Утром на городской площади собрался Круг. Первым делом надо было выбрать старшин, которые ведали бы текущей работой, так как не мог же Круг заседать беспрерывно. Стрельцы выкрикнули Ивана Шелудяка, посадские - Гаврилу Ганчикова.
Ганчиков не стал отказываться, но, сославшись на свою нерасторопность, выдвинул в старшины Якова Носова.
- Носова! Носова! - зашумел Круг.
- Призвать сюда Носова! - распорядился Шелудяк.
Богатый рыбопромышленник Яков Носов, родом ярославец, пользовался доверием астраханцев. Человек уже пожилой, тяготевший к расколу, он был известен как противник царя Петра.
Носов явился. Он недолго упирался и не только вошел в совет старшин, но даже стал главным его деятелем, часто его называли атаманом.
Малоизвестный астраханцам Степан Москвитин в число старшин не вошел, что очень его огорчило.
Под руководством Носова Круг приступил к решению важных вопросов: об отмене всех налогов, введенных Тимофеем Ржевским, о переходе селитренных промыслов в собственность народа, о выдаче кормовых денег солдатам и стрельцам…
Тем временем упорные поиски воеводы продолжались. В девятом часу утра Ржевского нашли в глухом углу воеводского двора, в курятнике. Его привели на Круг.
Низенький и толстый, с лицом, искаженным звериным страхом, весь в птичьих перьях, в курином помете, Тимофей Ржевский был жалок. Он пал на колени:
- Братцы… родные!.. Простите… помилуйте!..
- А, милости запросил?! - грянула толпа. - Ты нас миловал?
- Видит бог, не виноват… Царские указы…
- Царь тебе не защита! - крикнул Степан Москвитин и ударил воеводу по лицу.
Яков Носов поспешил придать разбирательству законный характер.
- Послушайте меня, честной Круг! - крикнул он. - То не дело, коли-ежели мы воеводу бессудно убьем. Надо над ним суд учинить, и то будет по правилу.
- Судить! Судить! - согласилась толпа. - Все равно от нашего суда живым не уйдет!
Голос Якова Носова снова перекрыл шум толпы:
- Ведомо ли вам, что воевода Тимофей, опричь царских поборов, своих вдвое наложил?
- Ведомо! Истина!
- Отвальные! Причальные!
- Рыбные! Соляные! - надрывались возбужденные голоса.
- Топор наточить - четыре деньги!
- Пиво сварить - пять алтын!
- По всякое время нас на свою работу гнал: сено косить и сено возить, дрова рубить и дрова возить… И селитру сплавлять на плотах и на барках. Многий был нам урон, многие душу положили!
Тимофей Ржевский стоял на коленях; по толстым измазанным щекам его бежали крупные слезы.
- Каюсь! Виноват… Каюсь! Грешен перед людьми и великим государем.
Толпа продолжала исчислять его грехи:
- За бани - по рублю! За погреба - по гривне!
- Вконец разорил!
- Детей малых в залог закладывали - его, аспида, ублажать!
- Помилуйте! - взывал воевода.
Из всех голосов снова выплыл зычный бас Носова:
- Слыхали, люди, про вины воеводские? Сам же он, воевода Тимофей Ржевский, в тех винах покаялся. Какой ваш приговор будет, господа народ честной?
- Смерть! - решила толпа.
- Смерть!
- Поми…
Воевода не докончил. Стрелец Уткин пронзил его копьем.
Вновь избранные старшины понимали, что одной Астрахани не устоять против царских войск. А что Петр пошлет полки на непокорный город, в этом никто не сомневался. Надо было искать поддержки.
Поскакали гонцы с "прелестными" грамотами на Яик, на Дон, на Терек. Поднимать Поволжье отправился атаман Иван Дорофеев с отрядом войска.
Восстание охватило северное побережье Каспийского моря и низовья Волги. Ближние города Красный Яр и Черный Яр примкнули к движению, признали власть астраханских старшин. Терские казаки согласились стоять заодно с Астраханью.
Но этим и кончились удачи. Донское войско, очаг постоянных волнений, на этот раз не присоединилось к восставшим. Послы астраханские, вместо того чтобы поднимать верховые донские городки, кишевшие беглой голытьбой, отправились в низовья Дона, в Черкасск.
Многие из донских старшин держали сторону царя, который платил им жалованье, давал чины. Чтобы доказать верность царю Петру, они заковали астраханских послов и отправили в Москву.
Мало того: "проезжее письмо", выданное делегатам и подписанное членами астраханского Круга, было переслано в Москву. В руках боярина Ромодановского оно явилось важной уликой против мятежников. Все, чьи подписи стояли под этим документом, пошли на казнь, кроме тех, кто успел отколоться от восставших и своевременно принести повинную.
Безуспешной оказалась и попытка привлечь на свою сторону Царицын.
