Уже многих рабочих Юшков уволил за ненадобностью. Одно за другим вышли из затона отремонтированные суда. Осталось последнее - карчеподъемница, которую должны были отбуксировать в Кай, в верховья Камы. Старшина карчеподъемницы Василий Федорович Сорокин не раз говаривал с нами, чтобы мы шли к нему в команду. Но работники знали, что это не лучше сарая Семена Юшкова, и не соглашались. В верховьях и от голода намучишься, и комары до смерти заедят.
В последние вечера почти все оставшиеся в затоне собирались у землянки Михаила Кондрякова. Как-то раз Андрей Заплатный пришел раньше всех, и я осмелился спросить его:
- Дядя Андрей, а почему у тебя такое лицо израненное?
- Как сморчок, моя рожа? Правильно. Только не всегда я такой был; как теперь, друг мой Ховрин. Служил я машинистом на "Ольге". Знаешь, с деревянным корпусом была?
- Маленький был я. Не знаю.
- Ладно, не перебивай, - вдруг обидчиво заявил Заплатный и продолжал уже спокойно: - Кончил я когда-то техническое училище. Всего добился своим умом да горбом сын флотского кочегара. И где я только не служил машинистом и механиком. И на море служил, и на Волге, и на Амур-реке. А потом попал на Каму. Шли в тот год, после японской войны, забастовки. Бурлаки тоже не отставали от мастеровых. У нас на "Ольге" в ту пору команда была дружная… Мы потребовали, чтобы хозяин за погрузку платил нам отдельно. Он отказался. В Перми было дело. Вызвал хозяин грузчиков. А они тоже свои ребята. Мы, говорят, против своих не пойдем. Мы снова к хозяину. А он уперся, как бык в колоду. Мы взяли да и решили уйти в затон. "Отдать носовую! Отдать кормовую! Вперед до полного!.." Шли мы мимо полигона, а тут пушки пробовали. Я на вахте стоял в машинном отделении. Вдруг как ударит. Меня будто кипятком ошпарило. Очнулся в больнице. Вылечили кое-как да в тюрьму посадили. Не бунтуй, значит. С тех пор и рожа у меня на всех чертей похожа, и нога испорчена, и в механики никто не берет. Прозвище мне дали Заплатный. Свою настоящую фамилию я уж забыл давно, а ведь Панин - моя настоящая фамилия. Хотя я и "права" имею, как машинист, а тереблю паклю. Ну, да, кажется, уже и оттеребился, - с усмешкой закончил Заплатный свой рассказ.
- Почему оттеребился? - спросил я.
- От Вахромея слышал: завтра расчет.
- Что делать-то будем?
- Пойдем к Сорокину. Куда сейчас поступишь? Работы в затоне больше нет. Матросов на пароходы в апреле набрали.
На другой день нам объявили о расчете. Деньги выдавал сам подрядчик. Он прикинулся ласковой лисичкой.
- С богом, братцы. Не поминайте лихом Семена Юшкова. Всякое было. На работе и поругивал кое-кого. Сами знаете - спешка. На будущий год милости просим. Хватит работенки, слава богу, у Семена Юшкова.
На артель Юшков выставил ведро водки. Кондряков от вина отказался:
- Мягко стелешь, Семен Кузьмич, да жестко спать.
Юшков сверкнул глазами.
- Вольному - воля… Спасенному - рай.
4
Василий Федорович Сорокин, крепкий старик лет шестидесяти, с курчавой рыжей бородой, в белой рубахе навыпуск, в жилетке, принимал матросов на свою карчеподъемницу. Меня, как грамотного, Сорокин усадил рядом с собой и заставлял записывать людей в книгу. Сам он внимательно рассматривал паспорта и диктовал:
- Пиши: чуваш Василий Иванович косой. Дальше - Василий Иванович молодой. Записал?
- Записал.
- Записывай: чуваш Василий Иванович седой, Василий Иванович могутной…
За чувашей заступился Кондряков:
- Слышь, старшина, у них в паспортах не так записано. Имена и фамилии у всех разные и настоящие.
- Не твое дело, Кондряков. Захочу и тебя запишу: Мишка черный, а захочу, еще и не так запишу… Записывай, Ховрин: Андрей, по прозванью Заплатный. - Сорокин ощерился на Заплатного. - Только давай, Заплатный, уговоримся: медведей в верхах, уж будь другом, не пугай. Страшная у тебя физиогномия… Записал? Панина Катерина, значит, - наш кок… Да, хороша Маша!..
- Да не ваша! - подбоченясь, отрезала Панина.
- Ой, девка, не гляди, что стар, побереги язычок. Живенько прикусить заставлю… А ты, писарь, запиши-ко давай Сорокина Трофима… Для разводу.
- Кто это Сорокин Трофим? - спросил я.
- Внучек мой.
- А где он?
- Не спорь, а пиши. И дело это не твое. Младенец он еще. Не дорос, поди, до матросов. Ему второй годок пошел, дай бог здоровья. - И старшина истово перекрестился.
К столу подошел незнакомый мне человек в старом кожаном бушлате, с лицом, до глаз заросшим бородою.
- Я к твоей милости, Василий Федорович. Прими ты меня вместе с бабой, ради Христа. Куда она без меня. По чужим людям таскаться ей, что ли? Да и я без нее тоже ни то ни се, сам знаешь, Василий Федорович.
- Не могу, Спиря. Баб держать на казенных судах запрещено. Правил таких нету.
