"Приветствую вас, благословенные творения, которым дух человеческий дал бессмертие. Вы творцы благочестия и нравственности, наставники в науках, всегда готовые помочь и доступные для всех советники, верные помощники; ваше содержание не требует больших расходов, но вы отрада для нас и пища духовная, и крепость телесная, и путь к воспитанию чувств; облаченные в одну одежду, вы всю жизнь довольны ею, вы удивительные друзья и соратники в борьбе против времени, вы по-настоящему великолепны и навечно остаетесь свидетелями добродетели усопших. Приветствую вас, досточтимые создания, пристанище муз".
Жабониус с интересом рассматривал ряды книг, почти сплошь переплетенных в желтую свиную кожу или белый пергамент с золотым обрезом.
- У вас здесь весьма много книг, которые у нас совсем не известны.
- Если вас что-нибудь интересует, я с удовольствием вам дам, - поспешил сказать хозяин, уловив тайные желания Жабониуса. То, что не смели вымолвить его уста, выдавал взгляд, полный ожидания.
- И это здесь? - удивленно воскликнул гость, указывая на ряд книг, стоявших на одной из полок.
Есениус утвердительно кивнул, понимая, что имеет в виду Жабониус.
- Да, это мои сочинения, - скромно подтвердил он, но в этой скромности сквозила плохо скрываемая гордость.
Жабониус, ободряемый благожелательным взглядом хозяина, брал книгу за книгой и раскрывал их, чтобы прочесть название.
Первой книгой был трактат "О божественной и человеческой философии", далее "Новый Зороастра, краткая действительная и всеобщая философия", три трактата о человеке, несколько траурных речей об известных ученых, "Извлечение из всеобщей философии Джироламо Савонаролы Феррарского" и несколько диссертаций, написанных его учениками в Виттенберге. В конце полки стояли самые известные произведения Есениуса, которые он издал совсем недавно: "Пражская анатомия", "О костях" и "Руководство по хирургии". Все книги были написаны по-латыни.
Жабониус листал книгу за книгой: это были медицинские, философские, природоведческие, исторические, географические и религиозные сочинения. У Есениуса был широкий круг научных интересов.
- Постепенно придется пополнять библиотеку сочинениями здешних авторов, - заметил Есениус.
- Если разрешите, я хотел бы попросить у вас "Нового Зороастру".
- С удовольствием, - ответил Есениус.
Он был хорошим знатоком человеческой психологии и сразу понял, что этот выбор продиктован соображениями учтивости. Поэтому он тут же предложил гостю выбрать еще что-нибудь.
Жабониус оказался не единственным, кто заинтересовался книгами Есениуса. За ним появился Бахачек, а там и другие преподаватели. И вскоре гостеприимный дом Есениуса превратился в место частых сборищ университетских профессоров.
Но время от времени заглядывали сюда и другие посетители. Чаще всего это были пациенты или слуги из какого-нибудь дворянского или мещанского дома, приходившие с просьбой к Есениусу - разумеется, если он не устал, - посетить тот или иной дворец или дом горожанина и осмотреть больного.
Банщик Прокоп жил в третьем доме от Лоудовой коллегии. Считая Есениусов своими соседями, он пришел их навестить вместе со своей женой Аполеной. Аполена сразу же предложила пани Марии помочь ей по дому. Мария поблагодарила соседку за заботу и попросила подыскать расторопную служанку. Аполена пообещала найти хорошую и надежную девушку.
Есениус стал расспрашивать Прокопа о сыновьях. Он знал, что мастер весьма ими гордится. Хирург уже успел довольно близко с ними познакомиться, ибо старший, Ондрей, вел дружбу со студентами, а младший, Вавринец, уже не раз помогал пани Марии.
- Вы, видно, очень любите своих сыновей? - вмешалась разговор пани Мария.
- Ондрей мне помогает по лекарской части, - с воодушевлением заговорил мастер Прокоп. - К банному делу охоты у него нет, а вот если надо вскрыть нарыв или палец кому отрезать, он тут как тут. Чик-чик - и готово! Ловко это у него получается.
Есениус улыбнулся тому, как усердно хвалит своего сына Прокоп.
- Весьма похвально, что он так ловок, но с этим "чик-чик" неплохо бы быть поосторожней. Перед каждой операцией хирургу следует помнить, что часть тела, которую он собирается удалить, уже никогда не отрастет. Поэтому прибегать к хирургическому вмешательству надо в самых крайних случаях.
- Конечно, конечно, - горячо подтвердил мастер Прокоп. - Я ему то же самое говорю. Но ведь вы знаете, молодежь всегда немного торопится.
- Ну, а Ваврик? - поинтересовался Есениус.
