Маркиза не рассердилась, что Козимо только потом поздоровался с ней, и оставила влюбленных.
Что они говорили между собой - неизвестно, но, конечно, это было все то же самое, всегда кажущееся новым, как заря, веками появляющаяся на горизонте и приносящая людям новую жизнь и новые надежды.
Козимо только вскользь упомянул о своем путешествии, а о встрече с Лукрецией ничего не сказал - он едва помнил о ней и забывал весь мир, глядя в лучистые глаза Джованны.
Глава 8
По возвращении Козимо в доме Торнабуони царила полная радость. Помолвка Ручеллаи с маркизой Маляспини была объявлена, и свадьба должна была состояться в начале лета. Как ни высоко стояли Медичи и их родня в общественном мнении, союз с домом Маляспини де Фос-динуово, принадлежащим к самой родовитой аристократии в Италии, являлся радостным и лестным событием.
Семейство Медичи проявило при помолвке всю свою роскошь, и высшее общество Рима присутствовало на торжестве. Джироламо Риарио тоже явился и выразил обрученным самое дружеское и любезное внимание.
Франческо Пацци в изысканных выражениях принес пожелания счастья Джованне и с искренним сочувствием отнесся к Козимо, с которым обыкновенно обращался свысока, как с мальчиком, так что Джованна подумала, что он забыл прошлое, или она сама придала слишком серьезное значение простой светской галантности.
С Торнабуони он поговорил прямо и откровенно, выразив сожаление в том, что папа лишил дом Медичи звания своего казначея.
- Лоренцо сам виноват в этом, - добавил он. - Его банк слишком велик и могуч, чтобы папа не счел оскорблением отказ в требуемой сумме. К нам же нельзя иметь претензии за то, что мы с благодарностью приняли оказанную нам его святейшеством милость. Лучше упрочить звание папского казначея за одним из флорентийских домов, чем отдать его в совершенно посторонние руки.
- Вы были совершенно правы, - отвечал Торнабуони, - хотя взяли на себя обузу, которой мы часто тяготились. Папа предъявляет требования, нередко превышающие наши силы, а теперь мы свободнее в делах и не должны стесняться никакими соображениями. Сомневаться в нашей преданности папскому престолу его святейшество не имеет оснований, и мы будем всегда доказывать, что готовы служить ему по мере сил и возможностей.
Этим вопрос был исчерпан, и парадный обед прошел при общем оживлении, так как и папа прислал свои поздравления обрученным через кардинала Орсини, подчеркнув неизменную преданность дома Маляспини церкви и ее высшему представителю.
После обеда, когда в соседних залах лучшие певцы и певицы Рима услаждали гостей своим пением, граф Джироламо увел Торнабуони в маленькую гостиную.
- Дорогой друг, я должен уведомить вас, что это недоразумение нисколько не изменило моего отношения к вам и к дому Медичи. Я очень жалею, что Лоренцо из упрямства - вы не можете с этим не согласиться - не пожелал достать требуемую его святейшеством сумму…
- Не мог достать, - перебил его Торнабуони.
- Хорошо, - замялся Джироламо, - спорить не буду, вам не надо это утверждать, но я все-таки не поверю, чтобы эта сумма превосходила средства Медичи. Все равно, дело кончено, но я из-за этого, как владелец Имолы, буду не менее добрым соседом Флорентийской республики, и Монтесекко, начальник моего войска, будет во всем следовать советам Лоренцо. Я очень жалею, что все это произошло. Папа рассержен и выразил свое недовольство, передав дому Пацци звание казначея. Этого уже изменить нельзя, но мне крайне желательно, чтобы во всем остальном нарушенное согласие было восстановлено, так как долгий и все усиливающийся разлад не выгоден ни папскому престолу, ни Флорентийской республике, ни дому Медичи.
- Конечно, нет, - со вздохом согласился Торнабуони. - Я со своей стороны охотно приложу все старания, чтобы сгладить недоразумение.
- Это будет трудно. Вы понимаете сами, что папа, если даже сожалеет о случившемся, не может признать себя неправым. Есть средство все миролюбиво уладить…
- Какое?
- Чтобы Лоренцо как можно скорее приехал в Рим. Вы знаете, как дружески относится папа к нему и как высоко ценит его характер и выдающиеся качества. Если Лоренцо приедет, я ручаюсь, что личное свидание разъяснит и устранит все недоразумения. Лоренцо, вероятно, даже не придется извиняться или признавать какую-либо вину, все устроится само собой, и восстановление прежних дружеских отношений будет большим счастьем не только для нас, но и для всей Италии.
- Конечно, Лоренцо сумеет убедить папу, что во всем этом не было ни непокорности, ни нежелания служить папскому престолу. Но при этих обстоятельствах Лоренцо трудно побудить приехать сюда. Он горд и свой приезд после опалы, которой подверг его папа в глазах всего света, сочтет для себя унижением.
- Он должен убедиться, что об этом не может быть и речи, - воскликнул Джироламо. - Ему будет оказан почет, подобающий ему лично и как представителю Флорентийской республики. Я сам напишу ему, а вас прошу подтвердить мое приглашение и в том же смысле повлиять на него.
