Чем ближе мы подъезжали к тому, что осталось от замка, тем больше нам попадалось свидетельств жестокой битвы. Повсюду виднелись сломанные колесницы, похожие на раздавленные хрупкие игрушки. Под некоторыми из них еще оставались мертвые лошади. Сломанные копья валялись, как тростник на речной отмели после наводнения, а вся земля была утыкана стрелами. Мягкая почва была изрыта глубокими бороздами от колес и следами множества ног, а кое-где можно было обнаружить и отпечатки упавших тел, вдавленных глубоко в землю теми, кто продолжал сражаться. Но самих тел мы не увидели, хотя местами на траве и в следах лошадиных копыт оставалась кровь, еще не смытая росой. Огромные жирные черные вороны лениво кружили над полем, высматривая мертвечину. Когда мы проезжали мимо погибшей лошади, погребенной под обломками колесницы, целая стая вспугнутых нами ворон черной массой вылетела из разорванного брюха животного.
Оуэн побледнел, и я подумал, что его сейчас стошнит.
- Здесь побывала смерть, - тихо пробормотал он. - И воздух сохранил движения ее крыльев.
Я и сам не очень крепко держался на ногах. Сделав круг перед главными воротами, я остановил лошадей. Мы сошли с колесницы, и я тут же споткнулся, как моряк, ступивший на твердую землю после долгого плавания. Чтобы не упасть, я схватился за обод повозки и сразу же услышал радостный возглас Оуэна.
- Смотри!
Я повернулся и тут же завертелся волчком, поскольку ко мне бросилась Улинн, тормоша меня, как ребенок, приветствующий таким способом своего давнего приятеля. Мы свалились на землю, одновременно засыпая друг друга сотней вопросов. Оуэн, все еще не пришедший в себя от увиденного, стоял молча, со слабой улыбкой на лице. Улинн с трудом освободилась от меня и обняла и его тоже. Затем она расплакалась, и Оуэн расплакался, а я хотел посмеяться над ними, но в мой глаз попала пыль, от которой я никак не мог избавиться, и мои глаза тоже увлажнились, чего я от себя совсем уж не ожидал.
Через полчаса мы расположились в маленькой комнате домика, стоявшего рядом с разрушенным главным зданием. Перед нами стоял кувшин с пивом, а Улинн сидела, тесно прижавшись ко мне, так что, по крайней мере, хотя бы это было нормальным в этом мире. Однако мне начинало казаться, что на этом его нормальность и заканчивается.
- Так где же Конор? - спросил Оуэн.
Улинн откинула со лба прядь волос. У нее было выражение человека, собирающегося сплюнуть.
- Отправился к своему дружку Эогену, к ублюдку, убившему Найзи, - она действительно сплюнула, будто почувствовав свои губы оскверненными этим именем. - Конор сказал, что намерен восстановить Имейн, но пока ничего не сделано. Видимо, он слишком занят Дердрой, чтобы думать о чем-то еще.
В моей голове промелькнула сцена первой встречи Дердры и Найзи. Найзи, почти голый, стоял по колено в воде, а Дердра сидела на песке, как прекрасная русалка, встречающая рассвет. Я также вспомнил, как увидел - нет, думаю, я тогда все же шпионил за ними, хотя это и не совсем точный термин, - их на моей постели в тот день, когда они покинули Имейн. Мне вспомнилась игра отсветов пламени на их телах и то, как она гладила его лицо. Я все еще не мог свыкнуться с тем, что трое братьев мертвы, а еще недавно бурлившая здесь жизнь канула в Лету, не говоря уже о том, что Дердра оставалась узницей Конора. Но Конор был моим другом и Найзи был моим другом, так что же мне теперь делать?
- Где Кухулин?
Улинн пожала плечами.
- Насколько мне известно, он еще в Мюртемне. Не знаю, послал ли ему кто-либо весть о том, что случилось.
- Зачем ему это нужно? - спросил я. - Сыновья Осны не были его родственниками, их смерть его не касается.
Улинн выпрямилась и посмотрела на меня, удивленно нахмурясь и слегка отодвигаясь.
- А разве тебе не кажется, что случившееся уже не относится лишь к родственным отношениям? Когда король нарушает закон гостеприимства, убивает людей, находящихся под его защитой, лжет тем, кто ему верен, устраивает побоище с воинами, прослужившими ему всю жизнь, и удерживает силой женщину, которая его не любит?
Ее слова были очевидным упреком мне, но я не мог выразить охватившие меня двойственные чувства. Да, Конор совершил все эти ужасные поступки, но я хотел услышать о происшедшем от него. Если мне придется выступить против него, я должен, прежде чем перейти Рубикон, посмотреть ему в глаза.
- Кухулин - родственник Конора. Не думаю, что…
Улинн бросила на меня взгляд, в котором читалось презрение.
- Значит, ты думаешь, что все в порядке, так? Ты полагаешь, что он может оставаться безнаказанным?
Поскольку меня начинали считать предателем, я вынужден был дать какой-то ответ.
