* * *
Прошел один день, второй, третий – совещание не начиналось. Финские офицеры, прибывшие в Петсамо, пили водку, играли в карты, обсуждали события. А события наваливались страшные, было неясно – чего ждать, на что надеяться и не лучше ли совсем не являться на это совещание. Командиры северных прифронтовых районов, вроде полковника Пеккала, вели себя неуверенно: положение обязывало их сглаживать все углы, которые появлялись на стыках двух союзных, но тайно враждующих армий. Каждый день можно было ожидать провокации со стороны немцев и открытого мятежа со стороны своих же солдат. Финские офицеры как-то совсем непроизвольно разделились на две группы. Одна из них, самая многочисленная, устраивала в лесу какие-то сходки, возвращаясь поздно вечером в город. А однажды на берегу Печенги-реки запылали высокие костры, раздались звуки Берньеборгского марша, и шюцкоровцы вернулись в Петсамо строем, распевая: "Суоми, милая Суоми, нам нищета твоя светла!.." Другие офицеры – их было меньшинство – сидели по домам, старались не встречаться глазами, писали своим семьям завещания. Все было напряженно в эти дни до предела, и Юсси Пеккала часто кричал на Кайсу:
– Ну, куда ты пихаешь эту грязную рубашку! Я ее выбросил, а ты ее снова в чемодан!
Кайса отделывалась молчанием. В это суровое время она переживала свою вторую молодость. Не удалась первая, и совсем неожиданно вдруг размякло что-то в ее душе, осветилась она изнутри, началось все заново. Она чувствовала, что пугает полковника этой своей страстью, непонятной даже для себя, но ее словно кто подменил, и впервые за долгие годы унижений и грязи она стала по-настоящему счастливой.
– Только бы скорей закончилась эта дурацкая война, я устала от нее. И ты, Юсси, устал, мы все устали…
Наконец настал день совещания. Видно, что гитлеровское командование сознательно выжидало. Ему хотелось выяснить, в каком направлении поведет страну новое правительство. Но Маннергейм молчал, и обстановка не терпела больше промедления – совещание началось.
Открыл его, как и следовало ожидать, опытный и ловкий демагог – оберст фон Герделер. Юсси Пеккала сидел в первом ряду кресел, слушал, и ему с первых же слов стало ясно, куда клонит инструктор. Конечно, все это рассчитано на шюцкоровцев. В целях безопасности – чьей безопасности? – надо сохранить в селениях Лапландии немецкие гарнизоны. Кое-где их надо даже усилить. Придать артиллерию. Когда озера замерзнут, создать на льду посадочные площадки для самолетов. Повести борьбу с "лесными гвардейцами". Ну, еще что?
Какой-то толстый, необыкновенно рыжий капитан, сидевший рядом с Пеккала, быстро записывал в блокнот основные положения доклада. "Валяй, валяй", – подумал полковник, и ему захотелось толкнуть дурака-капитана под локоть, чтобы карандаш выпал и куда-нибудь закатился.
– Полковник Юсси Пеккала! – вдруг крикнули от дверей.
Командир района Вуоярви встал, и рыжий капитан захлопал себя по коленям, стал заглядывать под стулья – нет карандаша.
– Виноват, – извинился Пеккала и пошел к выходу.
За дверями он увидел взволнованного Раутио Таммилехто – молодого, совсем мальчика, вянрикки своего штаба.
– Ты как сюда попал?
– Херра эвэрсти, случилось непоправимое, – ответил вянрикки, прикладывая к кепи дрожащие пальцы.
– Что?
– Командиры наших рот стали прятать оружие. Среди солдат ведется какой-то отбор. Появились слухи о полном роспуске армии. А "лесных гвардейцев" держат под стражей…
В одну минуту Пеккала домчался до Парккина-отеля, стремительно взбежал по лестнице в номер, сказал:
– Кайса, собирай вещи и завтра возвращайся в Вуоярви, а я еду сейчас…
– Ну хоть поцелуй меня на прощание!
– Некогда! – ответил Пеккала, и Кайса услышала, как уже гремят по лестнице его сапоги: та-та-та-та, та-та!..
* * *
– Полковник Пеккала уехал, – сказала фрау Зильберт, – и в номере только… эта…
– А-а-а, – протянул фон Герделер и посмотрел на Кайсу: она сидела за соседним столиком, ужинала; часы показывали половину двенадцатого ночи.
Местный фюрер князь Мурд был трезв и потому особенно старательно подметал опустевший бар – ему хотелось заработать на водку.
– Поди-ка сюда, – поманил его пальцем инструктор. – Коньяку хочешь?
Мурд всплеснул руками, швабра упала на пол.
– Тише, – поморщилась фрау Зильберт, – уже поздно…
Кайса повернулась в их сторону:
– Еще вина. Стакан.
И фрау Зильберт и фон Герделер почти одновременно наполнили стаканы. Почти одновременно выпили Кайса и князь Мурд. Потом, вызывающе посмотрев на инструктора, Кайса прошла мимо. Было слышно, как она остановилась в вестибюле у зеркала, поднялась по скрипучей лестнице.
