Улеглись спать. Панин долго кряхтел и ворочался на полатях. Скрипели полатины, за стеной гудела машина. Не спалось и мне. Я думал о том, что написано в "Манифесте". Многое было непонятно. Вот сейчас бы сюда Михаила Кондрякова… А разве, кроме него, нет в Строганове знающих товарищей? Тот же товарищ Ефимов. Давно в партии, в Сибири в ссылке был, на кораблях плавал. Ученый человек.
Уснул я только под утро и проспал до восьми часов. Наскоро выпив кружку чаю, пошел в село.
Тянула поземка - низовой ветерок, через дорогу струились снежные ручейки. В придорожном ельнике хрипло кашляла ворона. "Летом - к ненастью, сейчас зима, значит, к оттепели давится ворона", - подумал я, вспомнив народную примету.
С запада катилась таежная туча, от нее до земли протянулись, как конские волосы, космы снежной крупы.
Вдали широкая, скованная льдом Кама; посредине ее змейкой вьется дорога, окаймленная зелеными вешками. А дальше дремучий бор, гора с белоснежной шапкой, за горою дымок дальнего завода.
Подходя к селу, я заметил, что из трубы старого волостного правления идет дым.
Я быстро прошел околицу и вышел на площадь. Двое крестьян приколачивали над дверью правления новую вывеску: "Волостной исполнительный комитет". Рыжий, что был вчера на собрании, командовал:
- Правый угол выше! Еще!.. Ниже немного. Лупи!
Около стояли любопытные. Кто-то сказал:
- Федюня из Тупицы тоже хотел лошадку себе завести. Сперва дугу купил, а лошадь так и не удалось до самой смерти. Они то же самое делают. Дугу повесили, а лошадки-то нет.
Рыжий услышал этот разговор и расхохотался на всю площадь. Мужики, глядя на него, тоже стали ухмыляться в сивые бороды, а потом и по-настоящему расхохотались: так был заразителен смех рыжего.
- Сравнил! - давясь смехом, проговорил он. - У нас, дядя, конь боевой, породистый. Грудь - во! Мы его причешем, в порядок приведем - залюбуетесь.
Заметив меня, он окликнул:
- Товарищ Ховрин! Тебя, кажется, так зовут. Полюбуйся, чем занимается новый председатель волисполкома Меркурьев. В нашем лесном домишке мне, понимаешь ли, тесновато…
Я снова, как и на собрании, оглядел его. Большой, как настоящий водолаз! Конечно, для такого места надо немало.
- …и задумал я, - продолжал он, - отделать старый дом волостного правления. Мастеров здесь хоть завались: что ни штурвальный, то и маляр. А материалов: красок, обоев, гвоздей - у каждого капитана на сто лет нахапано. По Каме, по всей Волге строгановских живодеров грошевиками зовут. По грошику, по грошику - и натаскали разного хлама невпроворот… - И закончил непонятными словами: - А мы, значит, экспроприируем экспроприаторов.
К новому исполкому подошла группа женщин с ведрами и тряпками. Впереди Захар с винтовкой, в солдатской папахе с красной ленточкой.
- Товарищ Меркурьев! - обратился к рыжему Захар. - Принимай гражданок. Привел их полы мыть.
Среди женщин были торговка Анна Григорьевна, попадья, капитанши.
- Где ты их насобирал? - спросил Меркурьев.
- А по домам, - ответил Захар. - Хватит барынями сидеть. Пусть поробят на Советскую власть.
Меркурьев снова заразительно расхохотался.
- На Советскую власть пусть поработают, говоришь? Да рано еще полы-то мыть. Потом уж как-нибудь, после ремонта… Идите, бабочки, домой.
Женщины не заставили себя долго просить и, гремя ведрами, разбежались от исполкома врассыпную.
- Опять не на ту линию попал, - проговорил Захар и, повесив голову, зашагал через площадь.
Вечером на паровой мельнице тоже шла перестройка. Помольцы переделывали крутые мостики на пологие. Распоряжался деревенский силач Федюня. Правая рука у него была на перевязи, ходил при помощи костыля и уже не хвастался своей силой.
Перед ужином пришла Варвара в суконной шубе, в расписных валенках. Она бережно сняла пуховую шаль, аккуратно повесила на вешалку шубу и явилась перед нами в розовой кружевной кофточке. Подошла к зеркалу и стала поправлять прическу. Панин от удивления даже руками развел. Спросил:
- На свадьбу, что ли, собралась, христова невеста?