- Я всего лишь думаю, что мы не должны слишком поспешно…
Она не стала ждать, пока я закончу фразу, и стукнула по столу своей кружкой с такой силой, что коричневая жидкость вылетела из нее, как испуганный зверек, и шлепнулась на мою рубашку. Я подумал, что Улинн намерена швырнуть кружку мне в лицо, но хватило и ее слов, имевших тот же смысл.
- Я ошиблась в тебе! Я думала, что ты относишься к мужчинам, которые… Ладно, я ошиблась. Держись за своего драгоценного Конора, и он доставит тебе много радости!
Мне также, вероятно, следует упомянуть, что она дала мне пощечину, если удар кулаком можно так назвать. Я слетел со стула и сделал кувырок назад. Моя голова ударилась о стену, и в ней раздались звуки плохо настроенной арфы. Я был настолько ошеломлен, что даже не увидел кувшин, нацеленный в мою голову, и только услышал, как он разбился о стену рядом со мной. До сих пор на моей щеке остался шрам от его осколка.
Я знал, что мою позицию в отношении поведения Конора сложно было объяснить и можно было неправильно истолковать. Тем не менее я понимал, что не могу просто взять и уйти. Мне все еще хотелось знать, стал ли он Менелаем или остался Конором. Для того чтобы понять это, я обязан был прежде увидеть его.
- Тебе не кажется, что ты ведешь себя, как полный идиот?
Я совершенно забыл о присутствии Оуэна и с радостью схватился за руку, которую он мне протянул, чтобы помочь подняться на ноги. Осторожно ощупав пальцами челюсть, я подумал, что она, возможно, сломана, но, поскольку раньше со мной такого не случалось, я понадеялся, что и на этот раз все обошлось. Однако голова болела, как с похмелья.
- Как идиот? Ну, я не знаю. Я потерял хорошего друга и оказался сторонником человека, поведение которого достойно презрения. У меня болит челюсть, а одежда залита пивом. Этого достаточно, чтобы считать меня идиотом?
Оуэн кивнул. Внезапно я потерял способность верить, что все закончится добром, и уселся на скамью, ощущая себя мешком опилок, упавшим с воза.
- Оуэн! Боюсь, что все пропало. Что же нам делать?
Оуэн принял серьезный вид, поскольку обожал, когда я спрашивал его совета.
- Ты сам это сказал, - сообщил он. - Мы должны увидеть Конора.
Действительно, все оказалось так просто (и одновременно так сложно). Мы погрузились в колесницу и отправились в тот замок, где находился Конор. Когда мы подъехали достаточно близко, его люди остановили нас. Они заставили нас сойти с повозки, тщательно обыскали (несмотря на возмущенные протесты Оуэна) и сопроводили к королю. Я знал большинство из них, и некоторых достаточно хорошо, но они вели себя недружелюбно и были настороже, подозревая во всем подвох. Я видел уже подобное выражение на лицах людей во времена беспорядков в Риме. Люди, не уверенные, что сделали правильный выбор, всегда ищут тех, кто, по их мнению, думает иначе. Они для них всегда враги, пока не докажут, что являются друзьями. Мы тоже сейчас относились именно к такой категории лиц.
Король сидел в тяжелом деревянном кресле. Выглядел он ужасно. Когда он послал меня ко двору Мейв, то был человеком действия, мужчиной в самом расцвете сил, полным энергии и жизни, уверенным в себе и способным с одного взгляда оценить человека. Сейчас он выглядел измученным, несчастным и опустошенным. Его тело безвольно обвисло в кресле, и только глаза горели ярким огнем, будто его лихорадило или он длительное время был лишен сна.
Я не знал точно, какой прием нас ожидает, но предполагал, что все же дружелюбный. В конце концов, мы ведь находились при дворе Мейв и вернулись в Имейн Мачу, а не остались с изгнанниками, что подтверждало наши добрые намерения. Однако достаточно было одного взгляда на Конора, чтобы понять, что у него на этот счет другое мнение. Он пристально смотрел на нас, сидя в кресле. В его запавших глазах светились подозрительность и неуверенность. Это явно был не Менелай, но уже и не тот Конор, которого мы знали. За эти несколько недель он превратился в кого-то другого.
Он вгляделся в нас и нахмурился.
- Прочь из комнаты! - закричал он. Я с удовольствием повернулся, намереваясь выполнить его приказ. - Кроме вас двоих, - добавил он уже более спокойно и жестом предложил нам сесть.
Остальные торопливо удалились, явно радуясь возможности сбежать. Атмосфера в связи с предшествующими событиями была напряженной, и Конор выглядел человеком, готовым наброситься на любого, кто встретится ему на пути. Мы сели напротив него, а он уставился на нас из-под насупленных бровей, молча ожидая, пока мы не остались с ним наедине. Наконец дверь захлопнулась за последним из его людей, и воцарилась мучительная тишина. Мы с Оуэном неожиданно сделали одно и то же движение, стараясь устроиться поудобнее и одновременно ощущая неловкость. Конор усмехнулся. Зрелище было не из приятных, это была всего лишь тень его знаменитой волчьей улыбки.
- Итак, - произнес он, - вы вернулись.
Я ответил не сразу и говорил, взвешивая каждое слово. В данном случае прямота показалась мне правильным выбором, поскольку вряд ли Конор был в настроении ходить вокруг да около.