- Охотно верю, что это так, - возразил Савонарола, устремляя проницательный взгляд на Лоренцо, который опустил глаза, - и надеюсь, что для вашего дома и впредь так будет. Но зачем это открыто выставлять на картине, посвященной Богу, когда Он говорит: "Поклоняйтесь Мне в духе и истине"? В крайнем смирении тоже кроется гордость, и не все говорящие "Господи, Господи!" и преклоняющие колени принародно найдут путь в царствие небесное. Это именно то проклятие, которое человеческая гордость и честолюбие внесли в святую церковь. Дух христианства и священное богослужение выражаются в наружных обрядах и лицемерном смирении, тогда как гордость и тщеславие наполняют сердца. Притворство подтачивает и церковь, и общество. Священники, проповедующие любовь и смирение, которые должны бы воплощать это своим примером, тяготеют к земному честолюбию и с завистливостью и враждебностью преследуют всех, кто становится им поперек дороги. Представитель Христа на земле забывает, что Спаситель родился в яслях, жил в бедности и отречении и говорил, что "легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в царствие небесное". Он окружает себя роскошью светских правителей, а пастыри церкви, епископы и прелаты, подражают ему и стремятся к земным сокровищам и земным почестям. Народ ищет спасения в обрядах без жертв и труда, вместо того чтобы молиться и делами любви и милосердия создавать вечный храм, исполненный духа Христова, который должен соединить все человечество в братском мире и согласии. Всю церковь надо перестроить, вернуть ее к смирению и вере, которая горы сдвигает и укрепления обращает в прах.
- Ай, ай, почтенный брат, - сказал Боттичелли, - вы смело говорите… Если бы это слышали князья церкви или его святейшество в Риме, то они были бы не особенно довольны.
- А разве они могут иначе думать, если хотят служить истине, если хотят быть последователями апостолов, которые подобно Христу нищими пошли по свету, неся страждущим и обремененным радостную весть? Если бы Спаситель теперь сошел на землю, Ему многих пришлось бы изгнать из церкви, как Он изгонял торгующих из храма в Иерусалиме, и между ними немало было бы называющих себя Его слугами, которые носят Его крест на груди и проповедуют Его Евангелие. Если так действует церковь, то нечего удивляться, что везде на свете царят гордость и тщеславие и жажда власти и богатства. Что народ подавлен королями и князьями, сильными и богатыми, которые говорят, конечно, что обязаны своими коронами милости Божьей, но пользуются силой и властью для насилия, точно дьявол возложил эти короны на их головы. Веру, любовь и свободу проповедует Евангелие, и эта истина должна водвориться на земле, как она существует у престола Всевышнего. Кто хочет служить Богу, быть пастырем Его церкви, тот должен возвещать эту истину, пока она не разнесется победоносно по всему свету, не смущаясь лицемерными фарисеями и злобными властителями, которые преследовали и распяли Христа. Кто не проповедует веру и истину, кто не стремится освободить людей от ига, наложенного на него духовной и светской властью, тот не достоин быть пастырем церкви, чистый и вечный свет которой сияет из убогих яслей Вифлеема.
Савонарола простер руки, как бы заклиная, и в глазах его светился необычайный огонь.
Все были взволнованы и потрясены его словами, даже тонкая, ироническая улыбка Калкондиласа исчезла. Несколько секунд царило глубокое молчание.
- Вы говорили прекрасно и, к сожалению, справедливо, уважаемый брат, - сказал Лоренцо, поднимая свое выразительное лицо, - хотя ваше порицание, пожалуй, слишком резко. Существует же немало истинных и преданных служителей церкви, которые исполнены горячей веры и проповедуют любовь и смирение…
- А сами одеваются в пурпур, заимствованный у светских властителей, подобный тому, который стражники, издеваясь, надели на Спасителя! - прервал Савонарола.
- Ну, - с улыбкой заметил Лоренцо, - свободу, которую вы требуете для народа, а также для бедных и угнетенных, как доказательство христианской любви и братства, вы найдете, пожалуй, и у нас. У нас в республике народ свободен и граждане равны в своих правах!
- А все-таки в этой республике вы, Лоренцо Медичи, господин и повелитель, утопаете в королевской роскоши! - воскликнул Савонарола. - Разве вы не знаете, что сказал Спаситель богатому юноше? "Продай все и раздай деньги нищим, если хочешь следовать за мной".
- Если мне принадлежит власть, - возразил Лоренцо, - то она добровольно дана мне доверием народа и так же может быть отнята, но ни один бедняк не уходит от меня без помощи.
