Девушки обносили первое холодное блюдо - винегрет. Из двух оставшихся мест занял одно блондин, прилизанный, немецкого профиля, в черном сюртуке и очках, с чуть заметной бородкой и усами - балтийский уроженец, дерптский кандидат прав, проживавший в Москве для практики русского языка. Все лето провел он около Химок, у старого деревенского попа, получившего известность между немцами искусством практически обучать иностранцев, ел с ним щи и кашу, болтал с двумя поповнами и вернулся хоть и с прежним акцентом, но с гораздо большим навыком. За табльдотом его обо всем спрашивали, посмеивались над его памятью и обстоятельностью. Он уже знал множество вещей о Москве, всевозможные адресы, часы и дни у докторов, адвокатов, в заседаниях ученых обществ, в банках и конторах, праздники и названия книг и улиц.
III
Тасю попросила подождать минутку горничная, введя ее в гостиную Настасьи Викторовны Грушевой.
На Пирожкова Тася махнула рукой, назвала его "тряпочкой". К Палтусову она тоже не хотела обращаться… Все они на один лад… сначала сочувствуют, обещают, дразнят, а потом и на попятный двор… Постыдно!.. Она мигом все сделала, узнала адрес Грушевой, когда ее вернее застать, и без всяких рекомендаций взяла да и явилась.
Грушева жила в небольшом штукатуренном флигеле с подъездом на улицу. Тася легко нашла дом и попала в тот час, когда Грушева кончила завтракать. Гостиная, темноватая широкая комната с низким потолком, заинтересовала Тасю. Стояло много цветов. Темная репсовая мебель наполняла комнату с излишком. На стенах висело множество фотографические портретов. На двух столах лежали богатые альбомы. В шкапчике из зеркальных стекол поставлены были подарки: сервиз, позолоченный венок, серебряный выкованный ковчежец в старинном вкусе. Эти подарки наполнили Тасю особым чувством… Нигде ничего подобного не делается. Только в театре!.. Женщина может с гордостью выставлять ценные вещи, поднесенные ей в бенефис от восторженных почитателей. И воздух в гостиной Грушевой казался Тасе особенным… Пахло, правда, папиросами, но и еще чем-то хорошим, независимым трудом артистки… Будь это всякая другая квартира - она попала бы к барыне, чиновнице, жене кого-нибудь или вдове без всякой своей физиономии… А тут женщина сама по себе значит все… И муж при ней только состоял бы… Он муж известной артистки, ничего больше…
Из другой комнаты раздавались голоса, мужские и женский… Тася раза два схватывала голос Грушевой, знакомый ей по сцене. Ведь она уж не молода, а все еще на первом плане, переходит на другое, более пожилое амплуа… и так же талантлива. Про нее все говорят, интересуются ею, встречают и провожают рукоплесканиями, когда она читает на каком-нибудь вечере с благотворительной целью… Это особа. Сколько барынь желали бы играть такую роль… завидно!..
Из-за портьеры выглянуло сначала лицо. Тася узнала Грушеву, встала с кресла и покраснела.
К ней подошла большого роста женщина в пестрой блузе. Широкое поблеклое и морщинистое лицо ее улыбалось большим ртом и прищуренными умными и вызывающими глазами. Ей казалось на вид лет под сорок… Скулы у ней выдавались, довольно длинный нос сохранил приятную волнистую линию и загибался немного кверху, зубы пожелтели, шея, видная из-под кружевного воротничка от кофты, потемнела. На голове ее был надет домашний батистовый чепчик с оборкой и лентами. На лоб спускались городки из темно-русых волос. Стан ее раздался, но был сухощав, почти с плоской грудью. Большие кисти рук падали вниз, как у актрисы, хорошо владеющей ими. На длинных пальцах Тася заметила несколько колец.
- Садитесь, садитесь, - громко пригласила она Тасю и сама присела к ней на табурет в позе старой знакомой, готовой выслушать что-нибудь занимательное.
Тася опустилась на кресло. Она назвала себя. Грушева сделала жест головой. Тася в двух словах объяснила ей повод своего визита. Она не хотела упоминать ни о Палтусове, ни о Пирожкове, как о знакомых Грушевой.
- Вот что-о! - оттянула актриса. - А в консерваторию не хотите?
Тася объяснила ей, что уже поздно, а терять время до будущей осени она не хочет.
- Вам к спеху! - рассмеялась Грушева и взяла со стола папиросу. - Курите? - спросила она. - Нет? И прекрасно делаете… у меня вот от куренья все зубы пожелтели.
Она затянулась, еще больше прищурила глаза и нагнула голову к самому лицу гостьи.
- Настасья Викторовна, - сказала Тася, - вы видите, я серьезно…
Ее опять охватило волнение. Она не могла докончить.
- Вижу, голубчик, вижу!.. Вот что я вам скажу… Много у меня времени нет… Знаете наше дело… Репетиции, спектакли… Я каждый день занята… А вот после репетиции… раз, другой… в неделю.
Она остановилась.
- Вы… при родных?
- Да, - тихо ответила Тася.
- Они как же на это смотрят? Кто ваш отец?
- Генерал, - с усмешкой выговорила Тася и прибавила: - Отставной.
