Поехали казаки за гонцом. У ворот теснились всадники в чёрных кафтанах, горяча добрых коней. Кони гнули шеи дугой, грызли удила. Бояре в широких шубах робко косились на них. Всадники, откинувшись в сёдлах, с усмешкой помахивали плётками.
Дьяк провёл Кольцо в Золотую палату.
На высоком позолоченном кресле сидел царь. Золотом горела тяжёлая царская одежда.
У трона стояли царские телохранители - рынды - в белых кафтанах и высоких белых шапках.
Кольцо бил челом, передал думному дьяку меха и Ермакову грамоту.
Прочтя грамоту, Иван Грозный воскликнул:
- Новое царство послал бог России!
Царь был обрадован. Воевал он со шведами, война была трудная, а тут нежданно-негаданно- Сибирь! И взяли её несколько сот казаков.
Позвал царь атамана на обед.
Дьяк велел атаману надеть белый кафтан.
Кольцо отказался:
- Отобедаю в казацком кафтане.
Прежде чем подали яства, царь послал каждому большой ломоть хлеба.
Подошёл стольник к атаману и громко сказал:
- Иван Васильевич, великий государь, царь и великий князь, всея Руссии самодержец, жалует тебя, Ивашку Кольцо, хлебом!
Ел Кольцо царский хлеб, ел царскую птицу - лебедя. Смотрел на бояр в белых кафтанах, смотрел на Кравчих, стоявших у поставца с золотыми чашами в руках.
Жаловал царь атамана заморским вином. Пил атаман вино, пил из золотой чаши, вспоминал Сибирь, вспоминал данников Ермаковых.
"Пью, - думал, - с золота. По остяцкой вере присягаю великому князю. Радостен государь, да как бы не спросил про разбои на Волге, про того воеводу, Пелепелицына Ваську".
Не спросил царь про разбои. Не вспомнил, что приказал когда-то казачьего атамана Ивашку Кольцо словить и повесить.
Отобедав, пошёл царь в свои покои. Поднялся по каменным ступеням, долго отдышаться не мог - дряхл становился.
"Видно, смерть близка. Умру - кто станет стражем земли Русской? Кто собирать её будет и растить великим бережением? Кто будет вырывать боярскую крамолу, как сорную траву с поля?"
Голубая изразцовая печь пышет жаром. В душном воздухе - запах мехов и воска. Подошёл царь к столу у решетчатого оконца. Отодвинул в сторону книги московских первопечатников Фёдорова Ивана и Мстиславца Петра - "Апостол" и "Часовник". Развернул на столе пергаментный свиток - чертёж земли Русской. Как кровеносные жилы по телу человеческому, извивались по чертежу реки. Малые реки, и реки великие, и самая великая - Волга-река.
"Погнал я с Волги ордынцев - Казанского хана погнал и Астраханского хана погнал, и ныне вся Волга свободна от истоков до устья", - думал царь.
Смотрел он за Каменный пояс, откуда приехали Ермаковы послы. На чертеже Каменный пояс был как хребет осетра. А за хребтом начертил писец пса, нагоняющего зайца, и белку, грызущую орешек. Ничего не ведал о той земле писец.
А царь ведал, что идёт оттуда путь на юг, в богатые города Бухару и Ургенч, и на восток идёт путь через глухие места в далёкое Китайское царство. И ведал царь: Каменным поясом, как крепкой бронёй, оборонилась Русь от степных кочевников.
Молча стоял царь. Празднично гудели колокола, перекликаясь частым перезвоном. И думал царь: "Растил я землю Русскую, как бережливый садовник растит сад, и ныне сад тот благоцветущ, многоплоден и благоухания исполнен".
Закатывалось зимнее солнце. Сквозь решетчатое оконце падал на чертёж жёлтый луч, узкий, как стрела. Шёл тот луч от ливонских земель, через города и земли московские, через Каменный пояс в Сибирское царство.
* * *
На другой день поехал Кольцо смотреть пушечную стрельбу.
Длинный поезд потянулся из Кремля. Впереди шло пять тысяч пищальников. У каждого на левом плече- пищаль, а в правой руке - фитиль. За ними ехали бояре в парчовых одеждах, по три человека в ряд. За боярами на белом жеребце ехал царь. На голове у него была красная шапка, украшенная жемчугом и дорогими самоцветами.
Выехали в поле. Там стояли толстые ледяные глыбы, а за ними, подальше, - деревянные срубы, набитые землёй.
Пищальники стреляли с невысоких подмостков. Лёд крошился от пуль. Пороховой дым стлался низко, как туман на болоте.
Когда глыбы были разбиты, загремели пушки.
Смотрел Кольцо, усмехался.
"Такую бы рать, - думал он, - да за Камень!"
Гремели пушки. Ядра взрывали землю, рушили деревянные срубы.
Стемнело. Ярче становилось пламя выстрелов.
Поехали в Кремль. Царь одарил казаков деньгами и сукнами. Ермаку послал кусок сукна, шубу с собственного плеча, серебряный ковш и два дорогих панциря.
