникова заставил Штофрегена проснуться и прислушаться. Зажегши стоявшую возле него на столике восковую свечу, он бросился туда и увидел Охотникова лежащим у письменного бюро на полу без движения. На бюро стояла догоравшая свеча и лежало недоконченное Охотниковым письмо: молодой офицер нарушил предписание доктора и, превозмогая свою слабость, попробовал сообщить о случившемся с ним несчастий кому-то из своих близких. Прежде всего Штофреген уложил Охотникова на постель и привел его в чувство.
- Стыдитесь, молодой человек, - сказал он Охотникову - вы что же? не хотите скоро выздороветь, а? Теперь-то вам только и можно лежать спокойно в постели, а не вставать да письма писать, как я вижу. Очень, очень нехорошо, вот я завтра на вас княгине буду жаловаться. Ай, ай, как нехорошо! - говорил Штофреген, покачивая головой.
Бледное лицо Охотникова как бы зарумянилось при этих словах доктора.
- У меня к вам просьба, доктор, - прошептал он. - Доставьте это письмо княгине завтра и, ради Бога, успокойте всех там насчет моего здоровья. Я княгине так и пишу, что рана пустая, неопасная. Скажите, что получил на дуэли…
- Хорошо, хорошо, все сделаю и скажу, но молчите и постарайтесь заснуть. Нельзя вам разговаривать ни письменно, ни устно. Письмо я возьму, вот при вас запечатаю, а вы спите себе, голубчик, спите.
И Штофреген, запечатав письмо печатью Охотникова, положил его себе в карман, потушил свечу и вошел обратно в кабинет.
- Хороша дуэль, - проворчал он - разве на дуэли пыряют кинжалом? И разве я могу сказать княгине неправду? А княгиня-то действительно тут замешана. Прямо поверить невозможно: давно ли замуж вышла?
И почтенный эскулап снова заснул сном праведника.
На другой день, ровно в полдень, Штофреген по обычаю явился к княгине Наталье Федоровне, как всегда, спокойный и любезный. После первых приветствий доктор уже собирался вручить княгине письмо Охотникова, как в комнату вошла внезапно принцесса Луиза. Штофреген встал и низко поклонился принцессе.
- Доктор Штофреген, если не ошибаюсь? - сказала она с улыбкой, поцеловавшись с княгиней. - Разве мы нездоровы? - спросила она княгиню, упирая на слово мы.
- Совершенно здорова, принцесса. Но доктор любезно следит за мною и часто меня навещает.
- И, кроме того, - сказал Штофреген, почувствовав непреодолимое желание ввернуть и от себя несколько слов принцессе: - имею я письмо от родственника ее сиятельства, ротмистра Охотникова. Он поручил мне вам передать, - добавил он, обращаясь к княгине.
- Да? - сказала княгиня. - Он здоров?
- Нет, ваше сиятельство, захворал и пригласил меня лечить к себе.
- О, Алексей Яковлевич пишет, что он почти здоров, но получил, царапину на дуэли, которая заставит его не выходить из дому несколько дней, - проговорила княгиня, пробежав письмо Охотникова. - С кем же это была у него дуэль и по какому поводу?
Штофреген взглянул на принцессу и увидел, что она смотрит на него и также ждет ответа.
- Я не смею говорить вам неправду, ваше сиятельство, - произнес после некоторого молчания Штофреген - но, по моему мнению, никакой дуэли не было, а ротмистр ранен в бок кинжалом или чухонским ножом…
- Что вы говорите! - вскричала принцесса Луиза. - Ранен в бок кинжалом? Господи Боже мой, и опасно? Да говорите, говорите, доктор!
И принцесса вскочила с кресла и, бледная, трепещущая, остановилась пред изумленным Штофрегеном.