- Вот видите… Вы меня, пожалуйста, не впутывайте… Я вам прямо скажу… Если сразу искры Божьей не окажется… нет вам моего благословения… - И она потрепала ее по плечу.
Тася опять приободрилась.
- Настасья Викторовна, - начала она решительным тоном, - прослушайте меня.
- Роль какую?
- Да из "Шутников"… Я знаю наизусть… Со мной книга.
- Вон вы какая! Это хорошо! Книга с вами есть?
- Есть.
Грушева оглянулась на дверь в столовую.
- У меня там гости… свои люди… для вас самый полезный народ… один… Рогачев… артист… вы знаете… а другой автор… Сметанкин… Они завтракали у меня.
Она встала, подошла к двери и крикнула:
- Идите сюда, господа!
IV
Играть при актере, при авторе! Сначала у Таси дух захватило. Грушева, крикнув в дверь, ушла в столовую… Тася имела время приободриться. Пьесу она взяла с собой "на всякий случай". Книга лежала в кармане ее шубки. Тася сбегала в переднюю, и когда она была на пороге гостиной, из столовой вышли гости Грушевой за хозяйкой. За ними следом показалась высокая девочка, лет четырнадцати, в длинных косах и в сереньком, еще полукоротком платье.
- Дочь моя, - указала на нее Тасе Грушева.
Дочь похожа была на мать глазами и широкими скулами. Она присела и прошла через гостиную.
Грушева познакомила Тасю с обоими мужчинами. Актера Тася видела на сцене. Он был сухой высокий блондин, с большим носом и серыми глазами навыкате, в коротком пиджаке и пестром галстуке. Автор - как-то набок перекосившаяся фигурка, также белокурая, взъерошенная, плохо одетая, с ухмыляющимся фальшивым лицом. Тася в другом месте приняла бы его за "человека".
- Mademoiselle Долгушина… как по имени? - спросила Грушева.
- Таисия Валентиновна.
- Нам кофей подадут… А вы, господа, прослушайте… Владимир Антоныч, - обратилась она к автору, - вы вашу ведь успеете прочесть?
- Конечно-с, - пожимаясь, сказал драматург.
- Я дома целый день… Оставайтесь у меня обедать… а вы, Костенька… давайте реплики этой барышне… Сценку, другую… из "Шутников". Наружность самая настоящая для ingénue. Не так ли, господа?
Актер одобрительно промычал, автор кисло усмехнулся. Грушева села к столу. Тася осталась посредине гостиной, актер около нее, на стуле, держал книгу, автор поместился на диване.
Принесли кофей. Грушева кивнула Тасе головой: не желает ли? Тася отказалась. Ей было не до кофею.
- Костенька! Начинайте! - скомандовала Грушева.
Актер дал реплику. Тася заговорила. Сначала у ней немного перехватило в горле. Но она старалась ни на кого не глядеть. Ей хотелось чувствовать себя, как в комнатке старух, вечером, при свете лампочки, пахнущей керосином, или у себя на кровати, когда она в кофте или рубашке вполголоса говорит целые тирады.
Сцена пошла все живее и живее. Актер читал горловым, неприятным голосом, с подчеркиваньем, но он держал тон; Тасе нужно было энергичнее выговаривать. Самый звук голоса настоящего актера возбуждал ее. Он умел брать паузы и давал ей время на мимическую игру. Через пять минут она вошла совсем в лицо Верочки.
- Верно-с! - откликнулся с дивана автор жидким голосом.
- Так, так, - как бы про себя выговорила Грушева.
Но эти два слова подхвачены были ухом Таси. Она пошла смелее, смелее. В голосе у ней заиграли и смех, и слезы… Движения стали развязнее. Глаза блестели… щеки разгорелись… Точно она уже на подмостках.
- Браво! - крикнула Грушева и поцеловала ее. - Славно! Костенька! А?
- С огоньком, - сказал актер и тоже встал. Тася поблагодарила его за труд.
- Владимир Антоныч, как находите? - спросила Грушева автора.
- Пониманье-с, пониманье-с и огонек… - сказал он, и его желтые глаза заискрились.
- Вам стоит поработать, - решила Грушева. - Вот попросите, чтобы Владимир Антоныч вам рольку дал на дебют.
- Дебют… Еще далеко! - вырвалось у Таси.
- Не так далеко!.. Костенька… не правда ли, как это она хорошо сказала… в том месте?
- Весьма, весьма, - все с той же важностью подтвердил актер и закурил сигару.
- Послушайте… ах, забыла… имя у вас мудреное. Так вот что, барышня… вы у меня побудьте… Владимир Антоныч нам пьеску новую прочтет… Вы прослушайте… Ведь ей можно? - обратилась Грушева в сторону автора.
- Почему же-с… Сделайте одолжение…
- Может, и тут ролька найдется… У нас теперь никого нет.
- Где? - громко вздохнула Тася.
- Садитесь, садитесь, вот сюда, - усадила ее Грушева рядом с собой и взяла за руку. - Это наш Сарду, - шепнула она ей на ухо. - Ловко переделывает, отлично труппу изучил… Вы с ним полюбезнее… в самом деле рольку напишет. Он наш поставщик.
Автор пошел за тетрадью в столовую. Актер расположился на кушетке с ногами и продолжал курить. Тася, вся раскрасневшаяся от неожиданного успеха, еле сидела на месте.