- С удовольствием, - отвечал Торнабуони; - я искренне желаю, чтобы удалось побудить его на эту поездку, если вы ручаетесь, что его не ожидает неприятный прием.
- Даю вам слово и клянусь, что его приезд навсегда положит конец всем распрям, отравляющим жизнь и нам, и вам.
Слова Джироламо так странно звучали, что Торнабуони насторожился. Но лицо графа было так весело, точно он искренне радовался, что нашел выход из затруднительного положения.
- Отлично! - воскликнул он, протягивая руку Торнабуони. - Значит, это дело решенное, а я буду гордиться, что оказал важную услугу как папскому престолу, так и всей Италии.
Джироламо отошел к остальным гостям, а Торнабуони покачал головой, глядя ему вслед.
"Если бы ему можно было верить! - подумал он про себя. - Но я не верю в дружеское расположение к нам ни Франческо Пацци, ни самого папы. Лоренцо окажется здесь среди могучих врагов, которые ни перед чем не остановятся… Об этом даже страшно подумать… Я не могу этого советовать, а должен, напротив, предостеречь его… пусть сам решает".
Джироламо прошёл в музыкальный зал, где в дверях стоял Франческо Пацци.
- Он приедет, - радостно сказал ему граф, даже не понижая голоса, - и будет в наших руках.
Франческо взял его под руку с многозначительным взглядом. За ними стоял Аччауоли, видимо всецело погруженный в музыку.
- Э! - прошептал Джироламо. - Здесь никто не услышит, а кто и услышит, так не поймет.
Тихо разговаривая, они отошли к окну. Аччауоли незаметно вышел и встретил погруженного в раздумья Торнабуони.
- Вы сейчас разговаривали с графом Риарио?
- Да, - отвечал Торнабуони, оглядываясь, нет ли кого поблизости, - он желает восстановить согласие, и ручается, что папа пойдет на примирение… Он хочет пригласить Лоренцо приехать сюда и просил меня поддержать его приглашение… Может быть, он и прав - лично объясняться лучше, чем письменно…
- Нет, - горячо перебил его Аччауоли. - Этого нельзя допускать; будь Лоренцо здесь, в руках могучих и коварных врагов… мы больше не увидали бы его.
- Разве они решились бы? Ведь это вызов республике.
- Что значит республика без Лоренцо? Джулиано заменить его не может. Жизнь Лоренцо слишком драгоценна, чтобы рисковать ею, - он, наверное, погиб бы, а вместе с ним и республика.
Он нагнулся и что-то шепнул на ухо Торнабуони. Тот побледнел и с ужасом посмотрел на него.
- Да, да, - прошептал Аччауоли, - я отлично слышал, и ни к чему другому не могли относиться слова хитрого Джироламо. О, как бы они торжествовали, если бы им удался такой план! Лоренцо ни под каким видом не должен приезжать. Напишите ему.
- Обязательно! - содрогаясь, проговорил Торнабуони. - Боже, страшно подумать, что такое деяние замышляется при поддержке представителя Христа на земле!
- Не думаю, чтобы папа это знал, - возразил Аччауоли. - Он, может быть, и правда, склонен к личному объяснению, что было бы, конечно, хорошо для обеих сторон, но замысел графа Джироламо обойдется без папского благословения.
- Во всяком случае, и в Риме есть темницы, где странным образом умирают… Значит, вы согласны, что Лоренцо приезжать нельзя?
- Безусловно. Сегодня же ночью должен быть послан во Флоренцию курьер, чтобы он по возможности был раньше гонца Джироламо.
Аччауоли взял под руку Торнабуони, и они, разговаривая, вошли в зал. Пение закончилось, и Торнабуони направился к певцу выразить свой восторг и благодарность.
Джироламо и Франческо Пацци еще стояли в нише окна.
- Я ручаюсь за успех, - говорил Франческо, - если у вас здесь будет надежный человек, который не промахнется. Лоренцо будет устранен, а с Джулиано мы уж справимся, и Флоренция будет, наконец, избавлена от своих тиранов.
- И для вас чистый расчет, - смеясь, заметил Джироламо. - Я знаю, что вы влюблены в маркизу Джованну, которая по детской глупости предпочитает вам этого младенца Ручеллаи. Когда Медичи будут свергнуты, старик Маляспини, насколько я его знаю, вряд ли захочет отдать свою дочь за ничтожного мальчишку…
Злая радость блеснула в глазах Франческо.
- За презренного мальчишку, - добавил он, - так как, когда тираны будут свергнуты, ручаюсь, во Флоренции никого не останется из их отродья.
- Тем лучше, - сказал Джироламо, потирая руки. - Все гнездо надо разрушить, и тогда Маляспини, уже пожалевший, конечно, что породнился с Содерини через свою старшую дочь, очень обрадуется союзу с Пацци, а вы уж сумеете укротить строптивую и заставить ее забыть своего безбородого Козимо.