- Рана несмертельная, ваше высочество, но опасная. Все будет зависеть от крепости организма больного, от правильности лечения. Пройдет две-три недели, пока можно будет сказать что-либо решительное, - говорил ошеломленный Штофреген. - Но, ваше высочество, прошу меня не выдавать. Ротмистр именно просил меня не сообщать никому ничего о его болезни, да и это письмо было не кончено, потому что он упал в обморок от напряжения.
Но принцесса уже не слушала Штофрегена, а, обняв руками шею Натальи Феодоровны, горько плакала у нее на груди. Прошло несколько минут прежде, чем она овладела собой. Затем она обратилась к Штофрегену с следующими словами:
- Мне дорого здоровье Алексея Яковлевича не менее, чем княгине. Прошу вас приложить все свое искусство, чтобы помочь ему, и почаще уведомляйте княгиню о состоянии его здоровья. Но, доктор, скажите, как все это произошло?
Но Штофреген не мог дать никаких сведений, кроме того, что с Охотниковым был Прокудин, привезший его домой, но он ручался, что, судя по ране, о дуэли не может быть и речи. После этого он был отпущен с строгим наказом княгини немедленно пригласить к ней Прокудина.
Алексей Неофитович явился к Наталье Феодоровне лишь к вечеру и также не счел возможным скрывать от нее правду. Он рассказал ей, что был с Охотниковым в театре, что друг его был в хорошем настроении духа и что при выходе на площадь он получил от кого-то удар в бок. Он прибавил, что, судя по всему, Охотников знает, с чьей стороны нанесен был ему этот удар, но что именно поэтому он просил никому не сообщать о происшедшем, надеясь, что рана легкая, и не желая никого беспокоить. К удивлению Прокудина, княгиня не выказывала при этом особого волнения, а ему не было известно, что к каждому слову его жадно прислушивалась принцесса Луиза, сидевшая в кресле за ширмой будуара. В конце концов Прокудин выразил сожаление, что Охотников не ушел из театра пред последним актом оперы, когда навело на него тоску появление в театре принца Макса, в сопровождении Левенвольда.
- А принц Макс, - спросила княгиня, - видел вас и вашего друга?
- Видел и даже смеялся, глядя на нас, потому, вероятно, что Левенвольде говорил какие-либо глупости.
- Но это непостижимо, - продолжала княгиня, пристально смотря на Божьего человека - неужели у бедного Алексея Яковлевича были какие-нибудь враги, которые могли бы посягнуть на его жизнь? И если, как вы говорите, Алексей Яковлевич знает таких врагов, то почему он скрывает от всех о их покушении?
- Право, ничего не могу сказать об этом, княгиня, - отвечал Прокудин. - Я сам думал об этом и ничего не придумал. Одно ясно, что он не хочет никакой огласки. Я так и командиру сказал, что Алеша болен, а потом Алеша рапорт напишет, и дело с концом. Я послал нарочного к брату Алеши, Александру, в деревню.
Княгиня увидела, наконец, что она узнала от Прокудина все, что только могла узнать от него, и отпустила его, поблагодарив его за заботы о ее родственнике.
"Не она! - подумал Прокудин, выходя от княгини - а если не она, то никакой другой женщины нет".
Он не знал, что тотчас по его уходе из-за ширмы будуара вышла принцесса Луиза и сказала княгине, прижимая к вискам пальцы:
- Теперь я более, чем когда-либо, убеждена в том, что это дело рук Макса, дело наемного убийцы. Очевидно для меня, что и Алеша того же мнения. Бедный, даже в этот ужасный для него момент он думал обо мне, о соблюдении тайны! Но, Макс, я с вами когда-нибудь сведу свои счеты!
- Луиза, - сказала Наталья Феодоровна, крепко обнимая свою высокую подругу: - более всего вы должны теперь беречь себя, потому что вам предстоит дать жизнь новому ангелу. И скоро… - добавила она, целуя принцессу.
- Вы правы, Наташа, я не дам торжествовать Максу. Я сберегу жизнь моего ребенка. Подкрепи и спаси меня, Господи! - твердым голосом закончила Луиза.