К броду мы возвращались бегом. Я издал крик облегчения, увидев Кухулина, который стоял возле дерева, одетый лишь в плащ. Тело его покрывали порезы и шрамы, но серые тени усталости под глазами исчезли, и его лицо снова ожило. Я боялся, что убийство Фердии погубило что-то в его душе, но сейчас он выглядел почти так же, как в былые времена. Он выслушал мой рассказ о встрече с Суалдамом и о том, как Отряд Юнцов защищал Проход с тыла. Лицо его помрачнело, и в глазах замерцал зловещий огонь, когда я рассказал, как Отряд выиграл для него время ценой жизней мальчиков. Кухулин разразился проклятиями, вспомнив всех своих богов, и потянулся за оружием. Его ярость и гнев были неподдельны. Когда Кухулин вступил в Отряд Юнцов, Мордах уже был там, к тому же в высокой траве у каменной гряды остались лежать и другие его товарищи, жизнь которых оборвалась, едва успев начаться.
Мы помогли ему облачиться в доспехи. Я впряг Серого в колесницу, брошенную коннотцами, а Луг собрал все оружие. Кухулин с особой тщательностью облачился в одежду, которую мы принесли, и, осмотрев оружие, сам сложил его в колесницу. Я привязал ножи ко всем частям колесницы, включая колеса, пока она не стала похожа на металлического ежа, а потом завалил повозку стрелами, камнями для пращи и метательными копьями. Оружия оказалось так много, что в колеснице едва осталось места для двоих. Отступив от колесницы, чтобы полюбоваться своей работой, я увидел, что Луг и Кухулин прощаются, положив друг другу руки на плечи. У меня екнуло сердце и, забыв о достоинстве и правилах приличия, я подбежал к Лугу и схватил его за руку. Он ответил мне улыбкой.
- Не уходи, - попросил я.
- Кухулину уже лучше. Я вам больше не нужен.
- Мне нужен. Мне. И сейчас, и потом.
- Значит, когда я понадоблюсь, ты снова увидишь меня, - пообещал он, повернулся и пошел навстречу восходящему солнцу.
Я крепко сжимал его ладонь, но она выскользнула из моих пальцев, словно паутина. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез в заполнившем все пространство белом сиянии. Мои глаза на какое-то время ослепли, и Кухулину пришлось развернуть меня и проводить за руку к колеснице. Мы забрались в нее, и я взялся за вожжи. Кухулин вдруг заговорил, но слова его предназначались не мне.
- За то, что вы вторглись в Ольстер. За то, что вы напали на мой дом. За то, что вы убили моих друзей и сожгли их жилища. За то, что вы заставили меня убить друга. - Он глубоко вздохнул, голос его стал тише. - За то, что вы виновны в гибели Отряда Юнцов. Клянусь, что за все это и за многое другое я не перестану преследовать вас, пока вы не покинете Ольстер или я не умру. Ни один захватчик не будет чувствовать себя в безопасности, пока я жив. - Он повернулся ко мне. - Поезжай к коннотцам.
- А в каком направлении ехать-то?
Кухулин улыбнулся, но глаза его остались холодными. Вокруг его головы яркими звездочками замелькал боевой огонь.
- Мы окружены, - напомнил он, - так что направление вряд ли имеет значение.
Когда я стегнул вожжами по бокам лошадей и мы помчались по холмистой равнине туда, где должны были находиться люди Мейв, в моих ушах звучал голос Луга, а перед глазами стояло лицо Мордаха.
39
Бардам особенно нравится описывать сцену прибытия Суалдама в Имейн Мачу. Я слышал этот рассказ множество раз, в самых различных версиях.
По дороге Суалдам довел до полного изнеможения три группы коннотцев, пытавшихся его догнать, и, тем не менее, когда он остановил Черного Санглина у стен Имейн Мачи, конь был таким же свежим, как и тогда, когда они только отправлялись в путь, и хвост его торчал вверх так же, как борода самого старика. Мокрые бока Санглина блестели на солнце - перед отъездом Суалдам снял с него все украшения, чтобы избавиться от лишнего веса, оставив лишь серебряный налобник, защищавший голову лошади, и медальоны на поводьях. Суалдам поднялся на стременах и, задрав голову, заорал:
- Проснитесь, люди Ольстера! Кухулин остался один и нуждается в вашей помощи!
В ответ не раздалось ни звука, если не считать карканья ворон. Старик подъехал к воротам, отворил их пинком ноги, пересек двор и, оказавшись перед входом в пиршественный зал, без малейших колебаний направил коня прямо внутрь. Он остановился в самом центре и, подняв голову, закричал:
- Что, здесь некому помочь Кухулину? - Его голос, отражаясь от высокого сводчатого потолка, разносился по всему зданию. - Неужели все герои в Имейн Маче спят? Неужели здесь остались одни трусы? Ну, что такое? Что с вами стряслось? Вы что…
Из боковой двери появился Каффа. Глаза его были красными, тело перекособочилось из-за терзавшей его боли.
- Перестань орать, старый дурень, - просипел он. - Ты сам прекрасно знаешь, что стряслось. Остается только ждать, делать больше нечего. Кухулину придется справляться одному.
