Он стоял в своей колеснице, словно молодой племенной бычок, позволяя женщинам рассмотреть его со всех сторон. Что ж, я не собиралась пускать в свой огород быка - независимо от его размера. Пора было дать ему от ворот поворот.
- У тебя вовсе нет имени или же в твоих краях не принято давать людям имя?
Мне показалось, что он улыбнулся.
- Меня зовут Сетанта, но мужчины называют меня Кухулином.
- Как же тогда тебя следует называть женщине?
- Это зависит от многих вещей.
- Например, от того, нравится ли ей, что ты появился у нее на пороге без приглашения, словно западный ветер?
- Она должна радоваться ветру в жаркий день.
- Только если он приносит ей прохладу, а не целую бурю.
Кухулин, похоже, был озадачен. Я тряхнула головой, отбрасывая назад волосы, и с них полетела пыль, поблескивая на солнце яркими искорками. Он понял намек и принял серьезный вид.
- Я приношу свои извинения. Я так спешил, что невзначай дурно себя повел. Может быть, вы предпочли бы, чтобы я вас покинул?
Я немного подождала, чтобы посмотреть, серьезно ли он говорит, или это лишь пустые слова. Он продолжал смотреть на меня открытым взглядом, и я поняла, что он искренен. Я приблизилась к его колеснице и показала жестом, что он может сойти вниз. Он сделал шаг вперед и мягко приземлился рядом со мной. Он оказался почти такого же роста, как я, и волосы его были настолько же темными, как мои - светлыми. Мне показалось, что все вокруг затаили дыхание, ожидая, что произойдет дальше. Я наклонилась и зачерпнула пригоршню сухой земли. Затем я протянула руку над его головой и раскрыла ладонь, просыпая между пальцами землю, которая струилась тоненькими ручейками на его голову и скатывалась по волосам. Он стоял неподвижно, ожидая, когда я закончу. Когда моя ладонь опустела, я положила ее ему на голову и погладила, словно он был моим любимым псом. Вокруг его головы ореолом взметнулось облачко пыли.
- Теперь мы квиты, - сказала я.
Наступила тишина, а потом кто-то засмеялся, - скорее всего Граинна. Выражение его лица не изменилось, но в глазах я увидела лукавое веселье. Он наклонился и, зачерпнув две пригоршни земли, подбросил ее высоко в воздух, так, что она осыпала всех присутствовавших. Мы все рассмеялись, кроме Граинны, которая сердито взглянула на него и начала оглядываться по сторонам в поисках хорошего камня. Напряжение спало. Он подошел ближе и положил руки на мои плечи.
- Ты действительно та, за которой я приехал, - тихо произнес он.
Я позволила ему постоять так еще несколько мгновений, а потом улыбнулась и отступила назад.
- Для того чтобы завоевать меня, тебе понадобится нечто большее, чем пара пригоршней пыли.
Он напрягся.
- Что же?
- Это пытались сделать многие мужчины, и каждый из них был отважным воином. Но ни один из них не добился успеха.
- Я добьюсь.
- Ты очень самоуверен.
Я привыкла к бахвальству мужчин. И все же он отличался от других. Он вовсе не казался хвастливым и тщеславным, как большинство из тех, кто приезжал, чтобы завоевать мое сердце. В его глазах жило нечто, очень мне понравившееся. И было еще что-то - ощущение неуловимой грусти, печали, окружавшее его, но не исходившее от него самого. Оно не угнетало, оно гармонировало с ним, как соль с мясом, но мне захотелось вдруг погладить его по щеке и прошептать, что все будет хорошо. Он весь светился жизнью, и все же, глядя на него, я ощутила щемящую боль, словно рядом с моим сердцем кто-то осторожно провел пучком сухой травы по струнам старой арфы.
Он поднял глаза и посмотрел на моих подруг, столпившихся за моей спиной.
- Здесь очень много людей, - заметил он. - Почему бы нам ни поговорить где-нибудь в другом месте?
Я улыбнулась.
- В этом нет нужды. Мы оба знаем, для чего ты здесь оказался, и можем говорить на языке, который понятен нам обоим. - В эту игру я прекрасно умела играть. - Мы будем использовать язык поэтов. Как ты здесь оказался?