Ивану Кольцо позволил брать охочих людей для заселения новой земли. Обещал отправить в Сибирь на подмогу казакам воевод со стрельцами.
На Москве праздновали победу над сибирским ханом. Звонили колокола, служили молебны. Рассказывали о ратном искусстве Ермака, о его непокоримой отваге, о том, сколько добра всякого добыл за Камнем.
Многие гулящие и беглые люди, прослышав о Сибири, отправились туда вместе с Иваном Кольцо. Тяжело груженные сани вереницей тянулись на восток. Пар подымался от взмыленных лошадей.
В санях сидел Иван Кольцо, сидели казаки. Бороды у них заиндевели от мороза.
Скрипел под полозьями снег. Дорога шла то полем, то лесом - и снова полем, пустым, занесённым снегом. Сани мотало на раскатах, подбрасывало на ухабах.
За санями шли охочие люди. Шли в Сибирь - селиться на вольных землях.
СБОР ЯСАКА
20 февраля приехал в Кашлык татарский мурза Сенбахта Тагин. Жил он неподалёку и ладил с казаками. Рассказал мурза, что царевич Махметкул кочует по берегу реки Вагая, воинов у царевича мало, а до реки той верховому день езды.
Послал Ермак шестьдесят казаков - изловить Махметкула.
Приехали казаки на Вагай, разбились по нескольку человек, стали искать след. Искали долго. Наконец видят - навоз дымится, снег копытами истоптан.
Пошли по следу.
Махметкул разбил свой стан возле озера Кулара, Татары сидели у костров, варили мясо. Стреноженные лошади рыли копытами снег, искали под снегом сухую траву.
Над озером клубился туман.
Казаки отошли за сосновый лесок. Переждали там до темноты.
Зажглись звёзды. Утонули во мраке гривы камыша.
Догорали костры. На снегу колыхались красные отсветы. Татары легли спать. Где-то в болоте выли волки.
Казаки кольцом окружили становье и. разом вскрикнув, бросились в бон.
Испуганно заржали татарские кони. Татары вскочили, схватились за сабли, но было уже поздно: чёрной лавиной налетели казаки, подмяли татар лошадьми и многих изрубили.
Махметкул яростно отбивался, пытаясь уйти в лес.
Казаки накинули на него аркан, связали кожаным ремнём и, приторочив к седлу, повезли в Кашлык.
Махметкул ехал молча. Ремни резали тело. Над головой мерно покачивался Млечный Путь. Махметкул закрыл глаза.
В Сибири царевича встретили торжественно. Казаки стреляли из пищалей. Атаманы в нарядных кафтанах разглядывали знатного пленника.
Ермак велел развязать Махметкула и сам помог ему слезть с лошади. Махметкула отвели в отдельный дом, убрав его дорогими коврами. У дома днём и ночью стоял караул.
Ермак звал Махметкула служить русским, обещал царскую милость.
Махметкул молчал, косил узкими глазами.
Ермак знал, что царевич - лучший татарский воевода, и держал его при себе, стараясь ничем не обижать. Думал: начнёт теперь Кучум переговоры и, может быть, станет московским данником.
Но от Кучума вестей не было.
Кочевал Кучум с войсками, с жёнами и сыновьями по Ишимским степям.
Трудно приходилось хану. Царевича Махметкула забрали казаки в плен. Карача изменил - ушёл в верховья Иртыша, не хочет служить хану. Сеид-Ахмет, сын убитого ханом Бекбулата, подрос, стал воином, грозит захватить царство Кучума, отомстить за кровь отца.
Царство Кучумово распадается, мурзы присягают русским, уходят данники, не дают ясака.
Кочевал хан в Ишимских степях, а по Иртышу шёл пятидесятник Ермака Богдан Брязга со своим отрядом. Дошёл он до устья реки Аримдзянки. Здесь в маленьком городке засели мятежные татары.
Брязга взял городок приступом. Зачинщиков велел повесить за ноги.
Татары клялись ему в верности, целуя обрызганную кровью саблю.
Князец Нимнян собрал две тысячи остяков и вогулов. Засел со своим войском на высокой горе.
Три дня ходил Брязга на приступ - не мог взять остяцкий городок. Гора была крутая, а вокруг городка тянулся деревянный частокол с валом.
Пришёл к Брязге один чувашин из обоза.
- Есть, - говорит, - у остяков идол золотой, сидит в золотой же чаше. Льют остяки в ту чашу воду и, как выпьют из чаши, думают, что с ними никакого худа не случится.
Чувашин просил отпустить его к остякам. Обещал украсть золотого идола.
Вечером чувашин ушёл в городок, притворяясь перебежчиком, а утром вернулся к казакам.
- Остяки в великом страхе, - рассказывал он. - Поставили идола на стол. Жгут в чашках сало и серу. Столпились вокруг, непрестанно молятся. Потому-то я и не мог украсть идола. А остяки гадают: сдаваться или биться? И уже решили, что лучше сдаваться.