Суалдам смерил его презрительным взглядом.
- А ты думаешь, я не мучаюсь? Тем не менее мне удалось проскакать половину Ольстера, постоянно натыкаясь на патрули Мейв, для того чтобы позвать людей на помощь! Возможно, ольстерские герои смирились с болью и страданиями, возможно, они смирятся и со смертью Кухулина, посчитав ее справедливой ценой за еще несколько лишних часов спокойного сна, но только не я!
Суалдам развернул лошадь и вонзил в нее шпоры. Санглин взвился от боли, опустился на передние ноги и дважды лягнул задними кучу валявшихся в углу доспехов. Шлемы, кирасы и щиты с грохотом разлетелись по всему помещению, словно горсть монет, которую богач бросает уличным мальчишкам, желая посмотреть, как они будут за них драться. Дикий звон разлетелся по всему замку и эхом вернулся назад.
Каффа пришел в бешенство.
- Ты думаешь, что это как-то поможет, кроме того, что всех разбудит?
Глаза Суалдама зажглись яростным блеском.
- Если разбудит, то, по крайней мере, я буду считать, что не зря потратил время!
Друид только скривился.
- Теперь, когда ты добился своего, уходи. Герои вступят в бой тогда, когда снова будут чувствовать себя хорошо.
- Значит, герои будут валяться в постели, хныча, как малые дети, требующие теплого молока, пока мой сын проливает свою кровь за Ольстер? Эти герои только спят да жрут, а потом опять спят. Неужели они будут тут храпеть и набивать свои утробы, в то время как весь Отряд Юнцов уже сражается на равнине Ирард Куилен? Не будет этого, пока я жив!
Из-за спины Суалдама раздался негромкий хриплый голос:
- Что за шум? Что случилось с Отрядом Юнцов?
Суалдам развернул лошадь и увидел перед собой Конора, который, согнувшись, как старик, еле стоял, опираясь на копье. Суалдам выпрямился в седле, а подковы Санглина, словно почувствовавшие его нетерпение, ударили о каменный пол, выбивая искры.
- Пока мы говорим, Отряд Юнцов ведет бой с людьми Мейв. Они собрались защищать Кухулина и наверняка наткнулись на коннотцев. Я встретил ребят по дороге сюда, и они были полны решимости.
- Значит, ты не знаешь, что с ними произошло потом?
- Я знаю, что они отправились на помощь Кухулину. И еще знаю, что коннотцы полностью наводнили местность в районе Прохода. И мы оба знаем, что они никогда не сдадутся. - Суалдам сделал многозначительную паузу. - Да, - уже более тихим голосом добавил он. - Мне кажется, я знаю, что с ними произошло.
Какое-то мгновение Конор молчал, потом спросил:
- А Кухулин?
Суалдам сглотнул, и его плечи обвисли, как у старика.
- Когда я покидал Лири, Кухулин еще был жив, но раны покрывали его тело, словно окровавленный плащ. Мейв нарушила соглашение, заключенное с ним, и сейчас ее войска жгут все дома между Имейн Мачей и Ирард Куилен. Может, Кухулин еще и жив, но вряд ли сможет защитить даже себя самого, не говоря уже о том, чтобы дать отпор армии Мейв. Если отряда Юнцов больше нет, тогда, возможно, и он уже мертв.
Конор со стоном перехватил повыше древко копья и попытался выпрямиться. Приступ боли прорезал на его лице две глубокие складки, и он сдался.
- Как ты сам видишь, - кисло заметил он, - сейчас мы мало чем можем ему помочь.
Рядом с королем появился Коналл с торчащими во все стороны волосами. Его длинная борода сбилась в ком и напоминала рыжий мох. Жестокие страдания заставили его забыть о гордости - последние дни он провел, валяясь в постели в луже собственного пота. Увидев его, Суалдам заорал так, что его лошадь испуганно встала на дыбы.
- Коналл Победоносный! Разве не так тебя когда-то называли?
Коналл ощетинился.
- И до сих пор называют.
- Разве вы с Кухулином когда-то не давали друг другу клятву отомстить за того, кто умрет первым?
Коналл кивнул и сразу же согнулся от боли. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог ответить.
- Давали.
- Тогда пришла пора вылезти из постели и выполнить данную клятву.
Коналл дико вытаращился на старика.
- Кухулин мертв?
- Если еще нет, то близок к этому.
Коналл попытался сделать несколько шагов вперед, потом беспомощно махнул рукой, надеясь, что Конор и Каффа его поймут, застонал от боли и опустился на одно колено, словно собирался о чем-то просить.
- Я не могу, - прохрипел он таким голосом, будто передразнивал самого себя.
Суалдам с досадой выкрикнул что-то и взбешенно дернул поводья. Черный Санглин, привыкший к ласковому обращению Лири, заржал от боли и забил копытами о каменный пол. Суалдам сунул руку за спину, выхватил копье и стал бешено крутить его над головой.
- Тогда я вернусь назад один и скажу Кухулину, что не смог выполнить поручение. Я скажу ему, что Ольстер все еще пребывает во сне, и тогда мы умрем вместе! - закричал он и потянул за поводья, разворачивая лошадь мордой к двери.