IV
За шесть дней до праздника Пасхи Иисус возвратился в Иерусалим. Но вечер он провел в Вифании, в доме Симона прокаженного.
Ему приготовили там вечернюю трапезу, и Марфа служила у стола; Мария же по обыкновению сидела у ног Иисуса; часто поднимала она на Него испытующий взгляд, как бы стараясь прочесть, что у Него написано на лице. Тогда Он ей улыбался, но взор Его был мрачен от безнадежной скорби и давал горестный ответ на ее безмолвный вопрос. Мертвенная бледность все боле и более разливалась по лицу Марии, но она оставалась все так же спокойна с виду; глаза ее были сухи, и только губы ее дрожали при каждом вздохе.
По окончании вечери она внезапно встала и вышла из комнаты. Спустя некоторое время она вернулась, держа в руках драгоценный алебастровый сосуд с мирром. Она подошла к Иисусу, разбила сосуд и возлила мирро Ему на голову, потом упала пред Учителем на колени, помазала Ему и ноги и отерла их своими волосами. Иисус сначала посмотрел на нее с изумлением и хотел было ее удержать, но, встретившись с ней взглядом, оставил ее. Легкая краска выступила у Него на лице.
В комнате царила полная тишина. Но вдруг раздался голос Иуды.
Он сидел на самом нижнем конце стола у двери и не отрывал глаз от пола. Но все же ему казалось, что он видит пред собой лицо Марии Магдалины, и что это вынуждает его говорить. Беззвучным, но резким голосом произнес он:
- Для чего бы не продать это мирро за триста динариев и не раздать нищим?
Когда он сказал это, молчание сделалось еще более глубоким. Но Мария поднялась, вся дрожа; жгучая краска залила ей щеки и шею; глаза ее наполнились слезами, и она с мольбой взглянула на Иисуса. Он взял ее за руку и выдвинул ее вперед.
- Оставьте ее! - сказал Он. - Она помазала меня к моему погребению. Нищих вы всегда имеете с собой, а меня не всегда.
Иуда поднял глаза и на мгновение встретился с очами Иисуса. Голова у него закружилась; он встал и вышел из дома. Он чувствовал на себе мрачный взор Марии Магдалины с оскорбленным и гневным выражением в нем, но не решился его выдержать.
Выйдя наружу, он остановился и схватился обеими руками за голову. Бессвязные мысли вихрем носились в ней.
"Он думает, что я это сделаю, быть может, Он этого хочет; иначе зачем бы Ему так смотреть на меня! А она тоже это думает и ненавидит меня! Так почему же мне бы этого не сделать? Нет, Он не Сын Божий! Он просто Человек, ведь Ему это было приятно, а нищие, да, нищие, сам ведь Он сказал, нет, он человек, а ведь люди все обречены смерти. Почему принуждает Он меня это сделать? Нет, это не Он меня принуждает, я хочу этого, сделаться свободным, свободным. А в таком случае я должен это сделать сам, как это я думал? Да, я должен это сделать сам!"
Он прошел несколько шагов, потом опять остановился.
"Страшно! - думал он: порой я не знаю, люблю ли Его или ненавижу. Но без всякого сомнения я Его ненавижу; как мог бы иначе я сделать это? А между тем я должен это сделать, я чувствую, что должен это сделать! Да, я хочу сделаться свободным, свободным!"
Он снова пошел, сам не зная, куда идет, ничего не видя перед собой. Он упорно цеплялся за одну мысль: что Иисус не может быть Сыном Божиим, ибо Он не принял бы тогда помазания Марии.
Иуда сильно изменился за последнее время. Стаи его сгорбился; на лбу образовались две глубокие складки, взор был неподвижно устремлен в пространство, как у человека, преследуемого навязчивой идеей.
Он долго шел, не отрывая глаз от земли. Наконец, он очутился за одними из ворот Иерусалима. Он остановился, и складки на его лбу врезались еще глубже. "Зачем я пришел сюда? - подумал он. Что это я хочу сделать?"
Вдруг он почувствовал, что кто-то тронул его сзади. Он обернулся; это был юноша, которого пожилой фарисей называл при нем Савлом.
Иуда стал озираться, думая, что и тот находится поблизости, по, убедившись, что его нигде не видно, ощутил что-то, почти похожее на радость.
- Ну, что же? - сказал юноша и пытливо взглянул на него.
Иуда долго стоял безмолвный и недвижимый; наконец, он поднял голову и спросил:
- Если я откажусь, что сделаете вы тогда?
- Он приговорен, - Он должен умереть! - стремительно ответил юноша.
Иуда всматривался в него: он читал на его лице непоколебимую решимость. Снова углубились складки на его лбу. Он думал: "Он во всяком случае умрет, и тогда, тогда я не буду свободен. Я должен сам это сделать, да, сам!"
Но эта мысль привела его в содрогание.
- Неужели я должен буду собственноручно?.. - сказал он, оглядывая с ужасом свою руку, которую невольно протянул вперед.
Тот презрительно усмехнулся.
- Нет, - сказал он:-здесь нет и речи об убийстве. Его будут судить по закону, и Он умрет смертью преступника.
Снова Иуда погрузился в раздумье.
