В оценке метеорологической обстановки в этот день командир полка оказался прав. Простой её назвать было никак нельзя. Сильный боковой ветер гнал по аэродрому снежную позёмку, которая делала видимость очень низкой. Несмотря на это самолёт, взяв на борт пассажира с коробкой, опечатанной сургучом, в назначенное время вырулил на старт и взлетел, взяв курс на Чукотку. Для советских лётчиков на Аляске выполнение любого задания по перелету на родную землю всегда вызывало двоякое чувство. С одной стороны, это была очень тяжелая и опасная работа, требующая от каждого члена экипажа не только большого физического напряжения, но и достаточных знаний. Зимой полёт проходил в условиях полярной ночи и в основном над морем, а там, где оно кончалось, лететь приходится над огромными необжитыми пространствами с минимальным количеством радиомаяков, что требовало от штурманов высокого уровня лётного мастерства. С другой стороны, это все-таки полет на Родину, и он всегда радовал. Прилетая на родную землю, лётчики обретали определённую свободу. Здесь отсутствовал тот моральный прессинг, который ощущался за пределами страны. Среди своих можно было расслабиться, ненадолго забыть о том, что ты не дома. Находясь там, хотя и в союзнической стране, ты был обязан соблюдать определенные и, прежде всего, режимные нормы. Прилетая на советский аэродром, летчики, если не надо было тут же возвращаться, могли себе позволить и выпить, и (хотя это дело индивидуальное) встретиться с женщиной, которых здесь в системе обслуживания было куда больше, чем в составе советской миссии на Аляске.
Этот перелёт оказался сложным. Сильный встречный ветер гнал снеговые облака низко над землёй. Позёмка, которая была при взлёте, сменилась самой настоящей пургой, скрыв от экипажа землю. Самолёт трясло и бросало из стороны в сторону, он то проседал, попадая в воздушные ямы, то натужно ревел, преодолевая воздушные потоки. Командир корабля, повернувшись к пассажиру, сидевшему в кресле второго пилота, увидел насколько тому тяжело.
– Саша, – обратился он к штурману, – не сменить ли нам эшелон, может быть, там будет поспокойнее.
– Но над проливом это ничего не даст, – ответил Сорокин. – Надо дотянуть до берега, там, по сводкам, погода полегче, новый эшелон будет очень кстати.
Штурман оказался прав, когда море осталось позади, снизились. Снежная круговерть прекратилась, облачность стала выше, под крылом во всю ширь открылась бескрайняя тундра, засыпанная снегами. В наушниках тихо зазвучала лёгкая музыка, которую в полёте, когда было спокойно, находил бортрадист, как он выражался "для фона".
– Саша, какое подлетное время?
– Тридцать две минуты, командир.
– Очень хорошо. А какие у тебя планы на вечер?
– Да какие планы? Выбор небольшой, посмотрю, что в офицерском клубе, может быть, схожу в кино. Но скорее всего, лягу спать – завтра наверняка назад, на Аляску. А ты, как я понял, нас покидаешь?
– Боюсь, Саша, что завтра назад не получится. Ты же слышал сводку? После нашего вылета погода так и не наладилась, и Фербенкс и Ном закрыли, когда откроют неизвестно. Нам наверняка придётся ждать очередного перегона, чтобы улететь обратно со своими. Хорошо если завтра удастся перелететь в Уэлькаль, а то можем и здесь застрять. Ведь ясно, что из-за одного экипажа транспортник не пошлют, тем более, когда закрыты аэродромы. Но дело даже не в этом, у меня в Марково живёт один стародавний знакомый, не желаешь составить мне компанию?
– Если это будет удобно, то с удовольствием, – ответил штурман и улыбнулся, подумав про себя: "Опять командир затеял какое-то знакомство".
Надо сказать, что при отборе в спецкомандировку предпочтение отдавалось семейным, женатым летчикам, считалось, что они, по определению, морально более устойчивы и, имея жён, не будут интересоваться другими женщинами. Александр оказался одним из немногих холостых офицеров в полку. Да и вообще он в отношении женщин, в отличие от многих, был сдержан. Всё это стало причиной тому, что каждый его товарищ при первой возможности старался познакомить его, как водится, с подругой той девушки, с которой встречался сам. Саша привык к этому. Из знакомств, правда, ничего не выходило. Неужели и "стародавний знакомый" Гамова – какая-нибудь женщина? – подумал Сорокин.
– Вася, приглашение тебя касается тоже. Пойдёшь?
– Я всегда с экипажем, я всегда там, где командир прикажет, – отчеканил радист, радуясь, что не придётся одному коротать вечер.
Самолет мягко коснулся колесами полосы и побежал по ней, замедляя ход, демонстрируя всем, кто видел эту посадку, мастерство пилота.
– Спасибо, командир, – с нотками уважения в голосе проговорил штурман.
– Саша, давно хочу тебя спросить: почему ты всегда после посадки говоришь спасибо? В училище научили? Я считаю, что спасибо должен говорить экипаж штурману, за то, что привёл на аэродром и не промахнулся.
