Перед рейсом пришли проститься с нами Кондряков и Катя Панина. Кондряков тоже на днях уезжал из затона под начальство Калмыкова, начальника постов. Вместе с ним уезжала и Катя Панина. Когда они ушли с парохода, я спросил Заплатного:
- Что она? Поваром у Кондрякова или кем?
- Нет, парень. Такая жить поваром у Кондрякова не будет. Поженились они. Разве не слыхал?
- Не-ет! А когда венчались? Где?
- Вокруг мастерских венчались. Вот где… Толковый ты, Сашка, а, должно быть, молод - ничего не понимаешь…
6
"Стрелу" поставили на мелкую работу. Мы развозили по пристаням и перекатам начальников, возили на дачи разных барынь.
Как-то в начале июня доставляли на казенные суда пакеты со строгими приказами: привести в блистательный вид водолазные краны, все карчеподъемницы по случаю проезда по Каме на пароходах "Межень" и "Стрежень" царских дочерей.
Когда мы подходили к суденышку, Афанасий Ефимович сдавал под расписку пакет, а из машинного отделения высовывалась испачканная в мазуте физиономия Заплатного.
- Водохлеб! - обращался он к старшине или багермейстеру, получившему пакет. - Может быть, из-за тебя царские девки по Каме едут? Большая честь, что они проплывут мимо твоего корыта.
- Что корыто, так ты брось! У меня монитор справный. У тебя пароход - это, брат, не пароход и не лодка, а так - середка на половинке, - глумился старшина, задевая самую больную струнку Андрея Заплатного.
При встрече с другим судном Андрей кричал:
- Водолив! Бороду надо отрастить, чтобы на Гришку Распутина походить.
Водолив смущенно разглаживал свою большую рыжую бороду, а Заплатный хохотал.
На перекате ниже города Оханска на одной из карчеподъемниц принял пакет сам старшина. Распечатал его, прочитал вслух приказ и, к удовольствию Заплатного, заявил:
- Ничего красить не буду. Подумаешь, едет какая-то шкура, а я изворачивайся. Скажи начальнику, что, когда поедут царские лахудры, я заместо флага портянку повешу…
Через неделю с нами поехал техник, чтобы проверить, как выполняется приказ.
Около города не только суда, но и бакены были выкрашены яркой, свежей краской.
На излучинах реки появились новешенькие перевальные столбы. Но чем дальше от города, тем хуже.
Карчеподъемницу со строптивым старшиной мы нашли с трудом. Затянулась она за остров в воложку и замаскировалась кустарником. Команда шлялась где-то на берегу, а старшина удил рыбу.
Техник ругался на чем свет стоит, а старшина отвечал спокойно:
- Воля ваша, а красить и смолить судно я не буду. В прошлом году сам просил, чтобы выкрасили, однако мне отказали. Всю навигацию ходили некрашеные. А сейчас с чего это?
- Дурак! Их императорские высочества великие княжны едут. Ты не шути!
- А мне хоть кто. Хоть сам дьявол, хоть государь император…
На следующем плесе мы встретились с Кондряковым. Он служил здесь постовым старшиной. Я рассказал ему о случае с карчеподъемницей.
- Ага! Там старшиной Данилович. Немного сглупил старина.
- Что с ним будет, Михайло Егорович?
- Уволят, а может быть, и засудят за крамольные разговоры.
- Что это, Михайло Егорович? Какие разговоры?
- Не может рабочий человек так жить, как жил до сих пор. И камни заговорили. А ты знаешь, что везде пошли забастовки? В Петербурге настоящая война…
Наш рулевой перепугался даже:
- Тише ты, Кондряков. Услышит техник, так в другой раз и говорить-то не захочется. Лучше помолчи.
- Молчали, знаешь ли, триста лет. Нынче говорить будем! - заявил Михаил Егорович.
Ниже на перекате опять неожиданная встреча. На берегу с пестрой рейкой стоял Вахромей Пепеляев.
- Ты откуда? Как сюда попал? - спросил я Пепеляева.
- Я здесь наблюдатель водомерного поста. Уже второй день. Наше вам почтение, господа зимогорики!
- Наблюдатель? - удивленно спросил Заплатный. - Выгнали, что ли, из приказчиков?
- Меня? Плакали, когда уходил. Сенька Юшков тридцать три платка смочил слезами. Война скоро, господин механик. Казенных-то служащих на войну не возьмут. Я и тово… Водичку кому-то тоже надо мерять.
- Улизнул, значит, шкура.
- Жить-то всем хочется, моряк сухого болота!
В народе действительно ходили разные слухи о войне:
- К нашему белому царю в Сан-Петербург приехал запросто французский царь Пункарь из Парижа. Быть войне.
- В газете читали, что англичанка хорохорится. Обязательно война будет.
Двадцатого июля мы проходили мимо пристани Хохловка. С верхов нам навстречу тихим ходом шел пассажирский пароход "Иван". Он то и дело подавал беспорядочные свистки: то прощальные, то тревожные. Пассажиры на пароходе орали, ревели, пели песни, кричали "ура". Оказалось, началась мобилизация. Германия объявила нам войну.