- Я увидел прекрасную страну, - ответил он, пристально глядя мне в глаза. Он тоже был знаком с этой игрой. - В такой стране мужчина может дать отдых своему мечу.
- Ни один мужчина не будет ходить по этой стране или лежать в ее долинах, или класть свой меч, пока не убьет по сотне человек на каждой переправе между Скенменном на реке Альбин и Банхьюлином, в том месте, где река Бреа взбивает пену в его устье.
- Я сделаю это, и потом положу свой меч в этой прекрасной стране.
- Ни один мужчина не будет разъезжать по этой стране, пока, ни разу не смежив веки, не проедет от самайна, когда солнце уходит на покой, до имболка, когда овцы начинают давать молоко, и начинается весна; от имболка до белтейна, чей огонь зажигает лето, и от белтейна снова до самайна, когда земля увядает от печали и укрывается снегом студеной зимы.
- Я не буду спать, пока ты не будешь довольна.
- Сделай все, что я сказала, и я буду довольна.
- Считай, что я это уже сделал, - ответил Кухулин.
Мне отчаянно хотелось, чтобы что-то произошло, сама не знаю что.
Ту ночь Кухулин и его колесничий провели у нас в замке. Мы хорошо их накормили. Мой отец был в отъезде, но его брат сидел между мной и Кухулином, как я подозревала, пытаясь одновременно помешать нашей беседе и выспросить у Кухулина цель его приезда. Однако я без устали подливала вино в дядину чашу, и через несколько часов рабы унесли его почивать, так что мы с Кухулином могли наконец поговорить без помех. Мы провели за беседой всю ночь. Он рассказал мне о том, как впервые появился в Имейне, о том, что он племянник короля, и о том, как он был посвящен в воины. Он поведал мне о пророчестве, о предреченной ему славе и смерти в молодом возрасте. Я не поверила в предсказание. В нем ощущалась сила, но в то же время я видела, как кровь бежит под его нежной бледной кожей, видела, как бьется жилка в самом основании шеи, когда он рассказывал о своих планах, почувствовала аромат его пота, когда он наклонился, чтобы убрать волосы с моего лица. Он был живым, поэтому однажды ему суждено было умереть, как и всем нам. Так что частично пророчества сбудутся в любом случае, но мне было все равно. Он был не такой, как все, но такой же, как я. И он был нужен мне, как никто другой.
На следующий день Кухулин уехал, не отрывая от меня взгляда, пока его колесница не скрылась вдали. Моя мать с тревогой следила, как мы стоим у ворот и смотрим вслед исчезающей за горизонтом колеснице, но отец не видел его отъезда. Не знаю почему, но я думала только о Кухулине. До этого дня я была знакома с мужчинами, которыми восхищалась, которых желала, я знала даже таких, за которых могла бы выйти замуж. Но до сего дня я никогда не встречала мужчину, разлука с которым вызывала бы у меня ощущение утраты. Я уже страдала и ждала его возвращения, умирая от желания снова почувствовать прикосновение его руки.
На этом рассказ закончился. Оуэн взял последний аккорд и положил арфу на пол. Потом встал, подошел ко мне, забрал у меня полную до краев чашу и осушил ее залпом. Он обвел взглядом зал для пиршеств. Казалось, что все, кто еще оставался, крепко спят.
- Похоже это было на твой театр? То, как я рассказывал всю эту историю ее словами?
Я кивнул.
- Да, во многом похоже, даже очень. Откуда тебе известно в таких подробностях, какие ощущения испытывала Эмер?
Он пожал плечами.
- Я с ней после этого разговаривал и сам додумал то, что она не могла объяснить.
- Включая все, что касается других женщин, и тех условий, которые должен был выполнить Кухулин, чтобы доказать серьезность своих намерений?
Он покачал головой.
- Нет, это как раз она сама мне рассказала. Эмер очень талантливая. Если бы она родилась мужчиной, то из нее бы получился хороший бард. - Он показал рукой на спящих за столами людей. - Похоже, наши друзья еще не совсем готовы к новым способам изложения историй. Старые подходы им нравятся больше.
Я огляделся по сторонам. Более красноречивую картину храпящего безразличия трудно было себе представить.
- Похоже, ты прав.