– Пушкин! Живой? – радостно затараторил он. – Я не сомневался, что с тобой всё будет нормально.
– Вася, это ты? Что с командиром? – в его просветлевшем сознании вопросы возникали один за другим, и он торопился получить на них ответ.
– Не торопись, я тебе сейчас всё расскажу.
– Только сначала распечатай меня, что-то жарковато здесь.
– Это хорошо, что жарко, если бы было холодно, тебя бы не потянуло на расспросы, – как всегда рассудительно проговорил радист.
Вася попытался раскрыть раненого, но остановленный Сониным жестом только сделал вид, что намеревается так поступить. Он приоткрыл край мехового покрывала, которым был добросовестно укутан штурман, но затем всё вернул на место.
– Вася, не томи, расскажи, что случилось, – взмолился раненый, которого очень интересовало чудо спасения, во что он сам ещё верил с трудом.
– Всё очень просто: вчера вечером из Марково за нами пришло три оленьи упряжки. На одной едем мы с тобой и доктором Софьей Семёновной, на другой – командир с фельдшером марковской комендатуры, а третья осталась с техниками у аварийного самолёта. Они проверят самолёт, и если нельзя взлететь, будут снимать оборудование, не пострадавшее в аварии, а затем перевезут его в Марково, пригодится как ремонтный фонд.
– А что командир, здоров?
– Командир жив, только, похоже, ногу сломал при посадке, иногда тоже теряет сознание. Но теперь уже всё позади. Первая медицинская помощь оказана, спасибо Софье Семёновне. А уж в стационаре подлечат.
Они помолчали. Саша медленно усваивал полученную информацию и пытался выстроить логическую цепочку. Он никак не мог понять, откуда здесь взялись олени, как появилась Соня, и каким образом он оказался с экипажем. Цепочка не выстраивалась.
– А откуда олени взялись? – спросил он после некоторой паузы.
– Олени? Дак они, это, нас с самолёта обнаружили, наверное, искали. Два раза был слышен гул моторов, но нас не увидели, пролетали в стороне. Мы уже потеряли всякую надежду, съели всё, что можно было съесть и сожги всё, что можно было сжечь. А вчера прилетел "Митчел" родимый и сбросил нам в подарок спасательный мешок. Там было и питание, и радиостанция, а дальше уже известно, всё, как должно быть. Снарядили оленьи упряжки и организовали нашу эвакуацию. Теперь мы спасены.
– "Митчел" говоришь? Не иначе как Петя Гамов нас нашёл. Не забыл свой экипаж.
– Мы тоже подумали, что комэска, я спрашивал у технарей, но они не знают, сказали, что наши координаты получили из Уэлькаля.
– А Соня? Откуда она здесь?
– Софья Семёновна на оленях и приехала с технарями.
Александр переваривал услышанное. Особенно ему было радостно от того, что спасать его приехала Соня. И не куда-нибудь, а в тундру. Он помолчал и, несколько успокоившись, чтобы окончательно расставить всё на свои места, спросил:
– Слышь, Вась? А как я у вас оказался?
– Это тоже интересная история. Буквально часа за три до того, как прилетел самолёт, мы услышали выстрел, поняли, что кроме тебя в этих краях стрелять некому. Поскольку командир не ходячий, пришлось идти искать мне одному. Нашёл, притащил к машине, оттёр руки, ноги, их уже чуть-чуть прихватило, но мы вовремя тебя обнаружили, не успел обморозиться, – радист посмотрел на перевязанное бинтом лицо, добавил. – Так что конечности при тебе, всё цело, а лицо отремонтируют.
Он замолчал и отвернулся, затем, будто вспомнил что-то, продолжил:
– Самолёт прилетел и сбросил груз, аккурат через пару часов после того, как мы нашли тебя, я так и сказал, что это нам Пушкин помощь принёс.
В это время спереди донеслось:
– Хоп, хоп! Хей-я, хей-я!
– Кто это кричит?
– Да это каюр на передних нартах заставляет оленей шибче бежать.
– А мне приснилось, что это рыбаки рыбу ловят, – улыбаясь, проговорил Саша.
Он часто дышал, разговор сильно утомил его.
– Слушай, Сань, ты ведь ничего не ел, на-ка пожуй, – он достал галету и кусок шоколада. – Скоро будет нормальная еда.
– Спасибо, галету не надо, не смогу жевать, очень больно, а шоколадку давай, рассосётся, – он взял кусочек шоколада и, раздвигая бинты, всунул его в рот.
Штурман закрыл глаза, он устал от разговора, и радист, заметив это, больше не стал его беспокоить. Под мерное покачивание и поскрипывание нарт раненый снова забылся во сне…
В Марковской районной больнице всё было готово к приёму экипажа самолёта, совершившего вынужденную посадку. Там уже знали, что у командира сломана нога, а у штурмана повреждено лицо, и что они оба периодически теряют сознание. И главврач, и медсёстры больницы, несмотря на поздний вечер, домой не уходили, ожидали раненых.