– Привести самолёт в нужную точку – это обязанность, другого не дано. А посадить самолет можно по-разному. Спасибо я говорю не всегда и не всем. В штурманской кабине при посадке бывает страшновато, особенно, когда какой-нибудь начинающий ас "козла" даёт.
Подрулили к стоянке, где встречающий техник, управляя действиями пилота флажками, поставил самолёт на отведённое место. Винты замерли, двигатели замолчали, и над аэродромом воцарилась тишина. Гамов отстегнулся от парашюта, на котором сидел, снял шлемофон и заглянул в штурманскую кабину, где Сорокин собирал свое штурманское хозяйство и складывал в портфель полетные карты:
– Саша, догоняй!
– Иду, иду, – ответил штурман и заспешил за командиром.
Когда вышли из самолёта, к Гамову подошёл сопровождавший груз Соловьёв и, протянув руку, сказал:
– Спасибо, командир. Сегодня я понял, как у вас тут летается. Наверное, Недосекин был прав, когда отказывался от этого полёта. Он так и сказал, если Гамов не полетит, то не полетит никто.
– А со мной говорил так, что отказаться было нельзя, – заметил Пётр.
– Полет действительно очень важен, был прямой звонок из Москвы, – Соловьёв обнял командира экипажа и добавил: – Ещё раз спасибо.
– Это наша работа.
В это время подъехала машина, из которой выскочили двое военных.
– Кто Соловьёв?
– Я Соловьёв.
– Где груз?
– А вы кто?
– Особый отдел, вот удостоверение.
Соловьёв внимательно прочитал удостоверение, после чего взял владельца за рукав и отвёл в сторону. Они перекинулись там двумя фразами, после чего Соловьев сказал:
– Груз в самолёте, пойдём перегружать.
Они все втроём пошли в самолёт за грузом.
– Слушай, Саш, а чего они в сторону отходили? – спросил радист, склонившись к уху штурмана.
– Ну, как чего? Паролями обменялись.
– Ничего себе, а может они разведчики? – не унимался радист.
– Нет, Вася, это не разведчики, но вообще нас это не касается, мы свою задачу выполнили.
Стародавний знакомый
– А скажи-ка мне друг мой, – продолжал пилот обращаясь к радисту. – У тебя как у начальника тыла нашего экипажа, есть знакомые в продслужбе марковского батальона обеспечения?
– А что нужно, командир? Даже если вчера не было – сегодня будут.
– Нравится мне такой подход. А нужно вот что, – Гамов достал бумажник, вынул из него талоны на питание по лётному пайку на трое суток. – Отоварь, пожалуйста. Если будут сложности, можно и не один к одному, а как получится.
– Есть, командир, сделаю, – с готовностью ответил Вася. Он собрался было уже идти, но Сорокин придержал его за рукав:
– Подожди, вот, возьми, – и протянул ему талоны ещё на двое суток.
– Ну вот и отлично, придём не с пустыми руками, – заметил Гамов. – Давай, Вася, сейчас, важнее твоего задания ничего нет.
Вася направился в сторону складов.
– Командир, подожди, куда мы сегодня идём, почему всё окутано какой-то тайной? – не удержался штурман.
– Да нет, Саша, никакой тайны нет. Мы сегодня пойдём в гости к доктору, который однажды вытащил меня с того света.
– Когда это ты успел? Ведь здесь ты даже простуду ни разу не хватал.
– Это давняя история, на рассказ нет времени. Вот сегодня вечером и вспомним, как всё происходило, а сейчас давай не будем терять времени, я организую передачу машины, а ты сдашь карты и жди меня на КДП , подпишем приёмопередаточные акты и вперёд. К тому времени и Вася подойдёт.
– Хорошо, договорились.
Бортрадист Вася Казаков нашёл своих товарищей в домике, где располагалась инженерно-техническая часть. Когда он вошёл, сопровождаемый облаком морозного пара, Гамов за что-то благодарил коменданта аэродрома, приглашая того на Аляску в гости, а Сорокин складывал только что подписанные документы о передаче самолёта в свой объёмный штурманский портфель.
Выйдя на улицу, они только сейчас обнаружили, что наступил длинный зимний вечер. Светлая полоска рассвета, ненадолго появившись на востоке и на короткое время осветлившая горизонт, потемнела и пропала. Полярная ночь вновь вступила в свои права.
У крыльца стоял маленький потрёпанный "Виллис" коменданта. Когда экипаж вышел из домика, дверца автомобиля открылась, и из машины выскочил небольшого роста красноармеец в овчинном тулупе, подпоясанном солдатским ремнём, и в валенках:
– Прошу сюда, товарищи командиры, машина готова, – повологодски окая, бодро проговорил водитель, прикладывая руку к шапке.
Когда все разместились и машина, вспоров светом фар темноту, направилась с аэродрома в сторону посёлка, Казаков подумал: "Вот, оказывается, за что благодарил командир коменданта". Но его размышления прервал Гамов.