- Занят небось? Биржевой человек.
- Спешу.
- Сейчас, сейчас. Дай передохнуть.
Он еще ближе подсел к Палтусову и обнял его левой рукой.
- Вы все жуковский? - спросил Палтусов, отворачивая лицо.
- Привычка, братец!
- Дурная…
- Какая есть!
Генерал начал пикироваться.
XXII
- Вот в чем моя просьба, Андрюша. - Палтусов еще сильнее поморщился. - Есть у нас тут родственник жены, троюродный брат тещи, Куломзов Евграф Павлович, не слыхал про него?
- Слышал.
- Известный богач, скряга, чудодей, старый холостяк. Одних уставных грамот до пятидесяти писал. И ни одной деревни не заложено. Есть же такие аспиды! К нам он давно не ездит. Ты знаешь… в каком мы теперь аллюре… Да он и никуда не ездит… В аглицкий клуб раз в месяц… Видишь ли… Моя старшая дочь… ведь ты ее помнишь, Ляля?
- Помню.
- Она ему приходится крестницей; но вышло тут одно обстоятельство. Une affaire de rien du tout… Поручиться его просил… По пустому документу… И как бы ты думал, этот старый шут m'a mis à la porte. Закричал, ногами затопал. Никогда я ничего подобного не видал ни от кого!
- Так вы теперь повторить хотите?
- Дай досказать, братец, - уже раздраженно перебил генерал и прислонился к спинке дивана. - Ведь у него деньжищев одних полмиллиона, страсть вещей, картин, камней, хрусталю… Ограбить давно бы следовало. Жене моей он приводится ведь дядей. Наследников у него нет. А если есть, то в таком же колене!..
- Вы уже справочки навели?
- Навел, братец. Не продаст он своих деревень. Из амбиции этого не сделает, а деревни все родовые. Меня он может прогнать, но тебя он не знает. Ты умеешь с каждым найтись. Родственник жены…
- Тоже наследник!
- Отчасти.
- А потом-с?
- А потом, mon cher, - ты мне договорить все не даешь, - пускай он единовременно даст племяннице… или хоть кредитом своим поддержит.
- Ничего из этого не выйдет.
- Разжалоби его, братец. Ты краснобай. Ты знаешь, в каком положении Елена. Не на что лечить, в аптеку платить. И я… сам видишь, на что я стал похож.
- Знаете что, генерал?
- Не возражай ты мне…
- Это вернейшее средство заставить его все обратить в деньги.
- Да, если ты бухнешь сразу… Я тебя не об этом прошу. У меня обжект на мази… богатый.
- Мешки делать из травы? Слышал! Ха, ха!..
- Нечего, брат, горло драть… Кредиту нет… Что мне надо? Понял ты? Чтобы этот хрен не открещивался от моей жены, чтобы он не скрывал, что она его наследница. А для этого разжалобить его. И начать следует с того, что я душевно сожалею о старом недоразумении… понимаешь?
- И все это вы взваливаете на меня?
- Прошу тебя, mon cher, как родного… Не на коленях же мне перед тобой стоять!
- Знаете что, генерал?
- Ну, что еще?
- Есть у меня знакомый табачный фабрикант. Ему нужно на фабрику акцизного надзирателя.
- Такого у меня нет на примете.
- Как нет, а я думал, вам следует взять это место.
Долгушин вскочил с дивана. Чубук вертелся у него в правой руке. Глаза забегали, лысина покраснела. Палтусов в первую минуту боялся, что он его прибьет.
- Мне? - задыхаясь крикнул он. - Мне надзирателем на табачную фабрику?
- А почему же нет?
- Почему, почему?..
Генерал был близок к удару.
- У него уже был отставной генерал. Место покойное… квартира, пятьдесят рублей, и лошадок можно держать.
- Brisons-là… Я шутку допускаю, но есть всему мера.
- Я не шучу, - сухо сказал Палтусов и поднялся с дивана. - Пропустите случай, хуже будет.
- Хуже… чего хуже?
- Хуже того, что теперь есть. Тогда и надзирателя не дадут.
- Как вы смеете? - крикнул Долгушин.
Но потехи довольно было Палтусову, он переменил тон.
- Ну, ваше превосходительство, извините… Я не хотел вас обижать. Извольте, так и быть, съезжу к вашему Крезу.
- Я не желаю.
- Не желаете? - с ударением переспросил Палтусов.
- Если по-родственному…
- Да, да. Для вашей дочери делаю… не для вас.
Долгушин что-то пробурчал и задымил. Палтусов тихо рассмеялся. Очень уж ему жалок казался этот "индейский петух".
- Когда же ты, братец? - как ни в чем не бывало спросил генерал.
- На днях. Дайте адрес.
Они расстались друзьями. К Тасе Палтусов не зашел. Было четыре часа.