Царицынцы заявили посланцу Круга Дорофееву:
- Мы к вашему союзу не пристанем. Вы, когда дело зачинали, с нами не советовались, одни и продолжайте.
* * *
Царь Петр чрезвычайно встревожился, узнав о событиях в Астрахани: восстание Степана Разина еще не изгладилось из людской памяти. Если присоединятся к астраханцам войска - донское, яицкое, терское, - пристанет Волга, восставшим откроется прямой путь на Москву. А главные силы царской армии скованы шведами.
Петр послал гонца на шведский фронт, к боярину Шереметеву. Царь ценил его военные таланты: Шереметев первый из русских воевод побил шведов. Искуснейшие в Европе войска под Эрестфером и Гуммельсгофом бежали перед ратью боярина Шереметева; за это царь пожаловал его никогда еще не слыханным на Руси чином фельдмаршала.
Царь приказал фельдмаршалу спешно идти с отрядом войск к Астрахани. Боярину Стрешневу он написал:
"Советую вам, чтоб деньги, из приказов собрав, вывезли из Москвы или б закопали, всякого ради случая; тако ж и ружье лучше б, чтоб не на Москве было…"
Так боялся Петр за Москву!
Вскоре опасения его утихли: астраханское восстание пошло на убыль. Среди астраханцев не было, единства. Голытьба, стрельцы и солдаты и всякий гулящий люд хотели установить в Астрахани подлинно народную власть, стремились сбросить тяжкий купеческий гнет. Народ требовал от старшин конфискации кораблей с товарами и складов богатых купцов. Поэтому купцы и зажиточные посадские сразу охладели к восстанию и послали в Москву грамоту с изъявлением покорности и с просьбой о посылке войск.
Царь, довольный мирным разрешением вопроса, послал к восставшим астраханца Кисельникова. Одновременно Шереметев двигался к Астрахани с войском.
Кисельников был впущен в Астрахань. На сходе прочитали царскую грамоту с увещанием выдать главных возмутителей и тем заслужить прощение. Протесты голытьбы и пришлого люда были заглушены криками богачей и их подголосков. Астраханские толстосумы выслушали грамоту с "надлежащим почтением" и даже присягу принесли в верности царскому престолу.
Однако когда Шереметев стал подходить к городу, в нем снова вспыхнули волнения. Голытьба взяла верх и решила защищать город вооруженной силой. Повстанцев прельщала надежда справиться с Шереметевым, у которого было меньше трех тысяч войска. Если удастся побить фельдмаршала, забунтует все низовье, поднимутся казачьи войска.
А богачи слали тайные грамоты Шереметеву, умоляли его разгромить мятежную Астрахань.
Восставшие перебрались из пригородных слобод в город, закрыли ворота, на стенах расставили пушки.
Шереметев частью своих войск занял Ивановский монастырь близ города.
Астраханцы решили отбить его и послали туда большой отряд с пушками.
У одной из пушек шел Илья Марков - за месяцы жизни в Астрахани он изучил "огненное дело", и его поставили пушкарем.
- Не боишься ты, Илюша, против царя идти? Али тебе живота не жаль? - пытал Акинфий Маркова, удовлетворенно наблюдая, с какой горячностью Илья помогал катить пушку.
- Ништо! - говорил Илья, сурово хмуря густые черные брови. - За правду, батя, и умереть не жаль…
Остановились невдалеке от монастыря. Илья вложил бомбу в медный ствол, поджег запал. Бомба со свистом понеслась за монастырскую стену. Вторая, третья…
Со стен монастыря раздалась ответная стрельба из пищалей. В рядах повстанцев послышались неистовые крики:
- Братцы! Обходят! Бежим!.. Конница валит!..
Это Шереметев повел главные силы в обход восставших. Астраханцы испугались. Большинство их побежало в город, бросив орудия.
Илья поворачивал пушку навстречу царскому войску, когда свинцовая пчелка ужалила его в грудь пониже правого плеча.
Илья рухнул на землю. Акинфий наклонился, захлопотал над ним. Смертная бледность покрыла лицо Ильи, и на белой рубахе расплывалось кровяное пятно.
Мимо брошенных пушек с гиком пронесся отряд конницы, преследуя бегущих. Какой-то рейтар хватил Акинфия саблей. Сабля ударила но голове плашмя; Куликов упал без сознания.
Была ночь, когда он очнулся. Пушки были увезены царскими войсками, вокруг валялись трупы. Акинфия и Илью посчитали мертвыми и оставили на съедение бродячим псам.
Акинфий, кряхтя, поднялся, ощупал голову.
- Гудит, а цела, - удовлетворенно произнес он.
Мужик наклонился к Илье, приложил ухо к груди. Сердце билось. Акинфий взвалил Илью на плечи и понес к Волге.
Подойдя к берегу, Акинфий столкнул на воду первый попавшийся челнок, положил туда бесчувственного товарища и начал грести, скрытый от враждебных взоров ночной темнотой.