""По закону!" - размышлял он. - Смертью преступника! Но все это ведь меня не касается, - это они убьют, а не я. Я убью только свою мысль, - свою собственную мысль, - разве не имею я права на это?"
И, охваченный внезапным исступлением, он схватил юношу за руку и крикнул, глядя ему в глаза угрожающим взором:
- Разве я не имею права умертвить свою собственную мысль?
Но, увидев изумление Савла, он устыдился того, что выдал себя. Он выпустил его руку и жестко и решительно произнес:
- Скажи, что я должен сделать! Я готов!
Глаза юноши сверкнули.
- Иди за мной! - сказал он и поспешно направился в город. Иуда последовал за ним; теперь все было кончено; он не чувствовал больше колебаний.
Они остановились пред большим, богато изукрашенным зданием. Юноша ввел Иуду во двор, велел ему там дожидаться и исчез внутри дома. Спустя несколько минут он вернулся и повел Иуду наверх, в большую залу, где было собрано человек десять.
Это были большею частью седовласые старцы; на всех были богатые священнические одеяния. Иуда скользнул по ним взглядом; в одном из них он узнал Каиафу, бывшего в тот год первосвященником, в другом, маленьком старичке с совсем белыми волосами и резкими, ястребиными чертами лица, могущественного Анну, тестя Каиафы, самого влиятельного представителя древнеиудейской партии. Он-то первый и обратился к нему.
- Подойди поближе, - сказал он. - Как тебя зовут?
Иуда не тронулся с места и не ответил. Как только он вошел в этот покой, им овладело одно всепоглощающее чувство - чувство смертельной вражды ко всем этим людям.
Анна громким голосом повторил свой вопрос.
Тогда Иуда поднял на него такой мрачный и угрожающий взгляд, что тот невольно отшатнулся. Иуда улыбнулся странной улыбкой и снова уставился глазами в пол. Водворилось тягостное молчание; священники переглядывались в недоумении и нерешительности. Тогда выступил вперед один фарисей, прятавшийся раньше за другими в глубине покоя. Он пошептался с Анной и затем подошел к Иуде.
Тот поднял голову и узнал в нем того самого, который вместе с Савлом вел с ним беседу за городскими воротами. Как тогда, так и теперь, он почувствовал при виде его отвращение, смешанное со страхом.
- Пойдем со мной! - сказал он и слегка ухватил Иуду за плащ. - Этим старым дуракам нет надобности слышать, о чем мы будем говорить!
Он насмешливо улыбнулся, и Иуда почувствовал, как его рот скривился в такую же улыбку. Безвольно последовал он за ним на другой конец залы; они остановились у окна. Фарисей все время удерживал его за плащ.
- Я ждал тебя, - сказал он глубоким, торжественным голосом. - Я знал, что ты придешь и выполнишь свое предназначение.
Иуда не отвечал ему. Он знал, что этот человек просто лицемерит, что та же насмешливая улыбка играет и теперь на его губах, и, тем не менее, пока он говорил, он верил его словам. Но, побуждаемый инстинктом самосохранения, он принудил себя взглянуть на него, и тогда чары рассеялись.
- Если ты хоть одно слово еще прибавишь, - прошептал он голосом, дышавшим ненавистью: - я сейчас же уйду отсюда!
Фарисей бросил на него быстрый и зоркий взгляд и сделался вдруг серьезен:
- Хорошо, хорошо, - сухо сказал он и выпустил из рук плащ Иуды. - Важно то, что ты согласен помочь нам. Видишь ли, так как мы не желаем нарушать безмятежное спокойствие народа, то и стараемся, чтобы все произошло под покровом тишины и тайны. Поэтому, мы и рассчитывали на тебя!
Он снова окинул Иуду испытующим взглядом и поспешно продолжал, как бы для того, чтоб не дать ему случая ответить.
- Всего лучше было бы ночью или поздним вечером. Ты знаешь, где Его найти в это время и проведешь нас к Нему. Но желательней было бы взять Его тогда, когда Он будет один, понимаешь? только во избежание народных волнений! И скорей, как можно скорей, это для всех будет лучше, также и для тебя! А в награду решили дать тебе тридцать сребренников, - это не много, но…
Иуда остановил на нем взгляд, полный такого смятения и такой муки, что в холодных глазах фарисея промелькнуло что-то вроде сострадания. Он круто оборвал свою речь.
- Ну, об этом мы всегда успеем переговорить. Слушай теперь внимательно то, что я скажу тебе: каждый день, после захода солнца ты можешь застать меня на том же месте, - знаешь, где мы говорили в тот раз!.. Но приходи скорей, это для всех нас лучше, в том числе и для тебя! А теперь ступай, с теми тебе нет надобности говорить, они тебя не понимают, думают, что ты какой-нибудь заурядный, но я-то тебя понимаю и знаю, что ты придешь. - Иуда посмотрел на него; он усмехнулся и повторил, подчеркивая каждое слово:
- Да, я знаю, что ты придешь, - а теперь ступай!
Он толкнул его к двери, сделав в то же время знак рукою юноше, который стоял там и ждал.
Но, когда взор Иуды упал на Савла, он остановился и обернулся.