Они выходят к Сенату. Наискось, за рекой грузно поднимаются стены и верки, тёмным силуэтом врезается в небо шпиль Петропавловской крепости. Широта и величие! Щемящее тревожное чувство охватывает мальчика. Он поворачивается и вздрагивает. Огромный всадник вздыбил коня над скалой; он скачет на Павла, он грозно простёр руку. Великий, страшный Пётр! Как можно говорить о каких-то безразличных вещах в присутствии славного царя?! Невольно Павел тянет за рукав Николая, – кажется, он ищет защиты.
Два Николая смотрят в его растерянное лицо. Два Николая смеются.
– Какой кадет, какой гардемарин перед сим памятником не воображает себя адмиралом!
– Ты хочешь осмотреть Адмиралтейство? Ну пойдём.
Только теперь замечает Павел, что плац справа замыкает низкий жёлтый фронтон громадного здания и над ним в сером петербургском небе парит лёгкая золотая игла. Он молча идёт за лейтенантом. Часовые в холодных киверах делают на караул, и они вступают между высоких подстав с якорями и пушками под арку, проходят вдоль замерзшего канала. Справа и слева деревянные эллинги укрывают остовы будущих кораблей российского флота, дальше во дворах под навесами груды материалов. Снова ворота, и они выходят на великолепный гласис, обсаженный в три ряда молодыми деревьями.
– Теперь ты можешь обнять глазом всю перспективу замечательного произведения русского зодчего. Его имя Захаров, – говорит Николай Бестужев. Он берёт Павла за плечи и ворочает мальчика лицом к главному въезду с башней-колоннадой.
Грудастые нимфы поддерживают каменную небесную сферу, над ними громадный барельеф, и снова барельеф, и квадрат ионических колонн с фигурами стихий, времён года и стран света, и, наконец, фонарь с часовым.
Павел долго стоит закинув голову. Он пытается понять содержание барельефов, и бессилен. В смоленской деревне его не обучали греческой и римской мифологии. Мальчик вопросительно смотрит на брата.
– Царь Пётр на корабельной верфи, а остальное в сей аллегории я позабыл. Вот Коля у нас учёный, литератор. Спрашивай его.
Бестужев охотно поясняет: – Нептун, бог морей, передаёт царю-адмиралу эмблему своей власти – трезубец. Подле царя Минерва и Паллада, славные богини… А мифические чудища-тритоны – российские реки, изображают Волгу и Волхов, Двину и Дон. Ныне, видишь, подносят они лес, канаты и якоря женщине с веслом – Неве, малой, но для сношений с миром важнейшей из рек нашей родины. Гляди на эту урну, обвитую лаврами Александра Невского и великого Петра. Оба – предводители россиян, побеждали здесь, в воротах к морю, и о том помнит восседающая на скале под сенью лавра Россия…
Вдруг Николай Бестужев кривит губы и продолжает зло, горько, словно забыл, что перед ним только мальчуган из деревни.
– Россия может быть покойна!.. С нею эмблема силы и богатства – палица Геркулеса и рог изобилия. Да ещё сам кузнец Вулкан покорно складывает перед нею оружие, да ещё Слава несёт её флаги над морем. Какая ложь! Страшная ложь! В наши дни загублен флот. Хоть детище Петра было возрождено и вновь прославлено Спиридовым, Ушаковым и Сенявиным, нынче оно унижено, ограблено…
– Николай! – укор и предупреждение в голосе старшего Нахимова, а в глазах будто даже испуг.
– Ну-ну, – ещё больше кривится рот учёного лейтенанта, – я только говорю Павлу, что он должен мечтать о новой славе андреевского флага.
– Аминь! – Николай Нахимов весьма недоволен вспышкой товарища и торопит в обратный путь, к корпусу.
Но Павел уже задет словами Бестужева глубоко. Что же случилось с флотом? И разве не Россия, сокрушившая власть Наполеона в Европе, самая мощная держава мира? Вопросы застревают на губах. Ему нет дела до недовольства брата. Но он смущается и не умеет выразить свои мысли. Ведь Бестужев овеян славою Афонского сражения. Ведь в возрасте Павла Николай Александрович уже числился в экипаже легендарного капитана Лукина.
Он решает расспросить Мишеля, третьего из пяти братьев Бестужевых, который только классом старше его по корпусу и с ним очень мил. Павел любит в столице всего больше бестужевский дом. Там много книг на русском и иностранных языках, коллекции минералов, гранёные камни, редкости из Геркуланума и Помпеи, собранные учёным отцом братьев Бестужевых, в прошлом тоже боевым моряком.
В очередное воскресенье Павел забирается с Мишелем на антресоли, в комнату мальчиков. И здесь книги, рукописи, акварели, морские приборы, карты, флаги, модели кораблей смутно говорят Павлу о том, что существует мир ещё недоступных ему вкусов и интересов, и он в сравнении с Бестужевым просто дикарь.