- Она поварихой может. Да постирать там.
- Опоздал, Спиря. У меня уже есть такая повариха. Куда твоей жене! Погляди-ко, девка - ягодка.
- Ягодка, да не для твоих зубов, - проворчала Катерина. - Прими уж лучше этого Спиридона с женой, а меня уволь.
Спиридон повернулся к Паниной.
- Что ты, девка! Я не знал, что ты уж в поварихи поступила. На живое место кто же позарится. Да и моя баба - какая она повариха? Ты уж как-нибудь того… - Спиридон встал на колени перед Сорокиным и попросил: - Василий Федорович, благодетель. Много благодарны мы тебе. Сам знаешь, сколь годов я тебе крыши поправлял. Возьми мою бабу в свое хозяйство. Все она на месте будет.
Сорокин погладил свою рыжую бороду, подумал и сказал:
- Ладно. Встань, Спиря. Посылай жену к нам в, деревню. Это самое, можно, в деревню если… Пиши, сынок: Спиридон Кошелев… Записал?
- Готово, - ответил я.
Старшина просмотрел список, оглядел свою команду и ласково проговорил:
- Остальные господа, давайте отсюда на берег. Больше матросиков не требуется. Ваканций не будет. Не обессудьте… Есть еще петля, ну да и шея для нее имеется. Старшим матросом у нас будет Пепеляев. Вахромей.
По трапу, расталкивая народ, поднялся на судно - легок на помине - сам старший матрос Вахромей. Он заметно был навеселе.
- Наше вам почтение. Сорок одно с кисточкой, полтора рубля сдачи. Господину волостному старшине!
- Хе-хе-хе! Здесь я не волостной, а старшина карчеподъемницы, - усмехнулся Сорокин.
Заплатный заметил:
- Похож на волостного. Тоже рыжий и с брюхом.
Сорокин побагровел и бросил злобно:
- Чего, чего? Я тебе на плесе, смотри, последние кишки из твоего худого брюха повытрясу. Паспорт-то у меня. Вот где твой паспорт. Что хочу, то и ворочу. Я начальник!
- Видно, что начальник, - с улыбкой пробурчал Заплатный. - Только голос у тебя, как у комара…
- Молчать! Я ведь и кусать умею.
5
В старые годы, еще когда только начиналось паровое судоходство, по Каме ходил пароход под названием "Близнецы". Это были два отдельных деревянных судна, скрепленные брусьями. На одном стоял паровой котел, на другом - машина, а между ними, в так называемом шалмане, - гребное колесо.
Наша карчеподъемница походила на этих "Близнецов". Тоже два судна, два баркасика, сажен по десять в длину, связанные поперек толстыми бревнами. Над шалманом перекинут сосновый вращающийся вал для подъема карчей. Над валом ферма - два столба с перекладиной. На перекладине разные тали - "вистоны", цепи, крючья. На одном из "близнецов" - каюта старшины, на другом - кладовая.
Матросы жили на особом судне - брандвахте. Одну ее половину занимала кухня - камбуз, другую - кубрик. Во всю длину кубрика двухэтажные нары; Только в конце помещения стояла отдельная койка для старшего матроса. Половицы в кубрике прогибались. Из копаней через широкие щели брызгала вода. Пришлось немедля взяться за откачку. До вечера мы проработали у насоса, выплевывавшего за борт мутную, вонючую воду.
После скупого ужина назначили суточную вахту. Начать вахту пришлось мне.
Старший матрос объяснил мои обязанности. Вахтенный должен колоть дрова, топить печи на кухне и в каюте старшины, мыть полы, швабрить палубу, на ночь поднимать на мачту фонарь, караулить лодки, снасти. Спать вахтенному не полагалось.
Команда устроилась на покой, а я вышел на палубу. Наступила теплая летняя ночь. Тихо. Только где-то в кустах журчит вода. На лугах перекликаются коростели. Через палубу бесшумно проносятся летучие мыши. На высокой мачте тускло маячит фонарь. От всего этого меня стало неудержимо клонить ко сну.
Я уже задремал было на бухте каната, как на брандвахте скрипнула дверь. Ко мне подошел старший матрос с большим обломком кирпича в руке.
- Вахтишь?
- Сам видишь, - ответил я. - А тебе чего надо?
- Ничего не надо. Проверить пришел. Якорь на корме видишь?
- Вижу.
- Грязный весь, ржавленый. Его, знаешь ли, надо хорошенько вычистить. Бери кирпич.
Я принял из рук Вахромея кирпич.
- Тебе ночью все равно делать нечего, вот и поскоблись немножечко. Утром погляжу. Якорь иваныч должен блестеть, как плешь.
Вахромей ушел, а я принялся чистить якорь, нарушая тишину благодатной ночи противным скрежетом кирпича о ржавое железо.
В кубрике кто-то выругался по моему адресу. На палубе появился старшина Сорокин.
- В ученье взяли? Так, так, сынок. Учись бурлацкому обхождению. Ежели якорь вычистишь да болонь перекусишь - женим. Ей-богу, женим. На Катьке на Паниной.
Старшина справил нужду и скрылся в своей каюте. Через некоторое время на палубу вышел Спиридон и заговорил ворчливо:
- И ночью покоя нет. Спать - и то не дают. Чего ты скрипишь, чучело? Брось, говорят тебе.
- Как брось, если Вахромей велел, - возразил я Спиридону.