XXIII
На биржу он не торопился. У него было свободное время до позднего обеда. Сани пробирались по сугробам переулка. Бобровый воротник приятно щекотал ему уши. Голова нежилась в собольей шапке. Лицо его улыбалось. В голове все еще прыгала фигура генерала с чубуком и с красным затылком.
Палтусов смотрел на таких родственников, да и вообще на такое дворянство, как на нечто разлагающееся, имеющее один "интерес курьеза". Слишком уж все это ничтожно. Что такое нес генерал? О чем он просил его? Что за нелепость давать ему поручение к богатому родственнику?
Но поехать, опять-таки "для курьеза", можно, посмотреть: полно, есть ли в Москве такие "старые хрычи", с пятьюдесятью деревнями, окруженные драгоценностями? Палтусов не верил в это. Он видел кругом одно падение. Кто и держится, так и то проживают одну треть, одну пятую прежних доходов. Где же им тягаться с его приятелями и приятельницами вроде Нетовых или Станицыных и целого десятка таких же коммерсантов?
Каждый раз, как он попадает в эти края, ему кажется, что он приехал осматривать "катакомбы". Он так и прозвал дворянские кварталы. Едет он вечером по Поварской, по Пречистенке, по Сивцеву Вражку, по переулкам Арбата… Нет жизни. У подъездов хоть бы одна карета стояла. В комнатах темнота. Только где-нибудь в передней или угловой горит "экономическая" лампочка.
Фонари еще не зажигали. Последний отблеск зари догорал. Но можно было еще свободно разбирать дома. Сани давно уже колесили по переулкам.
- Стой! - крикнул вдруг Палтусов.
Небольшой домик с палисадником всплыл перед ним внезапно. Сбоку примостилось зеленое крылечко с навесом, чистенькое, посыпанное песком.
Сани круто повернули к подъезду. Палтусов выскочил и дернул за звонок. На одной половине дверей медная доска была занята двумя длинными строчками с большой короной.
Зайти сюда очень кстати. Это избавляло его от лишнего визита, да и когда еще он попадет в эти края?
Приотворил дверь человек в сюртуке.
- Княжна у себя?
- Пожалуйте.
Он впустил Палтусова в маленькую опрятную переднюю, уже освещенную висячей лампой.
Лакей, узнав его, еще раз ему поклонился. Палтусов попадал в давно знакомый воздух, какого он не находил в новых купеческих палатах. И в передней и в зальце со складным столом и роялью стоял особый воздух, отзывавшийся какими-то травами, одеколоном, немного пылью и старой мебелью…
Он вошел в гостиную, куда человек только что внес лампу и поставил ее в угол, на мраморную консоль. Гостиная тоже приняла его, точно живое существо. Он не так давно просиживал здесь вечера за чаем и днем, часа в два, в часы дружеских визитов. Ничто в ней не изменилось. Те же цветы на окнах, два горшка у двери в залу, зеркало с бронзой в стиле империи, стол, покрытый шитой шелками скатерью, другой - зеленым сукном, весь обложенный книгами, газетами, журналами, крохотное письменное бюро, качающееся кресло, мебель ситцевая, мягкая, без дерева, какая была в моде до крымской кампании, две картины и на средней стене, в овальной раме, портрет светской красавицы - в платье сороковых годов, с блондами и венком в волосах. Чуть-чуть пахнет папиросами maryland doux, и запах этот под стать мебели и портрету. На окнах кисейные гардины, шторы спущены. Ковер положен около бюро, где два кресла стоят один перед другим и ждут двух мирных собеседников.
Палтусов потянул в себя воздух этой комнаты, и ему стало не то грустно, не то сладко на особый манер.
Редко он заезжал теперь к своей очень дальней кузине, княжне Куратовой; но он не забывает ее, и ему приятно ее видеть. Он очень обрадовался, что неожиданно очутился в ее переулке.
Из двери позади бюро без шума выглянула княжна и остановилась на пороге.
Ей пошел сороковой год. Она наследовала от красавицы матери - что глядела на нее с портрета - такую же мягкую и величественную красоту и высокий рост. Черты остались в виде линий, но и только… Она вся потускнела с годами, лицо потеряло румянец, нежность кожи, покрылось мелкими морщинами, рот поблек, лоб обтянулся, белокурые волосы поредели. Она погнулась, хотя и держалась прямо; но стан пошел в ширину: стал костляв. Сохранились только большие голубые глаза и руки барского изящества.
Княжна ходила неизменно в черном после смерти матери и троих братьев. Все в ней было, чтобы нравиться и сделать блестящую партию. Но она осталась в девушках. Она говорила, что ей было "некогда" подумать о муже. При матери, чахоточной, угасавшей медленно и томительно, она пробыла десяток лет на Юге Европы. За двумя братьями тоже немало ходила. Теперь коротает век с отцом. Состояние съели, почти все, два старших брата. Один гвардеец и один дипломат. Третий, нумизмат и путешественник, умер в Южной Америке.