Мишель – мальчик открытый и страстный, как старший брат. Он рад просветить Павла. Достаёт с полки запрещённого Радищева и читает Павлу наполненное гневом большого сердца "Путешествие".
– Не правда ли, стыдно и горько владеть крепостными душами?
– А у нас не так, – вспоминает Павел своих сверстников на деревне и то, что после разорительной войны отец покупал для сельца рожь в дальних местах, а барщину облегчил чуть не вполовину.
– А у нас не так, – вспоминает Павел своих сверстников на деревне и то, что после разорительной войны отец покупал для сельца рожь в дальних местах, а барщину облегчил чуть не вполовину.
Мишель презрительно улыбается. Значит, Павел ещё неспособен понять, что войну против Наполеона вёл и выиграл народ, но не для себя, а для чужого ему высшего сословия, и даже для купцов Великобритании, как пояснял старший Бестужев.
Но и Павел разочарован, не дождавшись от Мишеля разъяснений о российском флоте и его бедах. Странно устроены люди! Каждый хочет рассказывать о чём-то важном для него, а никого – ни других Бестужевых, ни старших Нахимовых, ни многочисленных сверстников в корпусе – не занимают вопросы, такие важные для Павла после речи лейтенанта у Адмиралтейской иглы.
Он делает ещё несколько попыток получить ключи к словам Бестужева, и безуспешность их вынуждает учиться терпению и самостоятельному наблюдению жизни. Что ж, коли он будет моряком, всё касающееся флота станет ему известно. Ничего он не упустит и не будет пугаться правды, как брат Николай, не будет тяготиться морскими буднями, подобно брату Платону, и уж, конечно, не станет ребячествовать, словно брат Ваня.
Конечно, его характер ещё не определился. Но то, что он не хочет походить в поступках и желаниях на братьев, кладёт начало внутренней, мало заметной окружающим работе его сознания и чувств.
Он сдержан и молчалив, и в корпусных буднях мало выделяется. Начальникам кажется одним из покорных и старательных юношей. Товарищам представляется скучным увальнем, из тех, что безразлично повинуются короткому приказу директора после праздника: "Завтра кадетам и гардемаринам в классы".
Однажды из столовой залы служители выносят столы и сваливают скамьи к стенам. Только громадная модель линейного корабля перед царским портретом остаётся на своём месте. В полумраке залы она плывёт с распущенными парусами, и у Павла стеснённо бьётся сердце. Как, должно быть, прекрасен большой корабль на воде! Павел ходит вокруг модели. Эта средняя мачта грот-мачта, впереди неё, в носовой части, фок-мачта, а ближе к корме бизань… Он шепчет названия поперечных дерев – реев и гафелей, продолжающих мачты стеньг, растянутых полотнищ парусов, и все они звучат музыкой будущей жизни моряка.
Брат Иван и соклассники безуспешно зовут Павла играть. Он отмахивается. Он мечтает о времени, когда на линейном корабле в совершенстве будет управляться в парусах. О времени, когда спорые руки матросов будут выполнять приказания, отданные им в грохоте сражений и в штормах.
Вдруг мечтания прерывает дробь барабана.
– По местам!
Воспитанники корпуса вытягиваются шеренгами, В интервалах становятся ротные командиры. Команда "смирно". Прибыл директор корпуса – престарелый адмирал Карцов. Сотни ног шаркают по паркету и отбивают шаг. Шеренги перестраиваются во взводные колонны, и вот весь дивизион с развёрнутым знаменем проходит по зале церемониальным маршем. Адмирал пялит старческие красные глаза и выкрикивает простуженным басом:
– Ого, Громовы детки, хорошо, здорово!
Он был когда-то вольтерьянцем, вольнодумцем, но теперь он только старик и не вникает в воспитание кадетов. Павел разочарован первой встречей с адмиралом.
Когда Карцов уезжает в Сенат, помощники директора, Баратынский – Пётр 2-й и Мамаев – Пётр 3-й (так их зовут потому, что Карцов тоже Пётр), позёвывая уходят в уютные казённые квартиры. Продолжаются будни. Кадеты и гардемарины расходятся на вечерние занятия. Из класса географии хор голосит:
Обь с Иртышом,
Таз, Енисей,
Лена, Тана, Яна
проте-ка-а-ают по Росси-ии-и.
Считают, что так основательнее запоминаются трудные названия рек, гор и городов.
Павлу надо в класс инспектора Марка Филипповича Горковенко. Здесь у доски топчется Бутенёв. Он никак не может показать вес вооружённого корабля, хотя Горковенко сообщил ему "пространство" той части судна, которая должна погрузиться в воду.