Прокоп улыбнулся:
- Он у меня лучший латинист в городской школе. В следующем году я хотел бы определить его в академию. Но не знаю, как к этому отнесутся остальные мастера…
Есениус не понял причины опасений Прокопа. Что может быть общего между "остальными мастерами" и учением Вавринца?
Банщик стал объяснять:
- Понимаете, не все так просто в нашем деле. Мы, банщики, вместе с цирюльниками в цеху ремесленников занимаем последнее место. С нашим цехом никто не считается. В костеле нам отведены худшие лавки. Даже цеховое знамя нам не разрешают иметь. Право, не знаю, удастся ли мне что-нибудь сделать для Ваврика. Пока что еще ни один мастер из нашего цеха не отдавал своего сына в высшую школу. Можете себе представить, как бы на меня обрушились мастера из других цехов! Да они бы меня на смех подняли. А может, и профессоров уговорили бы, чтоб те не принимали Вавринца.
Есениус был немного озадачен рассказом банщика. Он и не подозревал, что между ремесленниками существуют такие распри.
- Это хорошо, что вы меня обо всем предупредили. Заранее я вам ничего обещать не могу, но поговорю с профессором Бахачеком и ректором Быстржицким. Постараюсь уговорить их не чинить вашему сыну никаких препятствий.
- Благодарю вас, премного благодарю!
- Пока не за что, ведь я для вас еще ничего не сделал. Но уверен, что мне удастся склонить профессоров на вашу сторону.
- Ты что это растрещалась, как сорока? - обратился Прокоп к жене.
Но Аполена так была занята разговором с пани Марией, что даже не услышала мужа.
- Повторяю, Аполена, нам пора домой. Сыновья голодные…
- Сейчас, сейчас, я только кончу, - нетерпеливо отмахнулась Аполена и склонилась к пани Марии, чтобы досказать какую-то длинную историю.
Когда мастер Прокоп и его жена ушли, Есениус с улыбкой сказал:
- Если каждый день будет столько гостей, то работать придется, пожалуй, только ночью.
- Надеюсь, что все будет не хуже, чем в Виттенберге, - успокоила его пани Мария. - Выдержали там, выдержим и здесь.
После посещения семьи Браге, где пани Кристина и пани Мария вдоволь наплакались, вспоминая своих дорогих покойников, супруги Есениусы отправились с визитом к Кеплерам.
Иоганн рассказывал Марии о своем друге столько хорошего, что ей захотелось познакомиться с императорским математиком и его женой.
Кеплеры жили далеко, при Эммаусском монастыре.
Мария очень быстро подружилась с пани Кеплеровой. Трехмесячная Зузанка явилась тем звеном, которое мгновенно сблизило обеих женщин.
Захлебывающийся от счастья Кеплер не мог скрыть отцовской гордости. Лицо его так и сияло от добрых слов, произносимых гостьей в адрес новорожденной. Ему никак не удавалось сосредоточиться на беседе с другом; взгляд его поминутно обращался к колыбели. Он несколько раз вскакивал, заговаривал с дочкой, улыбался ей, но так как она спала, он удовлетворялся тем, что поправлял одеяльце или сползший на глаза чепчик.
Пани Мария с грустной улыбкой наблюдала за ним.
В конце концов Кеплер понял, что у женщин есть много своих дел, и предложил Есениусу пройти с ним в кабинет.
Женщины остались одни.
- А у вас есть дети? - спросила Барбора Кеплерова пани Марию.
Этот безобидный вопрос ранил Марию в самое сердце.
- К сожалению, нет. Был у нас сынок, но господь бог взял его к себе еще совсем малюткой, - ответила она глухим голосом.
- Как и у нас, - вздохнула пани Барбора. - У нас ведь двое умерло… Что поделаешь!
- Так это третий ребенок?
- Четвертый. От первого брака у меня есть двенадцатилетняя дочь, Регина. Муж мой умер, и я вышла за Кеплера. Теперь у меня двое, но Кеплер… вы даже представить себе не можете как он рад малютке. А что бы было, если бы это был сын!
- Возможно, будет и сын. Все отцы одинаковы: радуются дочерям, но мечтают о сыне. Мужское тщеславие! Мой тоже гордился, что у него сын. И вот видите… Я иногда думаю, не взял ли его бог потому, что на него возлагались такие надежды.
- Успокойтесь, дорогая пани Мария, будет еще и у вас счастье.
Пани Мария отрицательно покачала головой. Она знала, что ее мечте не суждено сбыться. Когда она задумывалась над своей жизнью, ей казалось, что она смотрит в иссякший колодец. А иногда она сравнивала себя с засохшим деревом или с бесплодное скалой… И при этом она так умела скрывать свое горе, что даже муж не догадывался о всей глубине ее страданий, о неизмеримой силе ее тоски.