– В каком она номере? – спросил фон Герделер.
– В тринадцатом, – ответила фрау Зильберт.
– Хорошее число. Я родился тринадцатого.
Князь Мурд лениво задвигал шваброй.
– Еще хочешь?
– Ох! – ответил фюрер.
Инструктор снова наполнил стакан:
– Пей!
Мурд выпил:
– Вкусно! Ой, как вкусно!
– Мети, – приказал инструктор и, слегка покачнувшись, подошел к буфетной стойке. – Фрау Зильберт, вы способны понять тоску солдата?
– Я не люблю таких разговоров.
– А я люблю… Дайте мне ключ от тринадцатого номера. Только до утра.
Редкие брови владелицы отеля вскинулись кверху:
– О-о, господин оберст… и – вы?
– Да, и я!
– Но чего вы нашли в ней хорошего?
– Ключ! – сказал фон Герделер. – Ключ!..
Сжимая в ладони ключ, он вернулся за столик.
– Спать не ложись, – сказал Мурду. – Ты мне будешь нужен…
Вспомнились слова Эрнста Бартельса, сказанные им еще в Вуоярви. "Советую вам, – говорил тогда Бартельс, разбирая сушеные травки, – не раздражать одно существо, живущее в доме полковника, некую госпожу Суттинен-Хууванха – это, пожалуй, единственный человек, к которому искренне привязан начальник района…"
– Искренне привязан, – с удовольствием повторил фон Герделер. – Тем больнее ему будет!
– Фюрер, – позвал он, – выпей последнюю, а то опьянеешь. Завтра пей сколько хочешь, а сегодня нельзя.
Фюрер выпил, обтер подбородок, спросил:
– Что делать надо?.. Я все могу…
– Ничего. Стоять в коридоре. И никого не пускать.
Гася в баре свет, фрау Зильберт спросила:
– А вы не боитесь?
– Кого?
– Финского полковника.
– Но ведь его нет!
– Правда, его нет, – согласилась владелица отеля.
Ровно в час ночи оберст поднялся на третий этаж, где размещались мансардные номера, остановил Мурда:
– Вот здесь и стой. Ни с места!..
Потом на цыпочках подошел к двери тринадцатого номера, прислушался.
Тихо.
"Тем больнее ему будет", – повторил он про себя и осторожно, стараясь не шуметь, вставил ключ в замочную скважину…
* * *
– Таммилехто, – шепотом приказал полковник, – стой здесь… И – тихо…
Пеккала открыл дверь, вошел в избу. Лунный свет, проникавший через окно, плотным снопом падал на висевшее на стуле обмундирование, вырывал из мрака обрюзгшее лицо спящего офицера с оттопыренными губами.
Полковник подошел к койке, тронул спящего за плечо:
– Лейтенант Агрикола, вставай!.. Ты арестован!
– А?.. Чего?.. Это вы, херра эвэрсти?
– Я… Быстрей вставай!..
– Куда?
– Вставай, вставай! Ты арестован!
– Что?
– Не притворяйся…
Босого, дрожащего от ночной сырости лейтенанта он вывел на крыльцо, жестко приказал:
– В карцер! Пошли дальше…
Снова изба, черная, старая. Храпят трое офицеров.
– Встать! А ну, скоты, поднимайся!
Кто-то сунул спросонок руку под подушку и сразу же завыл от боли, а пистолет тупо ткнулся в половицу.
– Я тебе пошучу… Выходи!
Потом широко шагал по кочкам, через кусты, – длинный путь к баракам "лесных гвардейцев". Вокруг ходят часовые, охраняют.
– Стой, кто идет?
– Ты мне там еще покричи! Кто вас сюда поставил?
– Лейтенант Агрикола.
– Пошли вон, пока живы… Нашли что охранять, лучше бы свою башку от мусора берегли!
На широких дверях барака – накладка замка. Своротил ее в сторону, заглянул внутрь. Спят. Убивай их, режь, дави – спят. А вот он не спит… Ну и народ пошел – за себя и то постоять не умеют.
– Дрыхните дальше, коли так, сатана перкеле!..
Со злости даже накладку снова наложил. Плюнул себе под ноги. Вянрикки Раутио Таммилехто плетется следом, скулит – страшно ему, против закона идет.
– Куда теперь, херра эвэрсти?
– А в карцер…
Пришли в гарнизонный карцер. Долго спускались под землю по обтоптанным ступеням. Взвизгнула железная дверь. Тьма.
– Агрикола?.. Кякепен?.. Пааволайнен?.. Лайхиа?.. Кто там еще? Всех назвал?..
Дежурный офицер принес факел. Длинное рыжее пламя вытягивалось к двери, горящая смола стекала на руку горячими каплями.
– Ну, – сказал Пеккала, – так рассказывайте, откуда брали оружие, куда прятали и кто велел прятать?.. Ты, лейтенант Агрикола, не смейся. Я тоже солдат, и если будет надо – я из тебя выбью все до последнего слова!