Аварийный взлёт
"Каникулы" перегонщиков, когда лётный состав полка был прикован к земле, закончились. Чукотские аэродромы Уэлькаль и Марково из-за непогоды в течение двух недель были закрыты, самолёты не принимались. А на американском континенте, в том числе и на Аляске, погода была, и приёмка работала во всю мощь. Количество принятых советской стороной и готовых к перегону самолётов с каждым днём увеличивалось. И ангар, и самолётные стоянки были забиты ими. Все ждали погоды на Чукотке. И наконец дождались. Сначала стих ветер, затем прекратились снегопады, тяжёлые снежные тучи унеслись куда-то в сторону Северного Ледовитого океана, открыв над чукотской тундрой звёздное небо. И работа закипела.
Аэродромные команды Уэлькаля и Марково, привлекая весь личный состав и технику, расчищали от снега взлётно-посадочную полосу, рулёжные дорожки, самолётные стоянки, готовя их к приёму самолётов.
Чтобы устранить отставание от графика поставки самолётов и разгрузить аэродром "Ладд-Филд", полёты планировались каждый день. Лётчикам за одну лётную смену удавалось дважды слетать на Чукотку. Обедали прямо в кабинах, бутерброды и кофе им привозили на аэродром к самолётам. Пока лётчики одной эскадрильи отдыхали, в полёт уходили лётчики другой. Перегон не останавливался. Но всё равно количество готовых к перегону самолётов оставалось большим.
В один из таких дней в кабинете начальника советской военной приёмки раздался телефонный звонок. Звонил аппарат прямой связи с начальником авиабазы, американским бригадным генералом Дейли Гаффни. Полковник Мачин поднял трубку и услышал знакомый голос:
– Хелло, Майкл!
– Здравствуй, Дейли! – ответил Михаил Григорьевич, зная, что дальше будет говорить с переводчиком, у которого в руках параллельная трубка.
– Как жизнь? Как дела? – начал американец с вежливых вопросов.
– Спасибо, всё нормально. Как ты знаешь, Чукотка открылась, начали работать.
– Да, знаю. Вот только самолётов накопилось много, вашим лётчикам тяжело, некогда отдыхать.
– Это так, но нам к трудностям не привыкать, будем работать, пока хватит сил.
– О, я знаю эту русскую черту, как у вас говорят, работать до упаду. Но здесь другой случай, ты же лётчик и знаешь, что в авиации падать нельзя.
– Да, ты прав, Дейли, с тобой нельзя не согласиться, – ответил Мачин, всё ещё не понимая, куда клонит Гаффни.
– У меня есть предложение, Майкл, – перешёл к делу бригадный генерал. – Я знаю, что заменить ваших лётчиков и перегонять самолёты на Чукотку мы не можем. Но над Аляской-то мы летаем. Я предлагаю часть самолётов перегнать на океанское побережье в Ном нашими лётчиками. У вас сократится плечо перегона, и дело пойдёт быстрее.
– Спасибо за участие, Дейли. В принципе предложение хорошее, но здесь есть одна деталь, которую нельзя проигнорировать.
– Нет такой детали, – рассмеялся Гаффни. – Здесь мы с тобой можем решить любой вопрос.
– Ну, не знаю, – задумчиво проговорил Мачин, размышляя над предложением Гаффни.
– Что тебя беспокоит? – спросил Гаффни.
– Дело в том, что здесь стоят самолёты уже принятые нами, то есть те, которые уже принадлежат нам. Как на них полетят американские лётчики?
– О, это не проблема, Михаил. Если возникнет какая-нибудь трудность, мы её разрулим.
– Хорошо! Окей! – согласился Мачин.
На следующий день семь бомбардировщиков, переданных американской стороной и принятых советскими специалистами, которыми управляли американские экипажи, взлетели с аэродрома "Ладд-Филд", вблизи города Фербенкса, и взяли курс на Ном. Полёт проходил штатно, но при подлёте к Ному, как это нередко бывает в тех широтах, погода стала портиться, облачность снизилась, в районе аэродрома опускался туман. Но вариантов не было. Надо было садиться, и бомбардировщики пошли на посадку. Первые шесть самолётов приземлились благополучно, а седьмого все не было.
– Внимание, "Седьмой", где ты? – надрывался, крича в микрофон, руководитель полётов. – Что с тобой, ответь, я не вижу тебя.
Он действительно ничего не видел за окном вышки, где туман скрыл уже не только взлётно-посадочную полосу, но и ближайшие самолётные стоянки. Вдруг в динамике громкой связи прозвучало:
– "Вышка", "Вышка", я "Седьмой". Как меня слышишь? Приём!
– Слышу тебя, "Седьмой"! Слышу! – обрадовано прокричал руководитель полётов. – Ты где?
– Я сел на вынужденную, на океанское побережье в семнадцати милях к северу от Маркс-Филда.
– Окей! Я тебя услышал. Как экипаж? Как машина?
– Все живы, здоровы. Самолёт немного помялся, но ремонту подлежит.
– Ну, ждите, высылаю помощь.