- На собрание.
- На какое собрание? - переспросил Панин.
- На женское. Вчерась говорила. Забыл?
- А чего так расфуфырилась?
- В первый раз в жизни на собрание иду. Раньше-то нашу сестру на сходы не пускали, людьми не считали, теперь наше времечко пришло. Я даже баню истопила. Сегодня у меня вроде праздника. Сами теперь постряпушками занимайтесь. Сколько раз говорила и снова скажу, что я вам больше не слуга.
Повертевшись перед зеркалом, чего с ней раньше никогда не бывало, Варвара Игнатьевна снова оделась и гордо выплыла из комнаты.
Панин долго, растопырив руки, стоял посередине комнаты, потом повернулся ко мне и промолвил со вздохом:
- Ну и баба!
Мы поглядели друг на друга и рассмеялись.
- Сашка! Что мы будем делать без Варвары? Обожди-ка. Растапливай печь, а я скоро приду. - С этими словами он, надев шапку, вышел из сторожки.
Я отправился в дровяник. С трудом разыскал запрятанный Варварой топор-колун, наколол дров, перетаскал их в сторожку и затопил русскую печь.
Не успели прогореть дрова, как явился Панин с корзиной свежей рыбы.
- Сходил к рыбакам, - объяснил он. - Понимаешь, что я придумал? Сварганим уху для нашей Варварушки. Довольная будет… Должна быть довольная.
Рыбу из корзины я переложил в миску и поставил на шесток. Когда она оттаяла, принялся чистить. В это время Андрей Иванович налил в чугунку воды, накрошил картошки, всыпал горсть соли, положил три лавровых листа и поставил чугунку на угли. Как только сварилась картошка, мы спустили в чугунку рыбу.
Раз десять мы вынимали из печки готовую уху и пробовали, спорили. Панин утверждал, что она недосолена, а я боялся пересола. Одним словом, варили мы уху любовно, чтобы как можно лучше угодить нашей хозяйке. Не умея орудовать ухватом, вытаскивали чугунку из печи тряпками.
Когда, наконец, с варкой было покончено и чугунка, покрытая тряпкой, стояла уже на шестке, я заметил Панину:
- У тебя весь лоб в саже!
- Сам-то на кого похож? Чернее трубочиста. Аида к умывальнику!
Мы помылись и почистились. Панин надел чистую рубаху и пиджак. Я нарезал хлеб, приготовил вилки и ложки. Мы сели к столу и стали ждать Варвару.
Пришла она, разделась и села за стол. Мы наперебой угощали хозяйку:
- Тетушка Варвара, подложить рыбки?
- Кушай на здоровье, Варвара Игнатьевна!
Когда от рыбы остались хвосты да косточки, Варвара стала рассказывать:
- Ой, как хорошо объясняла Фаина Ивановна! Каждая, говорит, кухарка должна уметь управлять государством. Это прямо про меня товарищ Ленин сказал, дай ему бог здоровья. А председатель-то, медведь, сидит рядом со мной и ухмыляется. Я как дам ему тычка! Ты, говорю, чего, бес, смеешься? И пошла, и пошла! Посади, говорю, меня на твое место, не хуже тебя с делами справлюсь. Какое угодно дело дай - ничего не испугаюсь. Хватит, говорю, мужикам над бабами кулаками махать! Прошло то времечко, прокатилося и никогда больше не воротится. Бабы смеются, в ладошки хлопают, а Меркурьев покраснел, как вареный рак…
- Дальше-то что?
- А то… Меркурьев, председатель, мне на собрание в исполкоме велел приходить, не обойтись, видно, ему без Варвары.
- Вот это и есть равноправие, - сказал Панин.
После ухи стали пить чай. Варвара Игнатьевна выпила целых четыре стакана. Мытье посуды нам не доверила. Все сама прибрала.
- Уха хорошая была, тетушка Варвара? - удержавшись, спросил я.
- Какая уха? Не уха это, а рыбья похлебка. Хоть бы лучку положили.
Я так и сел на скамейку. "Никак, - думаю, - не угодишь нашей хозяйке".
Варвара подошла ко мне и ласково сказала:
- Ты не горюй! Как есть сиротка. Пошить на тебя, постирать некому. На меня имей надежду. Приедет твоя матушка Анна Филипповна из Сибири, тебя ей с рук на руки передам, умытого, причесанного…