3
Как-то Василий и Никифор перед сном лежали на траве рядом и глядели в черную синеву звездного неба.
Василий думал о том, как загадочно и недосягаемо небо. А Никифора озаботило другое. Он заговорил тихо:
- Наша казацкая жизнь, Федорыч, особая. Казак - он тебе и не солдат, и не мужик. Он сыстари вольный. Наши отцы и деды сюда сами пришли. А откудова? Знамо всем, от помещиков бежали. На новую линию казаки шибко нужны. Вот и берут.
- Так, выходит, вам, казакам, жить хорошо?
- Выходит, да не совсем. Наперво казаки служат на всем своем. И лошадь, и сбруя, и оружие. Да и сроку службы той нет. Тут покос или еще что, а тебя на службу наряжают. Старшинская сторона откупится, а нас гонят. Ну, а теперь на нашу казацкую вольность наступать начали. Рыбный лов в откупа сдавать стали, а куда казаку без рыбного лова? Выборность стали рушить. Вместо атаманов, полковников высылают из Петербурга. В большом замешательстве казаки.
Василий остался лежать, раскинувшись на траве. Никифор сел, поджав под себя ноги.
- Слушок есть, Василий Федорыч, - продолжал тихо Никифор, - будто Петр-то Федорыч, царь-батюшка, вольную всему народу дать порешил. Зато дворяне хотели убить его, да господь спас, отвел беду... Петр-то Федорыч, говорят, среди народа спасается, правду ищет, престол свой возвернуть желает и беспременно тогда народу воля выдет.
- Нет, Никифор! Царь Петр III из немецкой земли привезен был, народ русский не знал и не думал о нем.
- Нет, Федорыч, народ зазря молву пускать не будет, - убежденно возразил Никифор.
Темная опушка леса, как вороное крыло, нависла над друзьями. Звезды разгорались ярче.
- Однако ночевать пора, Василий Федорыч, - медленно поднимаясь, сказал Никифор.
- Пора, - согласился Василий.
В мрачном лесу пронзительно и настороженно крикнула какая-то ночная птица...
30 мая 1770 года экспедиция пересекла Уральский хребет.
ЧЕБАРКУЛЬСКАЯ КРЕПОСТЬ
1
Длинный и утомительный путь приближался к концу. Подъезжали к Чебаркульской крепости. За ней в степном Зауралье лежала крепость Челяба, где Паллас думал перезимовать, а там продолжать путешествие в глубь Сибири.
Поднявшись на взгорье, путники увидели озеро, на берегах которого зеленели липовые рощи. Обогнув озеро, подъехали к крепости. Она стояла на каменистом мысу. Вот и въездная крепостная башня, сложенная, как и высокие стены, из толстых, уже почерневших от времени бревен. На башне прохаживался сторожевой казак с ружьем. Зуеву кое-что было уже известно о крепости. В ней 260 дворов и две церкви. Гарнизон состоит из 315 казаков с атаманом и сотниками.
На другой день Паллас послал Зуева осмотреть казенную глинопромывальню, расположенную в четырех-пяти верстах от крепости, на узком перешейке между озерами Теренкуль и Кисегач. Там промывали знаменитую белую исецкую глину, а на глине той работал императорский фарфоровый завод столицы. Вот и озеро, широко раскинувшееся между соболиных шапок Уральских гор. На берегу, в редколесье, виднелся пятистенный дом. Из калитки навстречу приезжим спешил смотритель. Это был здоровый детина с краснощеким лицом. А голосок на удивление оказался тоненьким, даже писклявым. И бороденка росла у него редкая и похожая на мочалку.
- Милости просим, ваше благородие, милости просим, - поклонился он всем телом Зуеву, отводя назад руки с толстыми растопыренными пальцами.
- Здравствуйте, - и Зуев протянул смотрителю руку, которую тот, почтительно подержав за пальцы, бережно опустил.
- С дороги отдохнуть не желаете ли?
- Нет! Попросил бы ознакомить с вашим заведением.
- Слушаюсь. Заведение невелико, сразу все осмотрим, - и повернулся к казаку, сопровождающему Зуева. - Заводи-ка, Васильевич, лошадей во двор да бабе моей скажи, чтоб на стол собирала.
Вначале пошли к амбару, где хранилась сырая глина. Ее сюда с озера Мисяш подвозили государственные крестьяне.
В следующем дворе были сооружены промывальня и сушильня, где работали ученики. Это были подростки, взятые с казенных заводов. Они были в белых полотняных рубахах, в чистых, новых лаптях и белых же полотняных онучах. Это удивило Василия.
В промывочной стояли чаны и кадки, установленные на одну сажень высоты от земли.
Сырую глину накладывали в чаны, заливали свежей озерной водой и старательно размешивали. Потом ее процеживали сквозь чистое волосяное сито. Из чанов глиняный раствор переливали в кадки. На дно осаждалась самая чистая фарфоровая глина. Ее сушили на растянутой парусине. Готовую глину ссыпали в двойные полотняные мешки и опечатывали казенной печатью.
С раннего утра до сумерек подростки, как заводные, лазили с ведрами среди чанов и бочек, таскали глину и воду.
- Прошу к столу, - пригласил после осмотра смотритель.
- А то строение? - указал Василий на здание, стоящее в стороне.
- Не извольте себя утруждать. Не стоит внимания. Там ученики жительствуют.
- Нет, мне все желательно осмотреть, - сказал решительно Зуев. Смотритель с недовольным видом последовал за настойчивым гостем.
Здание то заметно отличалось от остальных. Низкими подслеповатыми окнами оно напоминало большую землянку. Внутри вдоль стен вытянулись нары, прикрытые соломой. С края нар поднялся подросток с бледным, осунувшимся лицом. Встал он с трудом, придерживаясь худой рукой за столб.
- Занедужил малец, ну вот для присмотра тут и оставили, - пояснил смотритель.
Подросток был в рваной, грязной одежонке.
- Звать-то как? - спросил Василий.
- Степаном, - слабым голоском ответил парнишка.
- Давно работаешь?
- Третий год, - и глухо закашлялся, хватаясь пальцами за грудь, проглядывавшую из ворота посконной рубахи. - Из сушилки я. Фарфоровая земля-то грудь сушит. С нее все.
- А почто скудно одет?
- Да это ж не рабочая одежда-то. Мы все так ходим, а как в промывальню, либо в сушильню, то в сенцах и переодеваемся в чистое. Глину берегут, - и парень снова зашелся тяжелым кашлем.
Василий вышел из полутемной землянки расстроенный, замкнутый. Обедал без аппетита, все думая о подростке в грязной посконной рубахе.
После обеда один ушел к озеру. Далеко раскинулась его зеркальная гладь. Берега кутались в синюю дымку. На воде ни рябинки, ни всплеска. А вода светлая, пронизанная светом заходящего солнца. У берега хорошо видно песчаное дно, хотя до него без малого шесть-семь сажен. У самого грунта стайка рыбешек.
Хорошо было на берегу, тихо и красиво. Василий постепенно успокоился, и настроение у него улучшилось.
Утром снова то же, к чему привыкли, - пыль дорог и тряска кибиток. Задержавшись на глинопромывальной фабрике, Зуев напрямик, проселочной дорогой, нагонял обоз экспедиции.
В ПРОВИНЦИАЛЬНОМ ГОРОДЕ