Окончив диалог с пилотом, руководитель полётов стал отдавать распоряжения комендатуре аэродрома об эвакуации аварийного экипажа.
А с этим самолётом случилось следующее.
"Седьмой" шёл замыкающим. При подлёте к аэродрому стал опускаться туман. Самолёты заходили на посадку один за другим. Руководитель полётов давал разрешение на посадку очередному самолёту только тогда, когда взлётно-посадочная полоса освобождалась. К моменту приземления самолёта, замыкающего строй, туман настолько сгустился, что полностью скрыл и полосу, и аэродром, и заходивший на посадку летевший впереди бомбардировщик. Кроме того обнаружилось, что основное шасси, не открылось. У пилота реально осталось два варианта: либо покидать самолёт, либо идти на вынужденную посадку. Полагаясь на свой опыт, пилот выбрал второе и посадил "Бостон" на кромку берега Берингова пролива. Экипаж остался жив, но машина побилась. Она была так изуродована галькой, что американские техники ремонтировали ее почти два месяца.
Пока шёл ремонт, ни американцы, ни советские специалисты не думали о том, что делать с этим самолётом после ремонта, ведь с пляжа, на котором он находился, взлететь было невозможно. Американцы, чувствуя за собой вину, хотели довести дело до конца и попытались сами перегнать самолёт на аэродром. Когда генералу Гаффни доложили о готовности машины, он пригласил к себе своего заместителя по лётной подготовке.
– Ну, что, Джон, – прищурившись, разглядывая веснушчатое лицо стоящего перед ним офицера, начал генерал. – Загубить самолёт мы загубили, а как будем отдавать долг? Ведь русские приняли его и никому не доложили, что наши "асы" положили машину на прибрежном пляже. Как ты собираешься перегонять её на аэродром?
– Мы обсуждали эту проблему с лётным составом, сэр. Никто из пилотов не берётся за это дело, слишком мало места для разбега. Сегодня прилетает капитан Гласс, вы знаете, он самый опытный пилот авиабазы, если он не сможет, то останется только один вариант: разобрать самолёт и по частям перевезти на аэродром, а там вновь собрать.
– Ох, как бы мне не хотелось этого делать, – вздохнув, проговорил Гаффни. – Но других вариантов действительно нет. Результат доложите мне.
– Есть, сэр, – отчеканил заместитель и покинул кабинет.
На следующий день в Ном прилетел капитан Гласс, чтобы изучить обстановку и попытаться перегнать самолёт на аэродром. Он выехал на место, походил по утрамбованному снегу, прикинул направление разбега и взлёта.
– Здесь взлететь невозможно! – тоном, не допускающим возражений, заявил он.
– А что тебя смущает? – спросил заместитель начальника авиабазы. Ему очень не хотелось докладывать своему шефу о невозможности взлёта.
– Меня смущает то, что разбег должен выполняться вдоль берега, который имеет уклон к океану, к нему же, к океану, сносит и боковой ветер, дующий с гор. По-другому он дуть не будет, да и не перестанет, – и как бы подтверждая принятое решение, закончил: – Здесь взлететь невозможно.
Вернувшись в Фербенкс заместитель по летной подготовке доложил генералу Гаффни ситуацию. Ничего не оставалось делать, надо готовить самолёта к разборке, чтобы вывезти по частям.
В это же самое время в Номе приземлился самолёт командира перегоночной дивизии Героя Советского Союза полковника Мазурука. Узнав, что американцы не смогли перегнать по воздуху самолёт, совершивший вынужденную посадку, он вызвал подполковника Недосекина и пилота Гамова.
– Вот что, ребята, возникла не совсем хорошая ситуация. Принятый нами и готовый к перегону бомбардировщик, который так нужен фронту, "загорает" на океанском побережье. Американские асы не могут поднять машину в тех условиях, где он находится.
Комдив пытался поймать реакцию своих подчиненных. Он должен будет отдать приказ о том, чтобы попытаться перегнать самолет своим ходом. Впрочем, это будет скорее не приказ, а просьба. Хотя, какая разница? Так уж повелось в нашей армии: просьбу старшего начальника воспринимать как приказ. И Мазурук хорошо понимал это. Обнаружив на лицах подчинённых лишь внимательную заинтересованность, он продолжил, обращаясь к Гамову:
– Я считаю, Петр, что ты сможешь поднять машину с того пятачка. Этот взлёт, если сможешь его сделать, во-первых, ещё раз покажет американцам, что наши соколы летают лучше, вовторых, самолёт улетит на фронт, и, в третьих, если ты не взлетишь, его придётся разбирать и по частям перевозить в Ном, затем снова собирать. Всё это займёт уйму времени.
– Есть, товарищ полковник! Если будет малейшая возможность взлететь, я непременно это сделаю.
– Но помни, самолет во что бы то ни стало должен быть сохранён и исправен для фронта, – он по-отечески похлопал пилота по плечу и повернулся к командиру полка: – А ты, Паша, помоги ему разобраться в ситуации. Буду ждать результата.
Он пожал подчинённым руки и быстрым шагом направился к своему самолёту, винты которого уже вращались. Сегодня ему обязательно нужно было попасть в Уэлькаль.