- Весьма возможно, - мрачно сказал Савонарола, - но разве подарок из милости, не требующий жертвы и не уменьшающий богатства, является доказательством братской любви? Я один не могу изменить мира, - продолжал он со вздохом, - но я всегда буду неустанно говорить, что надо изменить жизнь церкви и народа, если мы хотим удостоиться второго пришествия Христа. Анжело Полициано, я хорошо знаю вас, вы занимаетесь поэзией и мастерски владеете словом, но ваш талант служит силе и блеску, житейским радостям и удовольствиям, а моя песнь - и люди должны ее слушать - будет воспевать славу церкви, истинную славу, которая не блещет золотом и пурпуром, но сияет лучезарнее всякого земного света.
И он как в экстазе поднял глаза. Потом его руки безжизненно опустились, он сгорбился, и взгляд его опять стал холоден и спокоен.
- Благодарю вас, Лоренцо Медичи, - сказал он, - за пожертвования моему монастырю. Ваши письма я передам нашему высокочтимому настоятелю. Каждое доброе дело, если оно исходит из доброго побуждения, угодно Богу, и ваше тоже вам зачтется.
- А я благодарю вас, почтенный брат, за то, что вы откровенно говорили, и если я не вполне разделяю строгость вашего суждения, то все-таки такие слова - хорошее лекарство от болезни, заразившей, к сожалению, весь свет и даже церковь… Здесь было бы подходящее поприще для вас, - продолжал он после краткого раздумья. - Монастырь Сан-Марко был бы достойным вас приютом, а в гражданах нашей республики, и прежде всего во мне, вы нашли бы почтительных слушателей. Вы попрекнули меня властью, данной мне свободным народом. Если хотите, эта власть будет к вашим услугам и отворит вам двери Сан-Марко, откуда ваше слово дальше разнесется по свету, чем из кельи в Болонье!
- Благодарю, - отвечал Савонарола, - я уже подчинил свою волю законам ордена. Если мне потребуется убежище, я приду к вам, но не служить вашему могуществу, а возвещать славу церкви и богатым, и бедным. Мне оказали гостеприимство в вашем доме, и я прощаюсь с вами с благословением, как должно гостю, принятому вами во имя Христа, и буду молиться, чтобы дух Евангелия жил под вашим кровом, очищая вашу душу от земной гордости и тщеславия. Завтра я уйду и не буду больше мешать вам.
Он осенил крестным знамением почтительно склонившегося Лоренцо, слегка кивнул головой остальным и вышел.
- Странный господин, - медленно проговорил Полициано. - Он хотел бы заселить весь свет кающимися грешниками… Ну, меня он не обратит в свое суровое учение! Свет и блеск так прекрасны! Создатель дал нам мир на радость и счастье, так почему же не пользоваться с благодарностью таким даром?
- А все-таки он, пожалуй, прав, - сказал Лоренцо, - говоря, что свет и, главное, церковь нуждаются в улучшении. Нам с огорчением приходится чувствовать, что глава церкви стремится для себя и для своих близких к преходящему блеску и в злобе и ненависти забывает христианскую любовь. Кажется, что в словах монаха я слышу голос будущего, в котором разразятся грозы, чтобы очистить удушливый воздух, окружающий нас.
Он задумался, потом пожал руку художнику, говоря:
- Еще раз благодарю вас, Сандро Боттичелли, за вашу картину, я всегда буду смотреть на нее без гордости и высокомерия, как на выражение смирения членов моей семьи, а если вам захочется и меня написать на одной из ваших картин, тогда выберете для этого мытаря, который чувствует свою греховность, но надеется на Божие милосердие.
- А над фигурой фарисея мне затрудняться не придется, - отвечал Боттичелли, - для нее я найду достаточно моделей из высших служителей церкви.
Гости вскоре разошлись, а Лоренцо, оставшись один, проговорил серьезно и задумчиво:
- В Риме начали открыто показывать ко мне вражду… Словам Джироламо я не верю. Если мне не удастся управлять им путем его собственного тщеславия, надо быть готовым защищаться, и, пожалуй, недурно было бы для открытой борьбы с Римом иметь под рукой и нравственное оружие. Надо иметь в виду этого монаха.
Глава 13
В последнее воскресенье перед Вознесением с самого утра вся Флоренция пришла в движение, и во дворце Медичи слуги в богатых, расшитых золотом ливреях ожидали приезда многочисленных гостей. Они все рано собрались в парадных залах дворца, где Кларисса в белом парчовом платье с накидкой, какие носили по старому обычаю флорентийские аристократки, принимала гостей. На ее поясе, на голове, на руках сияли драгоценные камни, почти затмевая бриллианты маркизы Маляспини. Мать Лоренцо, Лукреция, урожденная Торнабуони, почтенная матрона, в темном бархатном платье с серебром, принимала гостей, сидя в кресле.