Решение о размещении экипажа в районной больнице комендантом аэродрома было принято заранее, по предложению старшины Курякова. Отправив врача с фельдшером на санном поезде из трёх оленьих упряжек к месту аварии за ранеными, комендант доложил командиру дивизии:
– Поскольку перевозить раненных пока не желательно, предлагаю их разместить в марковской больнице, я разговаривал с главврачом, и он готов их принять.
– Не понимаю, почему не у вас в санчасти? – удивился комдив.
– Можно и у нас, но там будет лучше. У них какой-никакой стационар, имеется специальное оборудование, хорошие специалисты, будет организованно гарантированно хорошее лечение, а если понадобятся операции, а они понадобятся, то главврач больницы их сделает, ведь он хирург уж если не с мировым именем, то со всесоюзным наверняка.
– А почему ты решил, что нужны будут операции?
– При таких ранениях без них не обойтись. А как наблюдать за больными после операции, если они будут находиться за несколько километров от больницы?
– Хорошо, ты меня убедил. Но учти, всё лечение под наблюдением твоего медика и под твою ответственность. Обеспечь их новым постельным бельём и организуй там питание по лётной норме, ты же понимаешь, какие сейчас сложности с этим у гражданских.
– Есть, товарищ полковник, всё будет сделано в лучшем виде. Разместим лучше, чем у американцев…
Семён Яковлевич сидел в своём кабинете и работал с документами. Вдруг из коридора послышался голос санитарки:
– Едут, едут!
Главврач выглянул в окно и увидел, как во двор въезжают две оленьи упряжки, в которых лежали запакованные в меховые покрывала члены экипажа самолёта, потерпевшего аварию и их сопровождающие. Он накинул на себя полушубок и выскочил на улицу, где быстро организовал разгрузку и прибывших в больнице. Крючкова и Сорокина, поскольку им требовалось длительное лечение, разместили в одной палате, а бортрадиста в другой.
После приёма раненых главврач больницы и по совместительству хирург Семён Яковлевич Юрский с врачом-терапевтом – своей дочерью Соней – и фельдшером старшиной Куряковым осмотрели прибывших.
– Я думаю, что по результатам осмотра нужно проинформировать коменданта аэродрома, ведь ему нужно докладывать по команде? – заметил главврач, выходя из палаты, не то утверждая, не то спрашивая.
– Да, вы правы, – согласился Куряков. – А вот и он.
И действительно, во входную дверь вместе с клубами пара ввалился комендант аэродрома.
– Ну и замечательно. Здравствуйте, прошу ко мне, – радушно приветствуя гостя и пожимая ему руку, пригласил доктор.
Когда все разместились в маленьком кабинете главврача, Семён Яковлевич произнёс:
– Кофе не предлагаю за его отсутствием, а вот чайком угощу.
– Спасибо, доктор. Чай распивать некогда, комдив ждёт моего доклада, – остановил его комендант. – Давайте к делу.
– Ну, что ж, как прикажете. Я доложу своё мнение, если коллеги со мной в чём-то не согласятся, попрошу их высказаться. Итак, мы имеем одного здорового, но уставшего и психологически несколько взволнованного от пережитого молодого человека. Его здоровью ничего не угрожает. Предлагаю дать ему возможность в течение недели отдохнуть, отоспаться, войти в нормальный режим питания – и в бой. Надеюсь, коллеги согласны со мной?
Старшина Куряков кивнул головой, но Соня, склонившая было голову в знак поддержки отца, внезапно подняла руку, в которой держала карандаш.
– Я бы не стала определять чёткую границу выписки. Будем наблюдать, а выпишем после его полного восстановления.
– Здесь главное не перелечить, – заметил комендант. – Вы, товарищи, хоть и гражданские, но не забывайте, что идёт война, и каждый человек – это боевая единица, они нужны в строю.
– Не волнуйтесь, – заметил главврач, – я называл недельный срок как крайний, надеюсь, что мы в него уложимся.
– Ничего, ничего, лечите, сколько будет нужно, – успокоил комендант. – А как ситуация с ранеными?
– С ранеными не всё понятно. У Крючкова закрытый перелом голени, наложим гипс, думаю, месяц-другой – и станет на ноги. Летать будет. А вот с Сорокиным сейчас сказать ничего не могу. Ясно одно, мы имеем серьёзную травму лица, возможен перелом носа, а возможна и черепно-мозговая травма, снимем бинты, проведем осмотр и только после этого я смогу сделать какой-то прогноз о состоянии пострадавшего.
– А вы его ещё не осматривали? – удивился комендант.
– Мы сделали только первичный, внешний осмотр. Под повязку не лезли. Сейчас для него простая перевязка равносильна операции. Если судить по внешнему виду, его лицо – это сплошное кровавое месиво, к которому присохли бинты. Без подготовки мы их снимать не стали. Но, уверяю вас, завтра, в первой половине дня, я доложу полную картину.