На верхней палубе "Ивана", куда пассажирам раньше вход был воспрещен, сотни людей бесновались в дикой пляске под визг и вой разбитых гармошек. Пароход шел с креном на правый борт.
Заплатный выглянул из машины и сказал:
- Ого! Повезли на убой.
Мы подрулили ближе к пристани. На берегу такой же содом. "Иван" с большим трудом пристал к дебаркадеру, и началась свалка.
Женщины крепко держались за своих мужей. Они волоклись по мосткам и выли "по мертвому". Силой отрывали их от мобилизованных и выпроваживали на берег. Поодаль пьяная молодежь била урядника. Кого-то раскачали на корме дебаркадера и перебросили прямо на верхнюю палубу парохода.
Когда пароход поплыл дальше, его провожал плач и вой несчастных солдаток и солдатских матерей…
Нам передали телеграмму с требованием немедленно возвратиться в город. Оставив позади пароход с мобилизованными, мы в тот же день пришли в город и пристали к казенной пристани.
Оказалось, что здесь нашего рулевого Афанасия Ефимовича ждала повестка о мобилизации.
И остались мы вдвоем с Андреем Заплатным. Нового рулевого найти было нелегко - мобилизация смахнула с пароходов и пристаней больше половины бурлаков.
- Видал, Сашка, - трунил Заплатный, - как все на германца окрысились?
Нашу "Стрелу" передали в водную полицию, а от нас попросили свидетельства о благонадежности, для чего вызвали к самому начальнику водной полиции Степанову.
Заплатный выслушал требование Степанова, не говоря ни слова, повернулся к нему спиной и вышел из канцелярии.
- Ну и гусь! - возмутился начальник.
Я последовал за Андреем.
7
Нас выгнали со "Стрелы" без копейки денег. И мы отправились по шпалам в Королёвский затон.
Навстречу нам то и дело попадались воинские эшелоны. Из телячьих вагонов неслись песни и наш русский православный мат.
На полустанке кого-то били.
- За что? - спросили мы зрителей.
- За шпионство. Немецкая харя в фельдшерах служил. Все известно.
Затон был пуст и безлюден. Мы прошли почти весь берег и не встретили ни единого человека. На воде стояли две баржонки с алебастром и, как чудо, карчеподъемница, та самая, которую отказался красить ее старшина. Она и сейчас не была покрашена.
- Наверное, матросов надо, - предположил Заплатный. - Потому и стоят на приколе.
Мы торопливо поднялись по трапу на палубу и столкнулись… с Василием Федоровичем Сорокиным.
- Милости просим! Вот, говорят, гора с горой не сходится… А я заместо Данилыча. Заходите в каюту. Не забыли, спаси вас Христос.
Андрей ощерился:
- Для чего в каюту? Можно и здесь поговорить.
- Ты не гордись. Знаешь сам: пустой колос всегда торчит - гордится, потому что ничего в нем нет. Полный колос всегда к земле клонится.
- Уж не ты ли к земле клонишься? - спросил Заплатный.
- Господи! Бывает, что и поклонишься. От этого не переломишься. Я на покое жил, служить не хотелось. А мне и говорят: "Ты, старичок, знаешь верха, а мы не знаем". И взяли меня опять на старую должность, дай им бог здоровья.
- Дальше что скажешь? - прервал Сорокина Заплатный.
- Я не горжусь. В ножки вам кланяюсь. - И Сорокин низенько поклонился, достав рукой до пола. - Нам с вами делить нечего… Идите ко мне в матросы. Вижу - вы не у дел. Жалованье простому матросу двадцать пять рублей, а старшему матросу сорок… Отправляют меня на Кельтму. Ягод там, рыбы…
Я не удержался - сказал:
- Комаров…
- Комары не волки - еще ни одного бурлака не съели… Я и говорю. Знаешь, ныне какой матрос пошел? Нету матроса. Все на войну ушли. Вам все едино. Не ко мне, так к другому. Соглашайтесь, право.
- Кто старший матрос? - спросил Заплатный.
- Нету пока его. Желаешь, Андрюха? Тебя поставлю. Хотя ты ершистый, а работника лучше не найти. Потом еще будешь старшим, значит - хозяином. Я на работе не буду мешать твоим распоряжениям. На-ко, возьми ее - всю карчеподъемницу. - Сорокин протянул обе руки с раскрытыми ладонями.
Долго думал Андрей Заплатный о заманчивом предложении Сорокина и наконец согласился. Меня же Сорокин упрашивать не стал.
- Куда иголка, туда и нитка, - сказал он и записал меня в книгу матросом карчеподъемницы.
Андрей Заплатный как старший матрос, не теряя времени, стал осматривать свои владения. Судно только с виду было неказистое, а на деле оказалось хорошо отремонтированным. Оснастка вся новая, лодки новые. Все в большом порядке. Трюм забит продуктами не на одну навигацию.
- Ты орудуй. Твое оно дело, - говорил старшина. - Мне бы, кажись, на покой пора, старичку. Грехи замаливать.
В кубрике вместо нар поставлены койки, на полу толстая клеенка.